Стоп. Про Ван Гога мне надо подумать: нравится ли мне эта параллель? С одной стороны, великий художник. Гений. С другой – психически не совсем здоровый человек. Сто миллионов долларов – это, пожалуй, хороший гонорар. Но, черт возьми, только после его смерти!
Что же касается книги, то, действительно, я переживаю. Когда вышел "Секс большого города", я очень волновалась. И только услышав и прочитав в Интернете огромное количество положительных (и, чего уж там, восторженных и благодарных) отзывов, немножко успокоилась. Нет, я с самого начала не сомневалась в том, что проект удался. Но мне было важно, чтобы все вокруг оценили, какую замечательную книгу мы с Андреем написали – умную, тонкую и полезную.
Впрочем, всеобщее признание не помешало мне переживать точно так же во время работы над вторым томом, который мы назвали "Деньги большого города". Да и сейчас я немножко нервничаю: в первый раз получилось удачно, во второй вроде тоже, а как сейчас сложится? Планку задали высокую – надо соответствовать.
– Эта логика рассуждений мне понятна, но здесь важно соблюдать меру. Всегда приятно слышать положительные отклики на твою книгу. Это любому автору приятно, даже если он делает вид, что ему все равно. Приятно, нечего и говорить. Но нельзя писать ради этих положительных откликов. Они приободряют, дают силы, внушают оптимизм – разумеется! И это важно. В конце концов, книга – это средство общения автора и читателя. Но если у тебя нет чего-то, что ты хочешь сказать, и ты пишешь лишь то, что хотят услышать, – ты создаешь жвачку, а не пищу для ума. Преуспеть с такой "жвачкой" – разумеется, проще простого, а вот от твоей "пищи", скорее всего, откажутся. Ведь мы, в массе своей, вообще-то говоря, не склонны утруждать себя интеллектуальной работой… Это из разряда "горьких правд" о человеке.
Когда я пишу книгу, я пишу книгу, которую мне нужно написать. Я напишу хорошую книгу, дельную – на "мой вкус". Понравится или не понравится – это "дело вкуса" каждого конкретного читателя. Я об этом не думаю. Более того, я знаю легион читателей, которым она не понравится, но я абсолютно уверен, что у меня будет мой читатель, которым я очень буду дорожить. Пусть даже всего один. У меня, как у автора, есть несколько книг, которые я считаю главными в своей жизни (возможно, мне еще удастся написать что-то, что будет мне так же дорого, но пока это только несколько книг). Но я готов биться об заклад, что ты никогда даже не слышала их названий, потому как большая часть этих работ до последнего времени не была опубликована, – это монография по новой методологии, теория развития личности, руководство по системной поведенческой психотерапии, теория пола, "Дневник "Канатного плясуна"", "Психософический трактат".
И у каждой из этих книг есть всего несколько читателей – моих , настоящих, и я могу пересчитать их по пальцам. Горжусь знакомством с каждым из них, очень дорожу их мнением и люблю их. Они – мои Собеседники, с большой буквы. Они услышали то, что я думаю . Именно благодаря этим своим работам я знаю, как лечить людей, что писать в своих популярных книгах (которые я тоже считаю очень важными, но по-другому), эти работы, в конечном счете, фундамент, на котором стоит все остальное, они – то, с чем я готов себя ассоциировать. Но знаешь, сколько умников в Интернете начинают свои посты со слов: "Ну, Курпатов, конечно, ничего своего не создал… Но пересказывает чужие идеи иногда забавно"? Девять из десяти! И я не могу ориентироваться на образовательный уровень, вкус, ум, а как следствие – мнение этих людей. Потому что, если ориентироваться на них, я сам скоро окажусь в списке умственно отсталых.
Спасибо, конечно, что они оказались небезучастны к судьбе доктора Курпатова. Но право, им не стоило так себя утруждать…
– Лучше и не скажешь! Но давай вернемся к истории с дизайнером Женей. В принципе, ничего криминального не случилось – в модуле даже в случае ошибки стоял бы телефон этой фирмы, а не жильцов из соседнего дома. Но я понимаю ее страх: недовольный клиент решит, что ей нельзя доверять, скажет другим, что она сорвала ему рекламную кампанию, и в результате моя приятельница потеряет все заказы.
Кстати, заморочка с телефоном началась с того, что клиент настаивал: пусть звонят к нему в приемную. Ему очень хотелось проконтролировать количество звонков – он сомневался в эффективности рекламы. И только когда у секретарши, вынужденной ежеминутно переключать звонки на отдел продаж, не стало времени сварить шефу кофе, он признал, что реклама работает.
– Понимаешь, он говорил, что никто не звонит… И я, честно скажу, начала волноваться: неужели, планируя рекламную кампанию, я в чем-то ошиблась?
– Думаю, очевидной ошибкой было бы в глянцевом журнале газовые трубы рекламировать. Но ведь ты же ориентируешься на аудиторию, когда размещаешь рекламу, учитываешь тираж, популярность, способы распространения издания. И даже если бы никто не позвонил, значит ли это, что проблема в неудачной рекламе? Может, тираж, отпечатанный где-нибудь в Финляндии или Болгарии, застрял на таможне?
– Но в итоге он буквально вынужден был признать, что мои предложения по продвижению продукта были правильными!
– Шекия, а если уровень продаж все же оставался бы на месте, как ты думаешь, какую бы причину он назвал? Свою ценовую политику или твой "провальный" медиа-план?
– Ну… боюсь, что и в его ошибках виноватой оказалась бы я.
– Тогда чего стоит его субъективная оценка ситуации? К сожалению, мы тут не имеем объективных критериев. Работает известный принцип: у победы мильон отцов, у поражения – один, и тот не сам вызвался, а был назначен. Если что-то идет не так, нужно найти "крайнего", и крайним, как правило, оказывается тот, кто слабее.
В целом же, проблема куда масштабнее – в России нет пока целостного, внятного, организованного информационного пространства. А тут все важно – и умение авторов "информационных сообщений" облекать их в нужную форму, и налаженная система распространения этой информации, и умение потребителя ее воспринимать. Это ведь все, на самом деле, навыки – система, привычка.
А как у нас измеряется телевизионный рейтинг, который определяет распределение львиной доли рекламных бюджетов? Мы не знаем ни того, кто смотрит ту или иную программу (портрет телезрителя), ни того, сколько их на самом деле – этих зрителей, ведь альтернативные системы измерения рейтингов различаются, зачастую, на десятки пунктов, а об их статистической достоверности и вовсе говорить не приходится. Как в такой ситуации возможна эффективная рекламная кампания? В такой ситуации может рекламироваться только та продукция, которую уж точно будут использовать, – зубная паста, шампунь и прокладки.
И если уж на телевидении такой бардак, что уж в целом говорить о медийном рынке? Ты можешь сделать прекрасную программу продвижения продукта, но она не выстрелит. К сожалению, таковы реалии не устоявшейся пока рыночной культуры. Однако ты зависела от мнения начальника и готова была сорваться, если вдруг что не так. Неправильно. Я понимаю, если бы ты просто переживала за результат. Такие переживания тебе, как профессионалу, только в плюс. Но ты переживала не из-за того – сработает или не сработает, а сомневалась в собственной компетенции. В этом ошибка.
Вот, например, мы – всей нашей телевизионной командой – на протяжении нескольких лет делали качественную, очень важную и нужную программу. Разрабатывали ее схему, снимали пилотные выпуски и так далее. Но нам везде отказывали – мол, проект скучный, не заводит, герои с какими-то мелкими проблемами, и вообще это никому не нужно, передачу никто не будет смотреть. И ни я, ни мои редакторы не могли гарантировать телевещателю эфирного успеха нашего продукта, хотя мы были уверены в том, что программа – достойная. Всегда можно лучше, конечно, но и за то, что есть, нам не стыдно. И теперь скажи мне, что было бы, если бы я послушался этих сторонних оценок? Мне говорят: "Мало шансов. Спасибо и до свидания!" Ну, я бы и пошел – "до свидания", и было бы – "до свидания". Но мы верили – в программу, в то, что она необходима, и работали. Будет успех или не будет? – не тот вопрос, которым нужно задаваться. Веришь ты в свое дело или не веришь? – вот правильный вопрос. А мы верили, и вот результат – "Первый канал" и все-все-все.
Если ты веришь, что производишь состоятельный продукт, тебя не должны пугать ошибки. Если публике не нужны твои пряники – это, конечно, неприятность, но пряники-то у тебя все равно самые лучшие. Вот это надо зарубить на носу и бороться за дело, а не за мнение. Если же не веришь в свои "пряники" и постоянно ждешь от окружающих позитивного подкрепления, то любой промах будет восприниматься тобой как катастрофа. И в чем тут профессионализм?
Проблема не в самом страхе перед ошибкой, проблема в том, о чем нам этот страх сообщает. А сообщает он нам о том, что человек сомневается в ценности и состоятельности того, что делает. Я бы побоялся довериться такому "профессионалу". Единственный способ избавиться от страха – действительно верить в то, что производишь потрясающий продукт, и относиться к своей работе только так. Между прочим, в итоге качество продукта существенно возрастает, потому что в этот момент ты занимаешься делом, а не мучаешься вопросом – кто и что скажет.
Вот мне, например, важно услышать, что я хорошо выполнила работу. Причем даже если я сама уверена, что результат блестящий, даже если все вокруг довольны тем, как все получилось, очень хочется, чтобы этот успех признали вслух. Да, мне нравится, когда меня хвалят. Меня это стимулирует почти так же, как гонорар. В конце концов, я хочу видеть, что человек, который платит за мою работу, доволен и практически счастлив. Что в этом плохого?
– Ну, не знаю… Я понимаю тех, кто волнуется: вдруг вообще никому не понравится? Ты же сам говоришь – ни веса у продукта, ни срока годности. Никаких объективных критериев.
Недавно ко мне обратилось руководство одной компании: попросили подготовить тексты для их фирменного сайта. Обсудили условия, подписали договор. Я взяла интервью у всех сотрудников, изучила материалы, собрала дополнительную информацию. Через две недели позвонила директору, чтобы договориться о встрече для "сдачи-приемки работ". "Можете готовить деньги, Иван Дмитриевич", – бодро говорю я. И вдруг на том конце провода: "Ну, даже не знаю, может, нас что-то не устроит…" У меня не было сомнений по поводу качества моей работы, и я поняла, что в этой конторе не горят желанием оплатить мой труд.
– Я была абсолютно уверена, что написала хорошие тексты, профессионально выполнила заказ. Но ведь всегда можно сказать: не нравится. И что тут возразишь?
– Чтобы не бояться подобных "капризов" заказчика, надо договор заключать грамотно, – учит меня доктор. – Предусмотреть в этом документе возможность одной-двух доделок, и все – сдать им тексты по прейскуранту. Если же клиент полагает, что ты плохо выполнишь работу, например, напишешь бестолковые тексты, которые даже невозможно будет отредактировать, то зачем вообще к тебе обращаться?
Кстати, однажды я отказалась от такой работы. Клиент агентства, где работает Женя, задумал делать буклет, и нужно было написать пару текстов. Но едва Женя произнесла его имя, я тут же сказала "нет". Спасибо. Наслышана… Николай Васильевич – владелец магазинов недорогой одежды – периодически вдохновляется идеей повесить в метро рекламные плакаты. Каждое обострение рекламной активности Николая Васильевича – это стихийное бедствие для всего агентства. Над эскизами трудятся все штатные дизайнеры, клиенту привозят пятнадцать-двадцать вариантов (!). Он внимательно смотрит, изучает и просит внести коррективы. Заменить красное платье на синее, снять с бабушки шляпку, подвинуть девочку ближе к мальчику… Когда пожелания учтены, Николай Васильевич отвергает все предложения.
– Я сразу сказала, что терпеть капризы взбалмошного самодура не стану, – гордо заявляю я доктору.
– И правильно сделала, – наконец-то мой друг меня похвалил . – Если ты подозреваешь, что этот человек не оценит твой труд, то откажись от работы с ним. И когда он увидит, что специалисты один за другим отказываются от сотрудничества, может, сумеет сделать правильные выводы, что-то поймет, наконец.
Когда Женя вернется из Америки, я передам ей рекомендацию доктора. А то на нее смотреть страшно после каждого визита этого истероида Николая Васильевича: шляпку наденьте, платье снимите… Маньяк несексуальный!..
– Еще одна сторона проблемы, о которой мы сегодня говорим, – перфекционизм, – улыбнувшись моей реплике, продолжает психотерапевт.
– Да-да, Андрюш, очень серьезная проблема!
– Перфекционизм – это желание сделать все "идеально", а по сути – это просто невротически завышенные требования человека к самому себе. Есть несколько фактов, о которых в этой связи имеет смысл помнить: во-первых, "идеального" не существует в природе, во-вторых, всегда можно сделать лучше, в-третьих, ты никогда не знаешь, что на самом деле "лучше", поскольку у каждого все равно будет свое мнение на этот счет.
"Джоконда" Леонардо да Винчи – картина замечательная. Но можно ли назвать ее идеальной? Можно ли улучшить этот портрет? И что такое лучше, если одним он нравится таким, какой есть, а другие считают, что он вовсе не так прекрасен, как о нем рассказывают? Понимаешь, если все это можно сказать про "Джоконду", то дальше любой перфекционист выглядит, мягко говоря, глуповато.
Опять же, хочу, чтобы меня поняли правильно: я не призываю людей наплевательски относиться к своей работе. Я говорю о навязчивом желании человека улучшать, улучшать, улучшать… В целом, в этом желании не было бы ничего дурного, если бы за ним не стояло никакой невротической подоплеки, а она здесь с легкостью обнаруживается… Перфекционизм – это обычный, хотя, как правило, и социально одобряемый, невроз. Все неврозы формируются с какой-то вторичной целью, то есть под ними обязательно есть некая подоплека.
Прежде всего, такая тактика позволяет человеку бесконечно долго оттягивать момент завершения работы, а следовательно… и "час страшного суда", когда ее примутся оценивать. Человек ужасно боится оценки окружающих – что его раскритикуют или не впадут в экстаз, глядя на его творение, и его невроз помогает ему отдалить момент этой "катастрофы". Должен тебе сказать, что работать с таким перфекционистом – самое настоящее насилие над личностью. В какой-то момент складывается впечатление, что он просто издевается над тобой. Человек может быть ответственным – и это замечательно, и это по нему видно. Но ответственный человек прекрасно понимает, что сроки – это святое, что ты не имеешь права подводить других людей ради некого "идеального" результата, который только тебе одному известен. Для перфекциониста-невротика сроков не существует. Можно считать, что это критерий болезни.
Впрочем, на этом невротические выгоды перфекциониста не заканчиваются. Посуди сама: если я сам критикую свою работу, считаю ее "неидеальной", мне легче принять критику: "Я сам самый строгий судья своего творчества!" – вскрикивает и трагически заламывает руки. Наконец, есть и третья выгода… Замучив всех и вся своим бесконечным причитанием: "Боже-боже! Гениального творения не получается! Ужас! Я наложу на себя руки!", перфекционист вынуждает окружающих быть благосклонными – одних из сострадания, других – просто потому, что они, судя по его рассказам, ожидали увидеть нечто действительно ужасное, а оказалось, что все не так плохо, как об этом говорил наш господин Перфекционист. В общем, перфекционист, если уж смотреть в корень, это не тот, кому нужен "идеальный результат", а тот, кому нужны наши идеальные реакции на его результат. Хотя, как и любой невротик, он, конечно, в этом никогда не признается.
Так он и формируется – этот пресловутый перфекционизм: ребенок с детства поставлен в условия, когда любовь выдается ему исключительно за что-то, а не просто так. Именно такое отношение родителей к ребенку создает условия, при которых он кровь из носу пытается учиться на одни "пятерки", все делать "идеально" и вообще – быть "премилым". В противном случае, его не вознаграждали – ни похвалой, ни просто хорошим, добрым отношением. Напротив, мама демонстрировала неприязнь, узнав, что у ее ребенка за диктант "всего" четыре балла. Впрочем, тут, конечно, есть еще и генетические факторы, и еще куча всего, включая проблемы сексуальной идентификации.
С другой стороны, надо признать, что в определенных "дозах" перфекционизм действительно "хорошее качество". Если человек пребывает в тревоге за результат, он, благодаря этому, часто оказывается эффективнее своих коллег, а потому успех становится на первых порах тем самым положительным подкреплением, которое человек ищет. Но дальше спираль может закрутиться так, что за перфекционизмом потеряется сам человек. Невроз, вообще говоря, большой любитель скушать своего хозяина.
Пожалуй, доктор прав. Мне кажется, что я тоже иногда (да чего уж там – очень даже часто) проявляю этот самый перфекционизм (звучит благороднее, чем невроз, правда?). Я ужасно переживаю за любую оплошность, даже если это не моя ошибка, но она скажется на общем результате проекта. Наверное, в этом смысле я очень вредный партнер – безумно боюсь ошибок и со свойственным мне занудством стараюсь выверить все досконально. Но сроки для меня – это святое! Знаете, что сказал мне один коллега, поработав со мной на двух проектах? "Шекия, твоя проблема в том, что ты стараешься сделать, скажем, три проекта на "отлично", а надо делать на четыре балла, но зато десять". Дальше последовала теория о том, что задача менеджера – найти не оптимальное решение, а лучшее из худших.
– Понимаешь, мне кажется, что я должна знать ответы на все вопросы, которые так или иначе касаются сферы моей деятельности. И если я не предложу решения даже в безвыходной ситуации, то какой же я профессионал?
– Настоящий профессионал знает, что существуют безвыходные ситуации. Более того, его профессионализм состоит и в том, чтобы суметь отличить безвыходную ситуацию от той задачки, у которой все-таки есть решение. Если врач поставил диагноз и предупредил – надо оперироваться или вы умрете через год, а пациент отказался, разве врач перестал быть профессионалом? Он диагноз поставил, лечение определил, сроки назвал. Заведомо невыполнимые задания дают только непрофессиональные бизнесмены (если, конечно, они не ищут повод от вас избавиться). И в данном случае совет доктора прост: никогда не работайте с непрофессиональными бизнесменами.
Не знаю, пусть это перфекционизм, но я все равно буду стараться по максимуму. Нескромно звучит, да?