Другие ведущие представители классической либеральной традиции идут гораздо дальше. Вильгельм фон Гумбольдт порицал наемный труд как таковой: он писал, что если рабочий трудится под внешним контролем, то "мы можем восхищаться тем, что он делает, но презираем то, что он есть". "Ремесло совершенствуется, ремесленник деградирует", заметил Алексис де Токвиль. Также великая фигура либерального пантеона, Токвиль соглашался со Смитом и Джефферсоном в том, что равенство доходов является важной чертой свободного и справедливого общества. Сто шестьдесят лет назад он предупреждал об опасностях "постоянного неравенства условий" и о конце демократии, который наступит, если "аристократия мануфактурщиков, растущая на наших глазах" в Соединенных Штатах, "одна из самых грубых, которые когда-либо существовали в мире", вырвется за пределы положенных ей рамок, что она впоследствии и сделала, выйдя за грань наихудших кошмаров Токвиля.
Я лишь едва касаюсь запутанных и занимательнейших вопросов, которые, по-моему, наводят на мысль о том, что основные принципы классического либерализма обретают свое естественное современное выражение не в неолиберальной "религии", а в самостоятельных действиях трудящегося народа и в идеях и практической деятельности свободолюбивых социалистов, на что обращали внимание такие крупнейшие мыслители XX века, как Бертран Рассел и Джон Дьюи.
Надо осмотрительно оценивать доктрины, господствующие на интеллектуальной сцене, и относиться с неусыпным вниманием к аргументации, фактам и урокам прошедшей и современной истории. Бессмысленно спрашивать, что "правильно" для конкретных стран, как будто эти страны имеют общие для всех граждан интересы и ценности. К тому же то, что может быть правильно для народа Соединенных Штатов, обладающего несравненными преимуществами, вполне может быть неправильно для других, имеющих гораздо более узкий диапазон выбора. При этом, однако же, мы можем осмысленно предполагать, что то, что правильно для людей всего мира, лишь по весьма маловероятной случайности может соответствовать планам "главных архитекторов". И теперь существует не больше оснований, чем их было когда-либо прежде, позволять этим "главным архитекторам" устраивать будущее в их собственных интересах.
Вариант этой статьи был первоначально опубликован в Южной Америке в переводах на испанский и португальский языки в 1996 году.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Создание постоянных европейских поселений или кварталов в некоторых странах Востока. Прим. пер.
2. Имеется в виду Ньют Гингрич, ультраправый республиканец, победивший в 1994 году на выборах в Конгресс; о нем см. следующую статью. Прим. пер.
II. СОГЛАСИЕ БЕЗ СОГЛАСИЯ: МАНИПУЛЯЦИЯ ОБЩЕСТВЕННЫМ МНЕНИЕМ
Подлинно демократическое общество должно основываться на принципе "согласия управляемых". Эта идея снискала всеобщее признание, но с ней можно поспорить и как со слишком сильной, и как со слишком слабой. Она является слишком сильной, поскольку наводит на мысль о том, что народ должен быть управляемым и контролируемым. Она является слишком слабой, поскольку даже самые жестокие правители в известной мере нуждаются в "согласии управляемых" и обычно добиваются его, причем не только силой.
Меня интересует здесь то, как обстоит дело с этими вопросами в тех обществах, где есть свобода и демократия. На протяжении долгих лет народные массы пытались добиться большего участия в управлении собственными делами. На этом пути им удалось достичь определенных успехов, но пришлось испытать и горечь многих поражений. Между тем, появился определенный набор мудрых мыслей, оправдывающих сопротивление демократии со стороны элиты. Тем, кто надеется понять прошлое и сформировать будущее, хорошо было бы уделить серьезное внимание не только практике такого сопротивления, но и поддерживающей его доктринальной основе.
Эти вопросы рассматривались 250 лет назад в классических работах Давида Юма. Юм был поражен той "легкостью, с какой большинство управляется немногими, той безоговорочной покорностью, с которой люди вверяют судьбу своим правителям". Он находил это удивительным, поскольку "сила всегда на стороне управляемых". Если бы люди осознали это, они бы восстали и сбросили иго своих господ. Отсюда Юм сделал вывод, что управление основывается на контроле над мнением и что этот принцип "распространяется как на наиболее деспотичные и военные правительства, так и на самые свободные и народные".
Конечно же, Юм недооценивал действенность грубой силы. Более точным вариантом его утверждения будет следующее: чем "свободнее и популярнее" правительство, тем более необходимым становится для него опора на контроль за мнением ради обеспечения подчинения правителям.
То, что народ должен подчиняться, принимается как должное почти всеми типами управления. В демократии управляемые имеют право на согласие, но ничуть не больше. По терминологии современной прогрессивной мысли, население может играть роль "зрителей", но не "участников", если отвлечься от случайного выбора из среды лидеров, представляющих подлинную власть. Такова политическая арена. Население должно быть полностью удалено и с арены экономической, где в значительной степени определяется то, что происходит в обществе. Согласно преобладающей демократической теории, в экономике широкая общественность не должна играть никакой роли. На протяжении истории эти положения оспари вались, но особенную важность данные вопросы приобрели после первого в новое время подъема демократии в Англии XVII века. Смута той эпохи часто описывается как конфликт между королем и парламентом, однако как это часто бывает изрядная часть населения не желала быть управляемой ни одним из претендентов на власть, но лишь, как заявлялось в их памфлетах, "простолюдинами (countrymen) вроде нас, которые знают наши нужды", а "не рыцарями и джентльменами", которые "не ведают недугов народа" и будут "лишь угнетать нас".
Такие мысли причиняли большое беспокойство "достойнейшим мужам", как они сами себя называли, а по современной терминологии, "ответственным людям". Они были готовы пожаловать народу права, но лишь ограниченные, и с условием, что под "народом" не будет подразумеваться неорганизованная и невежественная чернь. Но как примирить этот основополагающий принцип социальной жизни с доктриной "согласия управляемых", которую в то время было не так-то легко подавить? Одно из решений проблемы предложил современник Юма Фрэнсис Хатчесон, выдающийся философ морали. Он выдвинул тезис, что принцип "согласия управляемых" не нарушается, когда правители навязывают общественности отвергаемые ею планы, если впоследствии "глупые" и "суеверные" массы "охотно согласятся" с тем, что "ответственные люди" сделали от их имени. Мы можем принять принцип "согласия без согласия" термин, впоследствии применявшийся социологом Франклином Генри Гиддингсом. Хатчесона беспокоил контроль над чернью в род ной стране, Гиддингса принудительное наведение порядка за границей. Он писал о Филиппинах, стране, которую в то время освобождала армия США, одновременно освобождая и несколько сот тысяч душ от земных забот, или же, как выражалась пресса, "устраивая массовые убийства туземцев на английский лад", чтобы "сбившиеся с пути праведного существа", оказывающие нам сопротивление, хотя бы "уважали наше оружие", а впоследствии признали, что мы желаем им "свободы" и "счастья". Чтобы объяснить все это в пристойно цивилизованных тонах, Гиддингс изобрел понятие "согласие без согласия": "Если в последующие годы [завоеванный народ] поймет и признает, что оспариваемая им зависимость служила высшим интересам, то есть все основания утверждать, что эта власть была навязана с согласия управляемых", подобно тому, как родитель запрещает ребенку бегать по оживленной улице.
В этих объяснениях схвачен реальный смысл доктрины "согласия управляемых". Люди должны подчиняться своим правительствам, и будет достаточно, если они дадут согласие без согласия. В тираническом государстве или на зарубежных территориях допускается применение силы. Если же ресурсы насилия ограничены, согласие управляемых должно достигаться с помощью приема, который прогрессивное и либеральное мнение называет "изготовлением согласия".
Мощная PR-индустрия от самых ее истоков в начале XX столетия занималась "контролем над общественным мнением" так ее задачу описывали заправилы бизнеса. И они действовали в соответствии со своими словами; это одна из центральных тем современной истории. Того, что PR-индустрия получила развитие прежде всего в "самой свободной" стране мира, как раз и следовало ожидать при правильном понимании максимы Юма.
Прошло несколько лет после выхода в свет процитированных произведений Юма и Хатчесона, и проблемы, вызванные чернью в Англии, распространились на восставшие колонии в Северной Америке. Отцы-основатели США повторяли настроения британских "достойнейших мужей" почти в тех же словах. Вот как об этом писал один из них: "Когда я говорю об общественности, то я имею в виду только разумную ее часть. Невежественные люди и плебеи столь же неспособны судить о способах [правления], сколь неспособны они справляться с [его] браздами". Его коллега Александр Гамильтон заявил, что народ это "большой зверь", которого надо укротить. Склонных к бунту и независимых крестьян надо учить иногда насильно тому, что идеалы революционных памфлетов не следует принимать всерьез. Простые люди должны иметь представителей в лице не подобных им простолюдинов, которые знают недуги народа, а в лице дворян, купцов, юристов и прочих "ответственных людей", которым можно поручить защиту привилегий.
Господствующая доктрина была ясно выражена президентом Континентального Конгресса и первым главным судьей Верховного Суда Джоном Джеем: "Люди, которым принадлежит страна, должны управлять ею". Осталось разрешить один вопрос: а кому же принадлежит страна? На этот вопрос предстояло ответить растущим частным корпорациям и структурам, предназначенным их защищать и под держивать, хотя до сих пор не так-то просто принудить общественность ограничиться зрительской ролью.
Если мы надеемся понять сегодняшний и завтрашний мир, то Соединенные Штаты, разумеется, представляют собой для исследования наиболее показательный пример. Одна причина тому их несравненная мощь. Другая их стабильные демократические институты. Кроме того, США больше других стран приближались к tabula rasa. Америка может быть "столь счастливой, сколь ей угодно", заметил Томас Пейн в 1776 году: "у нее есть чистый лист бумаги, чтобы писать на нем". Туземные общества были в значительной степени исключены из общего процесса. К тому же в США мало что осталось от более ранних европейских структур, что объясняет относительную слабость общественного договора и систем, на которые он опирается, зачастую уходящих корнями в докапиталистические институты. И еще: социальный и политический строй был спланирован в необычайной степени сознательно. Изучая историю, мы не можем проводить эксперименты, но США ближе других стран к "идеальному случаю" государственно-капиталистической демократии.
Кроме того, основным разработчиком этой модели являлся Джеймс Мэдисон, проницательный политический мыслитель, чьи взгляды, в основном, возобладали. В дебатах по поводу конституции Мэдисон подчеркивал, что если бы в Англии "выборы были открыты для всех классов общества, то собственность землевладельцев пошатнулась бы. Вскоре оказался бы принят аграрный закон", передающий землю безземельным. Конституционная систе ма должна быть спроектирована так, чтобы предотвратить такую несправедливость и "обеспечить постоянные интересы страны", которые являются правами собственности.
Среди историков, изучающих Мэдисона, существует консенсус относительно того, что "конституция была по сути аристократическим документом, предназначенным для сдерживания демократических тенденций того периода", передав власть людям "лучшего сорта" и исключив тех, кто не был богатым, знатным или выдающимся в силу распоряжения политической властью (Ланс Бэннинг). Основная ответственность правительства состоит в "защите состоятельного меньшинства от большинства" заявил Мэдисон. Таков ведущий принцип демократической системы от ее истоков и по сей день.
В публичной дискуссии Мэдисон говорил о правах разных меньшинств, но совершенно ясно, что он подразумевал конкретное меньшинство, а именно, "состоятельное меньшинство". Современная политическая теория акцентирует мнение Мэдисона о том, что "при справедливом и свободном правлении права и собственности, и личности должны быть действенным образом защищены". Но в этом случае полезно взглянуть на доктрину более пристально. Нет прав собственности, есть лишь права на собственность, то есть права лиц, имеющих собственность. Допустим, я имею право на автомобиль, но мой автомобиль никаких прав не имеет. Следовательно, право на собственность отличается от других прав тем, что если одно лицо обладает собственностью, то другие этого права лишены: если я обладаю моим автомобилем, то вы нет, однако в справед ливом и свободном обществе моя свобода слова не ограничит вашу. Следовательно, принцип Мэдисона заключается в том, что правительство должно охранять права личностей вообще, но при этом обязано обеспечить особые дополнительные гарантии для одного класса лиц, для собственников.
Мэдисон предвидел, что с течением времени демократическая угроза, вероятно, станет серьезнее из-за роста "числа тех, кто будет работать, испытывая всевозможные трудности жизни, и тайно вздыхать о более равном распределении ее благ". Мэдисон опасался того, что эти люди приобретут влияние. Он беспокоился по поводу "симптомов уравнительного духа", который уже возник, и предупреждал "о грядущей опасности", если право голоса отдаст "власть над собственностью в руки тех, кто ее не имеет". "Нельзя ожидать, что те, у кого нет собственности или надежды приобрести ее, будут в достаточной степени симпатизировать ее правам", объяснял Мэдисон. Его решением было навсегда доверить политическую власть тем, кто "владеет богатством нации и представляет его", "более способному кругу людей", а широкую общественность держать в состоянии раздробленности и дезорганизации.
Проблема "уравнительного духа", конечно же, возникает и за границей. Мы многое узнаём о "реально существующей демократической теории", изучая то, как эта проблема воспринимается. В особенности полезными здесь могут оказаться секретные документы, предназначенные для внутреннего пользования, в которых лидеры могут излагать свои мысли с большей долей искренности и открытости.
Возьмем важный пример Бразилии, этого "колосса на юге". Во время визита в 1960 году президент Эйзенхауэр заверил бразильцев в том, что "наша социально ориентированная система частного предпринимательства благоприятствует всему народу, собственникам и рабочим в равной степени… В свободе бразильский рабочий счастливо демонстрирует радости жизни при демократической системе". Посол добавил, что влияние США "сломало старые порядки в Южной Америке", распространив в ней "такие революционные идеи, как обязательное бесплатное образование, равенство перед законом, относительно бесклассовое общество, ответственная демократическая система правления, свободное предпринимательство, основанное на конкуренции, и баснословно высокий жизненный уровень для масс ".
Но бразильцы резко прореагировали на хорошую новость, принесенную их северными наставниками. Латиноамериканские элиты "подобны детям" информировал госсекретарь Джон Фостер Даллес Национальный Совет по безопасности "и они практически неспособны к самоуправлению". И, что еще хуже, США "безнадежно отстали от Советов в разработке методов контроля над умами и эмоциями неискушенных народов". Даллес и Эйзенхауэр выразили озабоченность по поводу коммунистической "способности устанавливать контроль над движениями масс", тогда как "мы к этому неспособны": "они обращаются именно к бедным людям и они всегда хотели грабить богачей".
Иными словами, проблема власть имущих заключается в том, что им трудно внушить народу доктрину, согласно которой богатые должны грабить бедных. Эта проблема пропаганды не решена до сих пор.
Администрация Кеннеди пыталась решить вышеупомянутую проблему, переориентировав латиноамериканских военных с задачи "обороны полушария" на обеспечение "внутренней безопасности", что возымело роковые последствия, начиная с жестокого и кровавого военного переворота в Бразилии. Вашингтон считал военных в Бразилии "островом здравомыслия", и посол Кеннеди, Линкольн Гордон, приветствовал этот путч как "демократическое восстание", ставшее поистине "уникальной и наиболее решительной победой свободы в середине XX века". Бывший экономист из Гарвардского университета, Гордон добавлял, что эта "победа свободы" то есть насильственное свержение парламентской демократии обязательно создаст "значительно лучший климат для частных инвестиций", чем способствовал дальнейшему прояснению оперативного смысла терминов "свобода" и "демократия".
Спустя два года министр обороны США Роберт Макнамара проинформировал своих коллег о том, что "политика США по отношению к латиноамериканским военным в целом оказалась весьма эффективной, так как они добились поставленных перед ними целей". Эта политика улучшила "возможности достижения внутренней безопасности" и способствовала установлению "преобладающего военного влияния США". Латиноамериканские военные понимают свои задачи и обеспечены всем необходимым для их выполнения благодаря принятым Кеннеди программам военной помощи и подготовки. Эти задачи включают свержение гражданских правительств "повсюду, где, по мнению военных, поведение этих лидеров вредит благополучию нации". Интеллектуалы из окружения Кеннеди поясняли, что такие действия военных необходимы "в латиноамериканской культурной среде". И теперь, когда эти военные обрели "понимание целей США и начали на них ориентироваться", мы можем быть уверены, что эти действия будут выполнены как следует. Это обеспечивает должный исход "революционной борьбы за власть между основными группами, образующими нынешнюю классовую структуру" в Латинской Америке, исход, который защитит "частные инвестиции США" и их торговлю, "экономические корни", находящиеся в центре "политических интересов США в Латинской Америке".
Таковы секретные документы, на этот раз либерализма Кеннеди. Публичные речи, естественно, от них отличаются. Если мы будем придерживаться публичных речей, мы мало что поймем в истинном значении "демократии" или в событиях прошедших лет, связанных с мировым порядком. В этом случае непостижимым для нас окажется и будущее, поскольку бразды правления по-прежнему находятся в тех же самых руках.
Более серьезные ученые прекрасно понимают суть дела. "Государства национальной безопасности", насажденные и поддерживаемые Соединенными Штатами, обсуждаются в серьезной книге Ларса Шульца, одного из ведущих специалистов по Латинской Америке. Их целью, по его словам, была "непрерывная борьба с замеченной угрозой существующим структурам социально-экономических привилегий посредством исключения из политики большинства населения", "большого зверя" Гамильтона. В самом США цели в основе своей те же, хотя средства их достижения другие.