* * *
… Государь прощался с армией в Могилеве. "Ровно в 11 часов, - вспоминал генерал Техменев, - в дверях показался Государь. Поздоровавшись с Алексеевым, он обернулся направо к солдатам и поздоровался с ними негромким голосом… "Здравия желаем, Ваше Императорское Величество", - полным, громким и дружным голосом отвечали солдаты… Остановившись, Государь начал говорить…
Он говорил громким и ясным голосом, очень отчетливо и образно, однако, сильно волнуясь… "Сегодня я вижу вас в последний раз, - начал Государь, - такова воля Божия и следствие моего решения". Император благодарил солдат за верную службу Ему и Родине, завещал во что бы то ни стало довести до конца борьбу против жестокого врага, и когда кончил, напряжение залы, все время сгущавшееся, наконец, разрешилось. Сзади Государя кто-то судорожно всхлипнул. Достаточно было этого начала, чтобы всхлипывания, удержать которые присутствующие были, очевидно, не в силах, раздались сразу во многих местах. Многие просто плакали и утирались… Офицеры Георгиевского батальона, люди, по большей части несколько раз раненные, не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из солдат-конвойцев. Государь не выдержал и быстро направился к выходу…". Так армия прощалась со своим Царем - рыдая, вскрикивая, падая в обмороки, - о воинской присяге, от которой Государь не освободил свое воинство, о клятве защищать Императора "до последней капли крови" не вспомнил никто.
Армия не встала спасать Самодержца, явив собой скопище, как и предсказывал Тютчев, "всех выродков земли родной". И как ни больно признавать, но это русская армия по приказу самозваного масонского Временного комитета арестовала Императора, хотя если бы отречение являлось законным, кому был бы опасен гражданин "бывший царь". Это русская армия бдительно охраняла царственных пленников в Царском Селе, в Тобольске и требовала снять погоны с Царя, запретить прогулки Его детям, отказать Семье в возможности ходить в церковь. Это русская армия, подняв белое знамя сопротивления против большевизма, начертала на нем не имя Монарха, а противные монаршему строю демократические лозунги, вовсе не помышляя об освобождении Императора, находившегося в то время в екатеринбургском заточении. А ведь русской армии давалась от Бога последняя возможность спасти Царя и очистить себя от греха клятвопреступления. В Екатеринбурге пребывала тогда Российская Академия Генерального штаба! По соседству с большевиками и с заточенным ими Царем беспрепятственно работали, обучались кадровые военные бывшей царской армии, имевшие опыт наступательных операций, диверсионной, разведывательной служб, здесь были высочайшего уровня профессионалы своего дела, но не оказалось верных Государю и присяге воинов. На одно только и хватило слушателя старшего курса Академии гвардии капитана Малиновского со товарищами: "У нас ничего и не вышло с нашими планами за отсутствием денег, и помощь Августейшей Семье, кроме посылки кулича и сахара, ни в чем не выразилась".
Предав своего Императора, порушив закон и присягу, армия - вся, и в этом состоит ответственность перед Господом всех за грехи многих - понесла заслуженное наказание - разделение на белых и красных, гибель и отступничество вождей, крушение воинского духа. Армии, не вставшей спасать своего Царя, Бог не даровал победы.
За трагедией армии встает трагедия Русской Православной Церкви. Почему ее, единую, с почти тысячелетней историей, мощную, родившую на рубеже веков великих святых - преподобного Иоанна Кронштадтского, преподобных оптинских старцев, преподобного Варнаву Гефсиманского, прославившую в одном только начале XX века мощи семи угодников Божиих, открывавшую в те годы новые храмы, монастыри, семинарии, духовные училища, - этот нерушимый, казалось, оплот Православной Веры и Самодержавного Царства вдруг в одночасье поразил гибельный пожар раскола, внутренних распрей, жестоких гонений со стороны безбожников и иноверцев. Что сталось с православными, не с горсткой новомучеников, исповедавших Христа и верность Государю Императору и с именем Христовым на устах погибших, а с массой русских христиан, "страха ради иудейска" отвергшихся от своего христианского имени и все-таки попавших под мстительный меч репрессий. Где были их прежние духовные вожди и наставники, кто бы остановил повальное богоотступничество?
Коренное зло было совершено в Церкви 6 марта 1917 года, когда Церковь в лице Святейшего Синода не усомнилась в законности Царского отречения. "Поразительнее всего то, что в этот момент разрушения православной русской государственности, когда руками безумцев насильно изгонялась благодать Божия из России, хранительница этой Благодати Православная Церковь в лице своих виднейших представителей молчала. Она не отважилась остановить злодейскую руку насильников, грозя им проклятием и извержением из своего лона, а молча глядела на то, как заносился злодейский меч над священною Главою Помазанника Божия и над Россией…", - писал о тех днях товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Жевахов, который еще за неделю до псковского пленения Императора умолял митрополита Киевского Владимира, бывшего в Синоде первенствующим членом, выпустить воззвание к населению, чтобы оно было прочитано в церквах и расклеено на улицах. "Я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим. Предложение было отвергнуто".
Пока Святейший Синод в дни с 3-го по 6 марта 1917 года раздумывал и медлил, решал, молиться ли России за Царя - страшное, к краю гибели подводящее решение - в синодальной канцелярии ужасающей грудой накапливались телеграммы: "Покорнейше прошу распоряжения Святейшего Синода о чине поминовения властей", "Прошу руководственных указаний о молитвенных возношениях за богослужениями о предержащей власти", "Объединенные пастыри и паства приветствуют в лице вашем зарю обновления церковной жизни. Все духовенство усердно просит преподать указание, кого как следует поминать за церковным богослужением"… Под многочисленными телеграммами подписи Дмитрия, архиепископа Таврического, Александра, епископа Вологодского, Нафанаила, епископа Архангельского, Экзарха Грузии архиепископа Платона, Назария, архиепископа Херсонского и Одесского, Палладия, епископа Саратовского, Владимира, архиепископа Пензенского… Они ждали указаний, забывши тысячелетний благодатный опыт русского Православия - опыт верности Царю-Богопомазаннику, опыт, благословенный патриархом Гермогеном, святым поборником против первой русской смуты: "Благословляю верных русских людей, подымающихся на защиту Веры, Царя и Отечества, и проклинаю вас, изменники".
5 марта 1917 года в Могилеве, не убоявшись гнева Божия, не устыдившись присутствия Государя, штабное и придворное священство осмелилось служить литургию без возношения Самодержавного Царского имени. "В храме стояла удивительная тишина, - вспоминал позже генерал-майор Дубенский. - Глубоко молитвенное настроение охватило всех пришедших сюда. Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец Величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий русской Армии. А на ектеньях поминали уже не Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича. Легкий едва заметный шум прошел по храму, когда услышана была измененная ектенья. "Вы слышите, уже не произносят Самодержец", - сказал стоявший впереди меня генерал Нарышкин. Многие плакали". Это свершилось в присутствии великой русской православной святыни - Владимирской иконы Божией Матери, привезенной в Ставку перед праздником Пресвятой Троицы 28 мая 1916 года. Икона, благословившая начало Русского Царства, нерушимое многовековое Самодержавное Стояние его, узрела в тот час, как Россия перестала открыто молиться за Царя.
Уже назавтра этот самовольный почин был укреплен решением Святейшего Синода: "Марта 6 дня Святейший Синод, выслушав состоявшийся 2-го марта акт об отречении Государя Императора Николая II за себя и за сына от Престола Государства Российского и о сложении с себя Верховной Власти и состоявшийся 3-го марта акт об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия Верховной Власти впредь до установления в Учредительном собрании образа правления и новых основных законов Государства Российского, приказали: означенные акты принять к сведению и исполнению и объявить во всех православных храмах… после Божественной литургии с совершением молебствия Господу Богу об утишении страстей, с возглашением многолетия Богохранимой Державе Российской и благоверному Временному Правительству ея". Так Синод благословил не молиться за Царя и Русское Царство. И в ответ со всех концов России неслись рапорты послушных исполнителей законопреступного дела: "Акты прочитаны. Молебен совершен. Принято с полным спокойствием. Ради успокоения по желанию и просьбе духовенства по телеграфу отправлено приветствие председателю Думы".
Кто в Церкви в те дни ужаснулся, кто вздрогнул в преддверии грядущей расплаты за нарушение одного из основных Законов Православной Российской империи: "Император яко Христианский Государь есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей Веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния… В сем смысле Император… именуется Главою Церкви"? В Св. Синоде не оказалось ни одного верного своему Главе иерарха за исключением митрополита Петроградского Питирима, арестованного 2 марта вместе с царскими министрами, а 6 марта Постановлением Св. Синода уволенного на покой.
4 марта 1917 года архиепископ Арсений (Стадницкий) ликовал на первом при Временном правительстве заседании Св. Синода: "Двести лет Православная Церковь пребывала в рабстве. Теперь даруется ей свобода. Боже, какой простор! Но вот птица, долго томившаяся в клетке, когда ее откроют, со страхом смотрит на необъятное пространство… Так чувствуем себя мы, когда революция дала нам свободу от цезарепапизма".
Так случилось, что большие люди Церкви возомнили себя больше Царя, а следовательно, больше Господа. Они забыли, а может, и не знали предупреждения о. Иоанна Кронштадтского о грядущем цареотступничестве: "Если мы православные, то мы обязаны веровать в то, что Царь, не идущий против своей облагодатствованной совести, не погрешает". Но тогда большие люди Церкви в несомненно дьявольском наваждении рассудили, что Царь грешен, немощен, недалек, и "для завоевания гражданской свободы" они призвали русских православных христиан "довериться Временному Правительству". Они обосновали переворот богословскими доводами, внушая верующим мысль о "богоустановленности" новой власти, как это делал епископ Рыбинский Корнилий после прочтения Акта об отречении Императора: "Сейчас мы слышали об отречении Николая II. Крестом для России, для русского народа было его царствование: сколько крови пролито во время японской и настоящей войны!.. И не стерпел этих унижений русский народ… он взял теперь власть в свои руки под водительством нового Богом данного правительства, ибо "несть власть аще не от Бога, сущие же власти от Бога учинены суть" (Рим. 13,1). Теперь народ будет защищать свои права и мощно будет отражать врага… Для ускорения желанной победы мы должны все от мала до велика искренно и нелицемерно соединиться под властью нового правительства и помогать ему всеми своими силами".
Горько сегодня читать эти строки, ибо мы знаем о том "счастье" и о той "славе", которые ждали Россию без Царя, а потому и Россию без Бога. Когда большие люди Церкви благословили цареотступничество, маленькие люди Ее, верные чада, промолчали. Маленькие люди посчитали себя слишком маленькими, чтобы отстоять Русское Царство.
Не встала Православная Русь спасать своего Белого Царя. Отшатнулись от Императора те из духовных, кто по долгу своему должны были ни на шаг не отступать от Него. Заведующий придворным духовенством протопресвитер Придворных соборов Александр Дернов смиренно испрашивал указаний Синода "относительно того, как будет в дальнейшее время существовать все Придворное духовенство", чем ему кормиться и кому подчиняться. Из 136 человек причта придворных соборов и церквей - протоиереев, священников, протодьяконов, дьяконов, псаломщиков ни один не последовал за Государем в заточение, ни один не разделил с Ним его мученического креста. Что говорить, были среди пошедших на крест за Императором дворяне, и дворянин доктор Е. С. Боткин писал из екатеринбургского заточения: "Я умер - умер для своих детей, для друзей, для дела… чтобы исполнить свой врачебный долг до конца". Дворянин генерал-адъютант И. Л. Татищев вспоминал о своем решении на просьбу Государя поехать с ним в ссылку: "На такое монаршее благоволение у кого и могла ли позволить совесть дерзнуть отказать Государю в такую тяжелую минуту". Были среди верных слуг Царевых крестьяне и мещане, и камердинер Государыни крестьянин Волков о своей верности Царю говорил просто: "Это была самая святая чистая Семья!" Были у Семьи и верные слуги из иностранцев и иноверцев - англичанин Гиббс и француз Жильяр. Духовных лиц среди последовавших за Царем в заточение не было.
Епископ Екатеринбургский Григорий, поведший с большевиками примирительно-соглашательскую политику, имел возможность не только облегчить положение узников, а если бы желал, и помочь их спасению, однако ничего для этого не сделал. Уже после злодейского убийства на допросе у Соколова он даже не выразил сочувствия мученикам. Екатеринбургский священник о. Иоанн (Сторожев) трижды служил обедницу в Ипатьевском доме, был рядом с Государем накануне Его смерти, но и обмолвиться словом не решился. Страшно было, как же, на обеднице присутствовал сам комендант Юровский, "известный своей жестокостью". Зато с этим иудеем-палачом священник нашел время поговорить о своем здоровье, кашель-де одолел. Но именно этому человеку, носившему звание священнослужителя, Волею Божией довелось приуготовить Государя и Семью Романовых к последнему смертному пути, причем сам он понял это уже много позже свершенного убийства. Следователю Соколову сам о. Иоанн Сторожев об этом рассказывал так: "Став на свое место, мы с дьяконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие "Со святыми упокой". Почему-то на этот раз дьякон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава (а поют "Со святыми упокой" на отпевании и панихиде. - Т. М.). Но, едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени. Когда я выходил и шел очень близко от бывших великих княжон, мне послышались едва уловимые слова: "Благодарю".
Царская семья, с изумлением отмечал Сторожев, выражала "исключительную почтительность к священному сану", при входе в зал священника отдавали ему поклон. Сам же Сторожев не имел воли выразить почтительность к священному сану Царя и лишь "молчаливо приветствовал" Семью. "Молчаливо приветствовал"! Какое страшное признание в цареотступничестве стоит за этими словами. Еще недавно он дерзнуть не мог помыслить даже о чести оказаться вблизи Помазанника Божия, а теперь "молчаливо приветствовал" Его Величество, то есть кивал ему головой, отвергая в страхе иудейском голос совести, что Царь остался Царем, что воля людская, отвергшая Его Самодержавие и презревшая Его Помазанничество - ничто в очах Божиих.
Такие, как Сторожев, спешно собирали соборы и собрания в уездах и губерниях, чтобы засвидетельствовать свою поддержку "новому строю", а на самом деле, чтобы предать поруганию Царство. "Духовенство города Екатери-нодара выражает свою радость в наступлении новой эры в жизни Православной Церкви…", "Омское духовенство приветствует новые условия жизни нашего Отечества как залог могучего развития русского национального духа", "Из Но-воузенска. Отрекаясь от гнилого режима, сердечно присоединяюсь к новому. Протоиерей Князев", "Общее пастырское собрание города Владивостока - оплота далекой окраины Великой России приветствует обновленный строй ее", "Прихожане Чекинской волости Каинского у. Томской губ. просили принести благодарность новому Правительству за упразднение старого строя, старого правительства и Воскресение нового строя жизни. От их имени свящ. Михаил Покровский", "Духовенство Чембарского округа Пензенской епархии вынесло следующую резолюцию: В ближайший воскресный день совершить Господу Богу благодарственное моление за ниспосланное Богохранимой державе Российской обновление Государственного строя, с возглашением многолетия Благоверным Правителям. Духовенство округа по собственному своему опыту пришло к сознательному убеждению, что рухнувший строй давно отжил свой век", "Тульское духовенство в тесном единении с мирянами, собравшись на свой первый свободный епархиальный съезд, считает своим долгом выразить твердую уверенность, что Православная Церковь возродится к новой светлой жизни на началах свободы и соборности", "Из Лабинской. Вздохнув облегченно по случаю дарования Церкви свободы, собрание священно-церковнослужителей принимает новый строй"…
Духовенство всей России - от Витебска до Владивостока, от Якутска до Сухума - представлено в таких вот телеграммах. Как затмение нашло на этих облеченных долгом людей, доверившихся революционной пропаганде, начитавшихся газетной травли, напитавшихся крамольным духом демократии, в безотчетности, что нарушают присягу, принесенную ими при поставлении в священнический сан на верность Государю Императору, которую Государь Император для них не отменял:
"Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Евангелием в том, что хощу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю, Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и законному Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови… В заключение сего клятвенного обещания моего целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь".
Как можно было не ведать православному священству, что нарушение присяги, принесенной ими на Евангелии, что осквернение ими крестоцелования навлекут на них страшные бедствия, ведь отречение от Царя Помазанника Божьего являлось отречением от самого Господа и Христа
Его. Но это в тот час никого не пугало, одна за другой летели в Святейший Синод телеграммы: "Обер-прокурору Св. Синода. 10.3. 1917. Из Новочеркасска. Жду распоряжений относительно изменения текста присяги для ставленников. Крайняя нужда в этом по Донской Епархии. Архиепископ Донской Митрофан". Чудовищно, но к ставленнической присяге священника Царю отнеслись как к устаревшему и должному быть упраздненным обычаю, не более…
Март 1918-го. Убит священник станицы Усть-Лабинской Михаил Лисицын. Три дня водили его по станице с петлей на шее, глумились, били. На теле оказалось более десяти ран и голова изрублена в куски. Это отсюда, из Лабинской, неслось в Синод приветствие собрания священнослужителей новому строю.
Апрель 1918-го. В Пасху, под Святую заутреню, священнику Иоанну Пригоровскому станицы Незамаевской, что рядом с Екатеринодаром, выкололи глаза, отрезали язык и уши, за станицей, связавши, живого закопали в навозной яме. Духовенство Еватеринодара всего год назад выражало радость от наступления новой эры в жизни Церкви.