Есть еще одна категория скверных слов, которые принято называть жаргоном. На самом деле это специальное наречие преступного мира, скрывающего за непонятными для непосвященных словами свои тайные, опасные для окружающих намерения и планы. Такой жаргон называется блатным. А кто себя именует блатными? Сегодня это уголовный мир России без разбору народов и сословий, но само слово блат имеет давнюю историю. Оно ведет свое происхождение из идиша, еврейского жаргона немецкого языка. Блат означает кровь. Так с советских времен сохраняются у нас выражения доставать по блату или у него там блат. По блату достать - когда твои единокровные, евреи то есть, тебе помогают добыть желаемое, а иметь блат - это когда в нужном месте в нужное время встречаешь своего, опять же еврея, и он тебе помогает. Когда уголовников называют блатными - тоже понятно, ведь они повязаны между собой кровью, только не собственной, а кровью своих жертв. Из блатного жаргона пришли в русский язык многие слова, которые сейчас кажутся вполне безобидными, на самом же деле они имеют оскорбительный смысл. Так из блатного жаргона мы восприняли слово быдло, польское по происхождению, означает - скот, приуготовленный к убою. Жаргон вбросил в употребление и слово лох, оно тоже заимствовано из польского, где "льоха" означает свинья. Ребятишек на жаргоне называют пацаны, в переводе с идиш - рабы, слуги. Попытка унизить и оскорбить, причем совершенная в тайне от непосвященных. Блатной жаргон - не только и не столько язык, недоступный непосвященным, сколько тайное оскорбление непосвященных, к примеру, чужих для евреев народов, в данном случае - русского. Тайно оскорбить, издеваться за глаза - повадка подлая, трусливая, низкая. И она, как нельзя ярче, отразилась в карточной игре. Наиболее популярна карточная игра в так называемого "дурака", а кто дурак? В этом надо разобраться. Игральные карты созданы специально для поругания Христа со стороны самих же не ведающих о том христиан. Вся символика карт - христианская символика, знаки мученичества и смерти Господа нашего Иисуса Христа на кресте. Сам святой Крест в картах именуется крести или трефа, причем трефный на идиш означает скверный. Знак бубны - символ четырехугольных римских гвоздей, которыми пригвоздили Господа к кресту. Пики - символ римского оружия, которым было пронзено Святое Тело Господа на кресте. Знак черви - образ губки, смоченной уксусом и желчью, той, что пытались напоить Спасителя во время его смертных мук. А мы, христиане, в это "играем", да еще крест называем, прости Господи, трефой, не ведая, что это означает, да еще козырем, то есть кошерной картой (кошерный означает - очень хороший, годный именно для евреев), "побиваем", то есть подвергаем поруганию крест. Такое тайное поругание Христа в обычае у сил зла. Сейчас жаргон вбросил в русский язык новое словцо для обозначения выходцев с Кавказа, преимущественно мусульман: хач или хачик. Но хач по-армянски означает крест, хачик - это армянское имя христианин, и мы, русские христиане, с брезгливостью и раздражением именуя мусульман, заселивших русские города и села, хачами, невольно ругаем крест и христианство, исполняя тайный замысел, с которым вброшены эти слова в русский обиход.
Так что выбирайте, люди русские, как говорить и что говорить. И думайте, прежде чем говорить. Ибо слово наше строит нашу судьбу, направляет к добру и ко злу, а отстранение от сквернословия, матерщины, жаргона - наша национальная самооборона.
Христианские истоки русской психологии
Какое чудо нам досталось в наследство - русский язык! А в нем кладезь премудрости - поговорки. Ведь пословицы и поговорки - формулы жизненного уклада народа, премудрость, сверкающая в кристаллах слов.
Как учили, к примеру, ребенка трудолюбию? Разве многократными нудными уговорами - работай, трудись, многого добьешься? Нет. Ясным, единожды услышанным, легко и на всю жизнь запоминающимся правилом - без труда не выловишь и рыбку из пруда. Любишь кататься - люби и саночки возить! Внуку запоминалось дедово раздумчивое, вперемежку с воспоминаниями о своей жизни - деньги могут многое, а правда - все! Вот так и воспитывали - заветами, оставленными в пословицах, которые детская восприимчивая душа хватает на лету, вбирает в пытливую память, а затем, спустя годы, дорастает до смысла осевшего в сердце неосмысленным прежде грузом.
Весь опыт многотысячелетней жизни скапливает народ в пословицах, чтобы потом этот опыт постигал каждый из нас самостоятельно - на сколько хватит ума и разума. Потому и говорят ученые-лингвисты, что опыт языка многократно богаче личного опыта человека. Надо только успевать вбирать, впитывать этот опыт.
В русских пословицах прежде всего отразилась наша искренняя Вера в Бога. Все великое, праведное, доброе и прекрасное в человеке пословицы относили к действию Божьей силы. Это правильное воззрение до сих пор живо во многих из нас. Чистая совесть именуется у русских гласом Творца: "Совесть добрая есть глас Божий". Крепкое упование на Божий покров над Православной Русью выразилось в поговорке "русский Бог велик". И мы, изучая свою историю от принятия христианства до 1917 года, времени отступничества от Бога и Царя, можем многократно убедиться в этих словах. Вера русских в премудрость, всемогущество и благость Промысла Божия сохранилась в старинных речениях: "Бог все свое строит". "Богат Бог милостью". "Бог - старый чудотворец". Причем каждый русский непременно верил, что обиженный на суде человеческом или притесняемый сильной рукой будет отмщен Судом Божиим, и это отразилось в немстительности русского характера: "Люди с лихостью, а Бог с милостью", "Бог видит, кто кого обидит", "Бог долго ждет, да больно бьет".
Утешительная надежда на Божию милость вела к искренней преданности русских Божьему Промыслу. Мы говорили и говорим: "На Бога положишься - не обложишься", "Бог даст день - даст и пищу", "Бог дал живот - даст и здоровье". И вообще про любую потерю, даже если это потеря близкого человека, у нас говорится примиряюще утешительно: "Бог дал - Бог и взял". Но вдумайтесь, как мудр русский человек, ведь такая безоглядность на потери и несчастья не обернулась для нас беспечностью или нерадением. Мы себя всегда остерегаем: "На Бога надейся, а сам не плошай.", "Богу молись, а сам к берегу гребись", "Береженого Бог бережет".
И вот как сложилось: русский человек мог быть неграмотен, мог редко захаживать в церковь, хотя бы потому, что на громадных просторах России церкви отстояли друг от друга, бывало, и далековато, но, живя по этим пословицам, как по заповедям, русский был и благочестив, и нравственен. Ведь пословицы - это тоже своего рода заповеди, повторяемые дедом и бабкой малышу-внуку, потом полученные в молодости как благословение от родителей и уже в зрелости передаваемые собственным детям: "Хваля Бога не погибнешь, а хуля - не воскреснешь", "За Богом молитва, а за царем служба - не пропадают", "Молиться - вперед пригодится". Уверенность во всемогуществе Творца и чувство истинности Православной Веры сказывались у русских в том, что никакое дело не начиналось и не оканчивалось без Бога, все освящалось непоколебимым убеждением: "Без Бога не до порога". И за всякое доброе дело до сих пор принято у нас благодарить - "Спаси Бог", так что даже и неверующие русские люди, когда благодарят, говорят - "Спасибо", - поминают Господа и желают спасения оказавшему им милость.
Тысячелетний наш путь русского православия оказался настолько созвучен душе народной, что книги божественной премудрости "Иисуса, сына Сирахова", сборники "Луг духовный" и "Цветник", труды Иоанна Златоуста вошли в народные поговорки. Вслушаемся в чтения Св. Писания и в русское эхо Св. Писания: "Начало премудрости - страх Господень". Так говорится в Книге притчей Соломоновых. А в русской пословице "В тревогу и мы к Богу, а по тревоге - забыли о Боге"; "Жив Бог - жива душа моя".
"Милостыня и вера да не оскудевают в тебе", - так говорит Св. Писание, а русская пословица ему вторит: "Пост приводит к вратам рая, а милостыня отворяет их"; "Не хлебом живы, молитвою"; "Вера и гору с места сдвинет". А вот чисто русский упорный взгляд на веру: "Без веры Господь не избавит, а без правды Господь не исправит". И это коренное наше основание жизни. Разве не так?
Есть в книге Притчей замечательное утешение всякому страждущему человеку "Его же любит Господь - наказует, биет же всякаго сына, его же приемлет". Ах, как это по-нашему, по-русски, ибо все мы, проходя испытания, не унываем, как правило, а утешаемся русской пословицей, отголоском святых книг: "Кого Бог любит, того испытывает"; "Кушанье познается по вкусу, а святость по искусу".
Правда, правда и еще раз правда, - вот что крепит надеждой жизнь подлинно русского человека. Крепит так, будто он каждый день твердит себе строки из Божественных книг: "Не погубит гладом Господь душу праведную, живот же нечестивых низвратит". И это краеугольный камень нашей надежды, который мы на все лады перепеваем и переговариваем, как заклинание, как заговор на счастье: "Кто добро творит, тому Бог отплатит"; "Бог отымет, Бог и подаст"; "За худое Бог плательщик". Как это страшно, согласитесь, как ужасно ожидать расплаты - от Бога! - за все сотворенное тобой худое.
Вспомним наше родное "Не стоит город без святого, а селение без праведника"! Слова эти, рожденные вроде бы опытом жизни многих русских поколений, оказываются извлеченными из Святого Писания: "В благословении правых возвысится град, усты же нечестивых раскопаются".
Свет премудрости, - сказать бы превыспренне об этих словах, да только русский язык всю выспренную багряницу и золотой шелк славянской речи умеет переодеть в свою рогожку. И как по-домашнему хорошо брести в этой рогожке дорогами жизни, помнить, что она скроена по меркам багряницы Священного Писания. Сравните. Из книги Притчей слова: "Господь гордым противится, смиренным же дает благодать". Ну-ка, переберем наши рогожки: "Во всякой гордости черту много радости"; "Сатана гордился - с неба свалился; фараон гордился - в море утопился, а мы гордимся - куда годимся?". Гордыня в великом неуважении у русского человека: "Эх, раздайся, грязь, навоз плывет"; "Не чванься, квас, - не лучше нас". Да и само слово чваниться происходит от славянского слова чван, что значит - кувшин, этакий крутобокий, с двумя гнутыми ручками. Оттого и чванятся гордецы, когда подобно кувшину-чвану голова - кверху да руки - в боки.
Есть в Св. Писании и такие премудрости, которых без русской поговорки, вылепленной по образцу книжной притчи, не понять. Вот, поди пораздумай, чему учит Св. Писание: "Не обличай злых, да не возненавидят тебя. Обличай премудра и возлюбит тя". А русская пословица, осмыслив эти слова раньше нас, задолго до нас, готовит всякого православного к тяготам служения правде Божьей: "Правдой жить - от людей отбыть, неправдой жить - Бога гневить".
Правда и ложь - два важнейших понятия. Русские всегда стремились выстроить свою жизнь по меркам добра. И ведь не все из миллионов наших предков читали премудрость Св. Писания: "Иже утверждается на лжах, пасет ветры, той же поженет птицы парящия". А кто и читал, не всегда понимал, что такое пасти ветер, или пасти птиц, в поднебесье парящих. Зато все мы внимаем слову какого-то неведомого нам русского мудреца, который, прочитав и поняв, выразил это для нас русским слогом "Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься".
И уж совсем для нас сегодняшних, кто позабыл свое, родное, добротное, верное, сказано в Писании: "Из источника чуждаго не пий, да многое время поживеши и приложатся тебе лета живота". Сколько сегодня таких, льнущих к чужому: к чужим дальним странам, к чужим суевериям и обольщениям, к чужому достатку. Это для них из глубины веков, из глубины тысячелетий звучит: "Из источника чуждаго не пий!" А кто не усвоил, тому напомнят русские прапрапрадеды в генной глубине всплывающими в нашей памяти присловьями: "В чужих руках ломоть велик"; "На чужое добро руки чешутся"; "Не дери глаз на чужой квас"; "На чужой каравай рта не разевай, а пораньше вставай да свой затевай"; "Чужим хлебом да чужим умом недолго проживешь"; "Эх, чужая одежа не надежа".
Вот опора наша - сокровища Св. Писания и народная премудрость русских пословиц - идущие рука об руку, а мы ищем философов, ученых, политологов, президентов, премьер-министров, чтобы они нам объяснили, как нам жить.
Да это не они, а мы должны им объяснять, как им, беззаконным, жить и как спасаться от гнева Божьего. Это мы им должны напоминать слова книги Притчей: "Не пользуют сокровища беззаконных, правда же избавит от смерти". Это мы им должны говорить, что "заработанный ломоть лучше краденого каравая", что "хоть гол, да прав", что "на Руси еще не все честные люди повымерли".
И хотя не спросишь их по-славянски, потому что не поймут: "Аще праведный едва спасается, нечестивый и грешный где явится", зато по-русски мы можем им надежно пообещать - "быть вам в раю, где горшки обжигают".
Русский крепок на трех сваях: "авось", "небось" и "как-нибудь"
Еще Достоевский в своем "Дневнике" сетовал, что иностранцы не хотят и не могут понять России и русского народа. И поныне преподаватели русского языка как иностранного всегда жалуются на трудность разъяснения носителям западноевропейских языков - английского, немецкого, испанского - русского понятия совесть. Слова, имеющего аналогичное значение, в этих языках нет. Self-consciousness - самосознание - не передает того, что вкладывается в значение совести русскими. А если нет слова, нет и понятия, которое стоит за этим словом. Так что западноевропейцев можно считать по сравнению с нами, русскими, абсолютно бессовестными.
В украинском языке, который сегодня претендует на тысячелетнюю историю, отдельную от истории русского языка, существует весьма своеобразное слово для русского понятия благородство. По-украински благородство - это шляхетство, очевидное польское заимствование. С точки зрения щирого украинца, благородный - это шляхтич, происходящий из богатого и знатного сословия, не более. А по-русски благородство - это состояние души, так можно сказать только о человеке, происходящем из благого, то есть доброго, благочестивого рода, чем определяется красота внутреннего мира благородного человека. Украинец, знающий, что помимо польского шляхетства есть еще русское благородство, духовно выше своих самостийных сородичей, ибо среди человеческих достоинств признает не только знатность происхождения, но и благочестие семьи и рода.
Взглянем на наши различия в языке с восточными соседями. В русском языке есть слово счастье, оно этимологизируется как своя часть, как доля, выпадающая каждому человеку от Бога. Доля эта может быть трудной, полной испытаний и невзгод, но с точки зрения русского человека - все равно счастье, ибо дарованная от Бога судьба - твоя часть общего земного пути, пройденного твоим народом. А вот в Китае иероглиф счастья - свинья под крышей. То есть в понятие счастья китайская языковая картина мира вписывает материальное благополучие, сытость, богатство, что для русского языкового сознания неприемлемо.
Когда мы говорим о своеобразии русского самосознания и русской картины мира по сравнению с другими народами, то речь идет не о матрешках, спутниках, водке и прочих номинациях русского своеобразия материальной культуры или техники. Мы, русские, интересны остальному миру другим - своим духовным взглядом на бытие, именно эта духовность отражена в ключевых словах нашего языка - совесть, счастье, благородство. Контакты с этим, неведомым иностранцам миром притягивают всякую личность, задумывающуюся о смысле жизни. Не зря у нас существуют хоть и редкие, но примеры, когда люди иных национальностей и совершенно чуждых культур становились русскими святыми подвижниками. И первый тому образец - американец о. Серафим Роуз, святые сестры Александра и Елизавета Федоровны, немки по происхождению, но подлинные русские святые.
Еще в 1937 году Иван Александрович Ильин предложил различать понятия культура и цивилизация. Цивилизация - совокупность бытового, внешнего, материального. Культура - явление внутреннего, духовного. Культура и цивилизация различаются словарем. К цивилизации Ильин относит жилище, одежду, пути сообщения, технику; к культуре - человеческие добродетели: "Пусть в немецком городе чистота и орднунг, пусть сверкает блеском кухня немецкой фрау, но расчетливому немцу явно недостает русской доброты, душевной мягкости, христианского смирения".
Вот примеры разных национальных типов поведения. Выдающийся русский лингвист А. А. Шахматов, получив письмо от своих земляков, крестьян Саратовской губернии, о царящем там голоде, отказался от места адъюнкта Российской Академии наук и уехал на родину, чтобы помочь крестьянам преодолеть голод и эпидемию. С другой стороны, великий Гегель, получив приглашение работать в престижном университете, живо откликнулся письмом к ректору: "А сколько кулей полбы я буду получать за свои услуги университету?" И все это естественно отражается в языке: в русском мы знает формулу владения - у меня есть. Это данность, естество, это не завоевывается, это то, что дано, и точка. А в немецком формула владения - Ich habe, в английском - I have. Хочу обратить Ваше внимание, что у нас этот глагол представлен в форме хапать, а еще в жаргонном - хавать. Завоевательность, напор, стремление заполучить любой ценой кроются в корне этого слова, не зря в русском языке оно получило столь пренебрежительный оттенок.
А что, в самой России ее власть, ее интеллигенция, они что, понимают русский народ? Власть желает управлять народом так, как ей вздумается, управлять как скотом, как быдлом, а интеллигенция, главным образом, художественная, научная, желает угодить власти, и в угодливом раже старается "понять народ", найти общий язык с народом, представить властям положение народа, но так, чтобы образ мысли народа в ее выводах был угоден работодателям из
Кремля. Поэтому на протяжении многих лет русский характер изображался русской интеллигенцией не иначе как слабый и безвольный, русский труд, как вечная халтура: авось сойдет, русское воинство, как непомерное пролитие крови, как пушечное мясо: небось одолеем. Вечные страдания, нытье, пустые разговоры - вот неизменный облик русского мужичка в нашей литературе, в великой русской литературе.