Даже в экзистенциально предельных ситуациях он сохраняет толику внутренней свободы, чтобы выработать отношение к тому, что он не может изменить. Этот принцип отграничивает Франкла от психоанализа, в понимании которого человек может далеко не все, так как его свобода выбора ограничена детерминизмом влечений. Также Франкл дистанцируется от гуманистической психологии, которая, с его точки зрения, руководствуется тем, что человек может и хочет, но должен не все. Например, в своем стремлении к самореализации и в процессе самоотграничения "гуманистическая" личность может далеко уйти от требований окружения.
Франкл исходит из того, что даже в безвыходных с виду ситуациях или в крайне стесненных жизненных обстоятельствах, в экзистенциально предельных ситуациях, как в Освенциме, последнее слово остается не за бессилием и отчаянием, потому что у человека всегда есть некоторая свобода выбора, "ценность выживания" в виде активного формирования своего отношения к неизбежным обстоятельствам. Человек никогда полностью не свободен от (обстоятельств), но, несомненно, свободен для (возможных изменений). При этом он всегда способен к осмысленному ответу, "хотя бы" такому, что он может принять свою судьбу и обратиться к самому себе как к единственной оставшейся у него ценности. Логотерапия учитывает тот основополагающий факт, что человек существует под влиянием превосходящей его силы судьбы с ее взлетами и падениями, радостью и страданием. Речь идет, прежде всего, о внутренней позиции человека, о "ценностях отношения", которые ориентируют его, когда возможности ограничены, когда не изменить свою судьбу, смерть, страдание или вину. Но именно эта "трагическая триада" делает переживание смысла возможным, если мы выработали правильное отношение к ней. Осознание своей смертности может мотивировать нас к осмысленному использованию ресурсов в любой ситуации. Ценности отношения относятся к самым значимым в системе ценностей и позволяют даже во тьме отчаяния увидеть свет смысла.
В логотерапии человеческое бытие является "факультативным", то есть вместо "должен быть таким, как есть" речь идет о "может стать другим". Фоном такого убеждения является экзистенциальная философия Хайдеггера, для которого "бытиездесь" означает "бытие, чтобы суметь быть", "выход из себя самого" и "движение к цели". Франкл подчеркивает активную, целенаправленную и ориентированную на будущее установку в отношении "бытия-здесь", силу духа "вопреки". Это противоположно более созерцательной восточной установке, которая ориентирована на кредо: "Путь есть цель". Возможно, в этой позиции Франкла проявляется его типично западноевропейское, иудео-христианское отношение к жизни – вера в линейный прогресс, стремление неуклонно и активно преодолевать трудности и решать жизненные задачи.
Практически любые жизненные обстоятельства Франкл считает возможностями обретения смысла, которые в своей совокупности образуют "глобальный смысл жизни". Персональное "обращение" ситуации к человеку вызывает в нем очарованность или потрясение. Поскольку смысл является для Франкла реакцией человека на запрос жизни, на возможности конкретной ситуации и рассматривается им как резонанс со стороны "органа смысла", то больше внимания он обращает на смысл в жизни, а не на общий смысл жизни, который находится в сфере компетентности теологии и философии. И все же нечеткость понятий логотерапии приводит к тому, что так или иначе смысл и ценности исходят от "начала, имя которому Бог", а конкретный, ситуативный жизненный смысл выводится из некоего первосмысла, который пронизывает всю жизнь.
Пределы возможностей логотерапии
Франкл критикует такое понимание мотивации человека, которое у Фрейда сведено к "воле к удовольствию", а у Адлера – к "воле к власти". "Воля к смыслу", по его мнению, не учитывалась в обеих теориях, потому что они основаны на наблюдении невротических процессов, а не психики здоровых людей. В отличие от психоанализа, для Франкла вопрос о смысле жизни – не проявление невроза, а нечто присущее природе человека. Логотерапия решительно отстраняется от психоанализа, который обращен к процессу развития и его нарушениям, отвергает психоаналитическую теорию детерминированности влечений, сокращение мотивационного спектра человека до принципа удовольствия, а также психологизм психоаналитических теорий.
С другой стороны, мы сомневаемся в компетентности и эффективности логотерапии в работе с невротическими личностями. Разве не переоценены ее возможности при работе с фиксациями и остаточными неврозами раннего развития? Критика психоанализа со стороны логотерапии справедлива лишь по поводу "ноогенных" неврозов, вызванных исключительно проблемами смысла. Здесь аналитический метод действительно не подходит из-за своего редукционизма и психологизма, здесь требуется феноменологический подход и терапия, которая напрямую увязывает эту экзистенциальную потребность с сущностью человека. Франкл предполагает, что большинству людей достаточно лишь сопровождение, направляющее и дающее смысл, без дифференцированной аналитической проработки невротических дефицитов и искажений развития. Такой подход уместен лишь при работе с людьми, которые обладают достаточно сильным Я, освободились от невротических симптомов и травм развития, а страдают "лишь" от "экзистенциального вакуума". Тогда девиз Франкла: "Учение о смысле против отсутствия смысла" действителен и достаточен. Но фактически он предъявляет сверхтребования к людям, страдающим нарциссическим расстройством, пограничным синдромом и даже психозом, ведь в терапии с ними необходимо выстроить адекватную самоорганизацию личности. Эти пациенты, в терминах экзистенц-анализа, еще не способны "найти смысл в виде самотрансценденции и дистанцирования по отношению к самому себе". Сначала необходимо обладать стабильным Я с четкими границами, и лишь затем станет возможным дистанцирование от самого себя. Библейская заповедь "Возлюби ближнего своего как самого себя" предполагает существование Я.
В логотерапии термин "самодистанцирование" обозначает специфически человеческую способность выходить за свои пределы и смотреть на себя "со стороны". Основа этой способности – осознание человеком того, что пропасть, hiatus, отделяет духовное измерение жизни как от телесно-душевной сферы, так и от внешнего мира. В частности, это означает, что мы не тождественны нашим чувствам, влечениям, чертам характера, напротив, мы вольны предпринять что-либо вопреки им. Однако дефицитарные пациенты не могут справиться с таким вызовом их личной воле к смыслу. Они еще не способны к самотрансценденции и не могут добровольно говорить "да" миру. Сначала им необходимо укрепить свои границы и "найти себя", а потом уже использовать возможности изменения внешней данности, переступать границы своей идентичности, так чтобы приближение к Ты не стало смертельной угрозой и растворением своего Я. Например, побуждать пограничных пациентов к "ответу на запрос на смысл" в ситуации "здесь-и-сейчас", если в ходе долгой и мучительной терапевтической "черновой работы" более-менее функционирующая самоорганизация еще не достигнута, означает, в лучшем случае, натолкнуться на непонимание, когда пациент недоуменно пожмет плечами. В худшем, случае такое сверхтребование и недостаточная эмпатия могут спровоцировать отчаяние, панику и нарциссическую ярость.
Мы считаем слабым местом логотерапии то, что Франкл не занимался травмами, возникающими в течение жизни человека, и "зациклился" на "выписывании рецепта" смысла, блистательно формулируя для пациентов "подходящий" им смысл и тем самым навязывая и внушая им свою точку зрения. При ноогенных неврозах, несомненно, логотерапия является хорошим подспорьем, но в сфере "обычных" неврозов этот подход требует дополнения и расширения с помощью других методов. Например, Лэнгле с соавторами попытался добавить персональный экзистенц-анализ с его концепцией персонального бытия, ввел понятие самопереживания, эмоциональности и личностных "тенденций к отклонению".
В общем, опасно нарциссически переоценивать свой метод как всемогущий и ставить его выше всех других. У недостаточно проанализированных логотерапевтов особенно заметна эта проблема, в том числе у самого Франкла, который высказывался против самопознания и считал его "выхолащиванием всего сущностно человеческого". Своей собственной манерой вести диалог он явно не соответствует теоретическим претензиям логотерапии. Естественно, что, как и многие другие, а вероятно, все терапевтические и религиозные направления (за исключением, пожалуй, буддизма и мистических религиозных течений), логотерапия мнит себя истиной в последней инстанции. В работах Фрейда, Юнга, Адлера, Морено, Перлза также содержатся высказывания, подтверждающие аналогичную позицию всемогущества (Masson, 1991). Было бы хорошо всем нам помнить, что каждый метод имеет свои специфические пределы и что, образно говоря, "олимпийский огонь" можно нести лишь на каком-то отрезке пути.
Внимательное изучение текстов представителей логотерапии показывает, что в них разрабатываются темы "коллективной бессмысленности", кризиса смысла нашего времени и "экзистенциального вакуума", проявляющегося как скука и равнодушие, но мы нигде не найдем размышлений о сомнениях в собственных рядах, о возможном кризисе смысла самих логотерапевтов. Франкл убедительно пишет о социогенном неврозе нашего индустриального общества, удовлетворяющего любые потребности, кроме жажды смысла. Однако среди экзистенц-аналитиков сомнение в смысле не выражается; возможно, это стало бы логотерапевтическим "богохульством". Лишь мюнхенский экзистенцаналитик Вальтер Винклхофер написал работу "Синдром выгорания – неизлечимая болезнь нашего времени?" Вместо обычных копинг-стратегий против синдрома выгорания и других расстройств, типичных для профессионалов социальной и психологической помощи, он предложил "действенный специфический антидот" в виде "персональных отношений и открытие доступа к экзистенциальному в себе" (Winklhofer, 1993).
Мы знаем, что и в других терапевтических школах до недавних пор было наложено табу на тему "выгорания", так что ее не обсуждали ни между коллегами, ни тем более на широкой публике. Особенно явно это наблюдалось, когда каждая терапевтическая школа старалась прорекламировать на рынке психологических услуг "свой смысл" – это стало модным понятием. Поиск смысла является "круто актуальным", будь это "горное восхождение, подобно Христу" или "барабанный бой под тосканскими пробковыми дубами", а тот, кто в этом сомневается, отстал от жизни. Похоже, что в экзистенц-анализе с его миссионерской настроенностью вряд ли возможно сомнение в собственных смыслах и действиях. Из-за этого нередко их саркастически высмеивали: например, Гюнтер Андерс замечал, что они хотят "выжать" смысл из всего и вся, даже из полного абсурда, руководствуясь девизом: "Где воля, там и смысл".
Даже если это карикатура на логотерапию, то преждевременное "прописывание" смысла все-таки опасно – не только для клиента, но и для терапевта, который не допускает чувства бессмысленности или беспомощности и тем самым сильно рискует не выдержать своих сверхтребований. Вместо этого, в целях собственной психогигиены, помогающему профессионалу неплохо иногда сомневаться в своем ремесле и в смысле своих действий, а также делить с клиентами их горе перед лицом неотвратимой судьбы, а не суетиться в поисках хоть какого-нибудь смысла. Наряду с поиском смысла, важно и осознание собственного состояния, даже если это бессилие. На контрасте с поспешным терапевтическим оптимизмом (в духе современной эзотерики) утверждение Фрейда "…помочь же им мы не можем" звучит свежо и реалистично, приносит облегчение и даже защищает от "выгорания" лучше, чем безусловная вера в смысл некоей неуязвимой психотерапии. Поэтому непоколебимая вера в смысл, как у основателя логотерапии, нередко действует в качестве запрета на мышление и восприятие, вытесняет и отрицает любое сомнение терапевта в своих действиях, а затем компенсирует его фундаменталистским отношением к смыслу.
Восприятие человеком "запроса на смысл" и то, что конкретная внешняя ситуация является вызовом, соответствует аспекту обнаружения смысла. На основе своей экзистенциальной свободы человек делает выбор – реагировать на этот вызов конструктивно или отклонить его. Человек действительно обладает "волей к смыслу" и имманентным "органом смысла" – совестью, и они подталкивают его к выбору. Когда человек под влиянием "ценностей переживания" вдохновлен окружающим миром, он ощущает необходимость ответственно действовать и начинает осмысленно строить свою жизнь в соответствии с "ценностями творчества". При этом не человек ищет смысл, а сама жизнь ставит перед ним эту задачу. По Франклу, смысл должен быть не изобретен, а обретен, то есть логотерапия больше сфокусирована на обнаружении смысла. В то же время человек побуждается и к активным действиям по созиданию смысла, к самотрансценденции ради мира и людей. Эта моральная обязанность по отношению к окружающим примыкает к "общему смыслу", к важности целостного взаимосвязанного бытия как нового сознания. Приоритетным для Франкла все же остается частичный смысл ответственного поведения, ответ на "требование момента", смысл в жизни, а не смысл жизни. Его труды пронизаны идеями существования осмысленной упорядоченности мира, верой в "сверхсмысл", равный Богу. Но, по его мнению, "ответственность перед" этим высшим смыслом относится к сфере религии и заботы о душе, в то время как логотерапия работает с "ответственностью за" конкретную жизненную ситуацию.
Особый акцент логотерапии, поддерживаемый личным опытом Франкла в Освенциме, ставится на ситуациях, в которых, на первый взгляд, вообще нельзя увидеть никакого смысла. Если неотвратимый поворот судьбы доводит нашу волю и понимание смысла до экзистенциально предельной ситуации, когда и обнаружение, и созидание смысла кажутся невозможными и человеку брошен особый вызов, сумеет ли он обойтись с этим осмысленно? В соответствии с собственным опытом Франкл убежден, что возможна внутренняя позиция на основе "ценностей отношения" и "силы духа противостояния", позволяющая "сказать жизни "да"", принять ситуацию и выработать представление об осмысленной цели в будущем, придать ценность выживанию. Дело или другой человек, которые ждут нас, могут помочь нам выжить. Опыт полной беспомощности и бессмысленности может обратиться в свою противоположность и трансформироваться в переживание смысла. При этом становится возможным обнаружение смысла через принятие неизбежной судьбы и созидание смысла через представление утопической будущей цели, через "жизнь ради чего-то".
Еще раз подчеркнем, что для такого изменения внутренней позиции необходимо достаточно сильное Я, которым Франкл, судя по всему, обладал, но которого часто нет у наших пациентов, и требуется его последовательное развитие с помощью других терапевтических методов. В частности, для этого подходит экзистенц-анализ по Лэнгле.
Вера в смысл или ощущение смысла? О различении онтологического и экзистенциального смыслов в логотерапии
Такой вопрос задал Лэнгле в своей работе, опубликованной в юбилейном издании "Альманаха Общества логотерапии и экзистенц-анализа" (Längle, 1994), где он выявил противоречие между франкловской ветхозаветной строгостью заповедей и недостаточным вниманием к человеческой эмоциональности, поднял тему различения экзистенциального и онтологического смысла. Лэнгле ищет такой смысл, который "больше не нуждается в Боге и…не подразумевает никакой религиозности". Сам Франкл различал абсолютный и универсальный "конечный смысл", "смысл целостности" и "ситуационный смысл". Лэнгле в своем понимании экзистенциального смысла подразумевает Бога, но не так, как Франкл, и этот смысл больше не подчинен "требованию априорной абсолютной осмысленности всего пережитого и выстраданного". Понятие смысла у Лэнгле психологично, больше ориентировано на конкретную жизненную ситуацию и на возможности ее изменения, и ему удается уйти от обвинений в "незаметном и всепроникающем миссионерстве логотерапии".
На сегодняшний день позиция Лэнгле также представляется небесспорной. Его критикуют за редукционизм и "откат к релятивистскому субъективизму", за "отказ от онтологической позиции", без которой психотерапия невозможна. "Мы можем исцелить человека лишь в том случае, если он установит отношения с онтологическим порядком, в котором он находится и участвует", – пишет философ Петер Эггер в ходе полемики с Лэнгле (Egger, 1994, S. 37). Опору на конечный смысл, на онтологическую размерность Эггер считает неотъемлемой от логотерапии: "Конечный смысл означает единство и гармонию с бытием, которое окружает нас и ведет по жизни".
Персональный экзистенц-анализ ограничен лишь экзистенциальным смыслом, который понимают как ориентированность на "оптимальные ценности" и на наилучшие возможности развития личности. Его "метод постижения смысла" разделен на четыре этапа обнаружения смысла:
1) чувственное восприятие;
2) постижение ценностей, возникших из восприятия;
3) выбор и принятие решения;
4) реализация осмысленной цели в деятельности (Längle, 1991, S. 145).
Человек – это "центр активности", творец, преобразователь мира. Такая позиция соответствует вопросу об экзистенциальном смысле: "Что я делаю как творческая, свободная, ответственная личность?" При этом больше нет зависимости ни от чего внешнего, даже от Бога-творца. Постижение смысла – это понимание того, какие есть возможности действовать в конкретной ситуации, выбор одной из них и воплощение своего решения. Это также означает увлеченность жизнью, составление стратегии своей деятельности, освоение новых способов поведения путем добавления необходимых тактических действий. Таким образом, возникает активное участие в жизни и противостояние миру в игровой манере. Этим логотерапевтический анализ преодолевает ограниченность традиционного экзистенц-анализа в духе Людвига Бинсвангера; происходит переход от хайдеггеровского "прояснения бытия" (Seinserhellung) к "прояснению смысла" (Sinnerhellung).
В терапии следует апеллировать к "воле к смыслу", чтобы пациент выбрал какую-либо позицию, принял решение, а затем помогать ему воплотить выбранную возможность. Терапевтическая поддержка поиска смысла происходит в виде неравнодушного участия терапевта в пациенте и может быть охарактеризована такими вопросами: "Что нужно пациенту от меня как терапевта?", "Чего не хватает пациенту такого, что он хотел бы получить в жизни?", "Что требует от пациента мир, в котором он живет?" (Längle, 1988, S. 16).