Основоположником исследований атрибутивных процессов считается Ф. Хайдер. Суть предложенной им концепции такова. Человек стремится к формированию непротиворечивой и связной картины мира. В этом процессе у него вырабатывается, по выражению Хайдера, "житейская психология" как результат попыток объяснить для себя причины поведения другого человека и прежде всего вызвавшие его мотивы. Хайдер подчеркивает важность того, объясняем ли мы то или иное явление факторами, локализованными внутри человека или вне его, например, мы можем объяснить ошибку человека его низкими способностями (внутренняя причина) либо трудностью задачи (внешняя причина). Характер объяснения в каждом отдельном случае определяется не только уровнем развития субъекта, его собственными побуждениями, но также необходимостью сохранить когнитивный баланс. Например, если человек считает, что другой человек относится к нему хорошо, то любой негативный его акт будет "выпадать" из общей картины, в действие вступят психологические силы, стремящиеся восстановить равновесие.
Многие положения концепции Хайдера были проверены и подтверждены экспериментально. Сам Хайдер ссылается на эксперимент М. Циллига, проведенный еще в 1928 г. В этом эксперимента две группы детей – популярных и непопулярных – выступали перед своими одноклассниками с гимнастическими упражнениями. Хотя "популярные" специально делали ошибки, а "непопулярные" выступали безошибочно, зрители впоследствии говорили об обратном. Хайдер указывает на этот факт как на пример приписывания (атрибуции) "плохих" качеств "плохим" людям.
В своих исследованиях того, как мы интерпретируем окружающий мир, социальные психологи обнаружили обобщенную тенденцию, которую назвали фундаментальной ошибкой атрибуции. Она состоит в преувеличении значения личностных (диспозиционных) факторов в ущерб ситуативным, или "средовым" влияниям. Как наблюдатели мы часто упускаем из виду тот факт, что каждый человек играет множество социальных ролей, а мы часто являемся свидетелями лишь одной из них. Поэтому влияние социальных ролей при объяснении человеческого поведения легко упустить из виду. Это, в частности, хорошо иллюстрирует остроумный эксперимент Л. Росса, Т. Амбайл и Д. Стейнмец. Эксперимент проводился в форме викторины – наподобие популярных телевизионных конкурсов эрудитов. Испытуемым поручалось исполнить одну из двух ролей – ведущего, в задачу которого входит задавать трудные вопросы, и участника викторины, которому нужно было на них отвечать; распределение ролей производилось в случайном порядке. Наблюдатель, информированный о порядке организации викторины, смотрел на это разыгранное шоу, а затем оценивал общую эрудицию ведущего и участника, отвечавшего на вопросы. Любому из нас легко представить себя в роли такого наблюдателя, припомнив, какие чувства мы испытываем при виде того, как на телеэкране Максим Галкин или Федор Бондарчук испытывают эрудицию "человека с улицы", жаждущего денежного приза. Впечатление в большинстве случаев таково: перед нами предстает с одной стороны человек умный, искушенный, много знающий, с другой – человек неловкий и недалекий. Всего лишь задавая хитрые вопросы, ведущий производит впечатление умницы, а участник викторины сталкивается с необходимостью отвечать на них (и наверняка перед многими пасует), поэтому выглядит глуповато. Именно это и Обнаружили Росс и его коллеги: наблюдателям ведущие кажутся гораздо более знающими, чем участники. Хотя на самом деле в высшей степени маловероятно, чтобы ведущие были более эрудированными, чем участники, так как каждый получил свою роль благодаря случайному распределению. И что самое интересное: это было известно и наблюдателям! (В самом деле, не строим же мы иллюзий насчет эрудиции Максима Галкина!) И все равно, вынося свои суждения об исполнителях разыгранной викторины, наблюдатели оказались не в состоянии учесть влияния социальных ролей и попали в ловушку, приписав увиденное личностным качествам.
Если бы фундаментальная ошибка атрибуции была ограничена суждениями в подобных игровых ситуациях, ей вряд ли следовало бы уделять внимание. Однако ее последствия простираются чрезвычайно широко. Э. Аронсон в своей известной книге "Общественное животное" приводит пример, типичный для Америки, а с недавних пор хорошо понятный и нам. Наблюдая человека, который, скажем, подбирает на улице пустые бутылки, мы скорее всего брезгливо поморщимся: "Ничтожество! Бездельник! Если б он в само деле захотел найти достойную работу, то давно нашел бы!" Такая оценка в каком-то случае может точно соответствовать действительности, но не исключено и то, что оно представляет собой проявление фундаментальной ошибки атрибуции. Известно ли нам, какие обстоятельства вынудили человека так пасть? Вряд ли! А характеристика ему уже готова.
Один из существенных результатов экспериментального исследования каузальной атрибуции заключается в установлении систематических различий в объяснении человеком своего поведения и поведения других людей. Собственные промахи и даже недостойные поступки мы склонны интерпретировать как вынужденные, продиктованные неблагоприятными обстоятельствами, тогда как успехи и достижения скорее истолкуем как естественное следствие наших высоких достоинств. В отношении других людей чаще действует обратная закономерность – их удачи скорее расцениваются как следствие "везения", благоприятного стечения обстоятельств, чьего-то покровительства и т. п., зато промахи и неловкости скорее расцениваются как следствие негативных личностных особенностей. Самооправдание типа "А что еще мне остается делать – жизнь нынче такая!", завистливое "Везет же некоторым!" (в смысле – явно незаслуженно), брезгливое "А чего еще ждать от такого никчемного человека?!" – все это повседневные примеры данной закономерности. Стоит задуматься, не слишком ли часто и всегда ли оправданно прибегаем мы к этим формулам…
Важная закономерность, обнаруженная во многих экспериментах, состоит в преувеличении человеком собственной роли в той ситуации, в которую он оказался вовлечен – пускай даже в пассивной роли. Сам факт участия в каком-то событии заставляет нас почувствовать (часто безосновательно) свою способность влиять на его ход и результаты. Э. Лэнджер в несложном эксперименте продемонстрировала такую "иллюзию контроля". Исследование состояло в том, что испытуемые покупали лотерейные билеты. Важным моментом было то, что некоторые из них получали право выбрать, какой билет им купить, тогда как другие должны были брать тот билет, который им предлагал экспериментатор. После этого испытуемым была предложена возможность продать свой билет обратно экспериментатору. Лэнджер обнаружила следующую закономерность: те испытуемые, которые сами выбирали билеты, заламывали за них цену, иногда вчетверо превышавшую цену, назначенную испытуемыми, которым билеты достались по разнарядке. Видимо, у испытуемых возникла иллюзия, что их действия по выбору билета могли повлиять на результат, они считали тот билет, который выбрали сами, "более счастливым", хотя совершенно очевидно, что выигрыш определялся случайностью, и ни у одного из билетов не было большей вероятности оказаться выигрышным. Однако иллюзия контроля, порожденная эгоцентрическим мышлением, очень сильна. Поэтому неудивительно, что во многих ситуациях, предопределяемых либо простой случайностью либо чьим-то не зависящим от нас выбором, нам любезно предоставляется иллюзорная возможность самим "вытянуть счастливый билетик".
Очень важно, что знание закономерностей и ошибок каузальной атрибуции помогает сделать ее более эффективным орудием для налаживания взаимодействия. Так, знание о существовании "фундаментальной ошибки атрибуции" может направить наше восприятие по более правильному пути учета различных ситуационных воздействий на человека. Очень важно и осознание собственного стиля атрибуции, который присутствует в любом общении. Очень полезно ответить себе на вопрос: кто я – "ситуационист", пытающийся все всегда выводить из обстоятельств, или субъективист, объясняющий все усилиями и желаниями человека? Опыт психологов, занимающихся "атрибутивной психотерапией", показывает, что многих ситуациях осознание и смена стиля приписывания причин приводят к увеличению успешности общения.
Сам себе голова
Исследование идентичности в наше время становится такой же стратегической задачей, какой во времена Фрейда было изучение сексуальности.
Эрик Эриксон
ИДЕНТИЧНОСТЬ (англ. identity; нем. Identitaet) – центральное понятие эпигенетической концепции Э. Эриксона, ныне широко используемое в психологии в разных значениях, в том числе вне связи с данной концепцией. В русскоязычной психологической литературе трактовка этого понятия часто вызывает затруднения. "Толковый словарь русского языка" определяет идентичность как "полное совпадение или точное соответствие чему-либо, тождественность"; иными словами, когда речь идет об идентичности предметов или явлений, то это, проще говоря, означает, что они одинаковы. В психологии считается аксиомой положение о том, что не существует двух абсолютно одинаковых людей; даже монозиготные близнецы (кстати, по-английски их называют identical twins – идентичные) при всей их схожести отличаются определенными индивидуальными чертами. Что же в таком случае подразумевается под идентичностью человека?
Эрик Эриксон, формулируя свою концепцию, постоянно указывал, что опирается на ключевые идеи З. Фрейда. Однако в трудах Фрейда понятие идентичности не употребляется ни разу! В его обширном наследии это слово встречается один единственный раз, причем не в научных работах, а в обращении к членам еврейского общества Бнай Брит, с которым Фрейд выступил в 1926 г. Фрейд употребил этот термин в его традиционном смысле – как этническую идентичность, поддерживаемую еврейской диаспорой. Несмотря на свои атеистические взгляды, Фрейд заявил о своей приверженности иудаизму и о разделении им "ясного сознания внутренней идентичности (der inneren Identitaet), ощущения схожести психической организации". Эриксон часто цитировал это высказывание Фрейда, старался найти в его работах несформулированное понятие идентичности. Эриксон писал: "Я употребляю термин "Я-идентичность"… будучи уверен, что Фрейд упомянул о внутренней идентичности как о смысле своей жизни".
Представления об идентичности были сформулированы Эриксоном в его работах "Детство и общество", "Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование", "Идентичность: юность и кризис", "Жизненная история и исторический момент". Однако нигде – вероятно, ввиду сложности самого этого понятия – ему не дано точного определения. Соответственно, и во всех словарях и справочниках определения отличаются расплывчатостью и неопределенностью. Например, в "Словаре-справочнике по психоанализу" В. М. Лейбина дается такая дефиниция: "…чувство тождественности человека самому себе [??? – С. С.], ощущение целостности, принимаемый им образ себя во всех своих свойствах, качествах и отношениях к окружающему миру". Без разъяснения это не так просто понять! Более определенно звучат слова Ч. Райнкрофта ("Критический словарь психоанализа"): "Чувство идентичности, вероятно, является синонимом самосознания, и его можно рассматривать как субъективный эквивалент Эго…" Иными словами, рассуждения об идентичности вполне можно было бы вести в терминах самосознания и самоопределения, традиционных для отечественной психологии. Однако ввиду того что заимствованный термин уже укоренился в русскоязычной психологической литературе, следует все же обратиться за разъяснениями к его автору. Сам Эриксон в книге "Детство и общество" писал: "Я могу попытаться более явно представить суть идентичности, только рассмотрев ее в разных точек зрения. С одной стороны, ее можно отнести к сознательному ощущению личной идентичности; с другой – это бессознательное стремление к целостности личного характера. С третьей – это критерий для процесса синтеза эго. И наконец, внутренняя солидарность с групповыми идеалами и групповой идентичностью".
Таким образом, Эриксон, в попытке определить идентичность описывает ее в нескольких аспектах, а именно:
Индивидуальность - осознанное ощущение собственной уникальности и собственного отдельного существования.
Тождественность и целостность – ощущение внутренней тождественности, непрерывности между тем, чем человек был в прошлом и чем обещает стать в будущем; ощущение того, что жизнь имеет согласованность и смысл.
Единство и синтез - ощущение внутренней гармонии и единства, синтез образов себя и детских идентификаций в осмысленное целое, которое рождает ощущение гармонии.
Социальная солидарность – ощущение внутренней солидарности с идеалами общества и подгруппы в нем, ощущение того, что собственная идентичность имеет смысл для уважаемых данным человеком людей (референтной группе) и что она соответствует из ожиданиям.
Таким образом, Эриксон выделяет два взаимозависимых понятия – групповая идентичность и эго-идентичность. Групповая идентичность формируется благодаря тому, что с первого дня жизни воспитание ребенка ориентировано на включение его в данную социальную группу, на выработку присущего данной группе мироощущения. Эго-идентичность формируется параллельно с групповой идентичностью и создает у субъекта чувство устойчивости и непрерывности своего Я, несмотря на те изменения, которые происходят с человеком в процессе его роста и развития.
Формирование эго-идентичности или, иначе говоря, целостности личности продолжается на протяжении всей жизни человека и проходит ряд стадий. Для каждой стадии жизненного цикла характерна специфическая задача, которая выдвигается обществом. Общество определяет также содержание развития на разных этапах жизненного цикла. По Эриксону, решение задачи зависит как от уже достигнутого уровня развития индивида, так и от общей духовной атмосферы общества, в котором он живет.
Переход от одной формы эго-идентичности к другой вызывает кризисы идентичности. Кризисы, по Эриксону, – это не болезни личности, не проявление невротического расстройства, а поворотные пункты, "моменты выбора между прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой".
Подобно многим исследователям возрастного развития, Эриксон особое внимание уделял подростковому возрасту, характеризующемуся наиболее глубоким кризисом. Детство подходит к концу. Завершение этого большого этапа жизненного пути характеризуется формированием первой цельной формы эго-идентичности. Три линии развития приводят к этому кризису: это бурный физический рост и половое созревание ("физиологическая революция"); озабоченность тем, "как я выгляжу в глазах других", "что я собой представляю"; необходимость найти свое профессиональное призвание, отвечающее приобретенным умениям, индивидуальным способностям и запросам общества.
Основной кризис идентичности приходится на юношеский возраст. Итогом этого этапа развития является либо обретение "взрослой идентичности", либо задержка в развитии, так называемая диффузная идентичность.
Интервал между юностью и взрослым состоянием, когда молодой человек стремится путем проб и ошибок найти свое место в обществе, Эриксон назвал психическим мораторием. Острота этого кризиса зависит от разрешенности более ранних кризисов (доверия, независимости, активности и др.), так и от всей духовной атмосферы общества. Непреодоленный кризис ведет к состоянию острой диффузной идентичности, составляет основу специальной патологии юношеского возраста. Синдром патологии идентичности по Эриксону: регрессия к инфантильному уровню и желание как можно дольше отсрочить обретение взрослого статуса; смутное, но устойчивое состояние тревоги; чувство изоляции и опустошенности; постоянное пребывание в состоянии чего-то такого, что может изменить жизнь; страх перед личным общением и неспособность эмоционально воздействовать на лиц другого пола; враждебность и презрение ко всем признанным общественным ролям, вплоть до мужских и женских (не о том ли свидетельствует распространившаяся извращенная мода на стиль "унисекс"?); презрение ко всему отечественному и иррациональное предпочтение всего иностранного (по принципу "хорошо там, где нас нет"). В крайних случаях имеет место поиск негативной идентичности, стремление "стать ничем" как единственный способ самоутверждения.
Беглого взгляда на это описание достаточно, чтобы понять, отчего концепция идентичности привлекает в наши дни все большее внимание. Без преувеличения можно утверждать, что в современном обществе кризис идентичности является одной из острейших жизненных проблем. В условиях кризиса традиционных ценностей и размывания авторитетов самоопределение подрастающего поколения драматически осложняется. Общество не в состоянии предложить растущему человеку ценности, ориентируясь на которые он смог бы обрести внутреннюю целостность и гармонию. Те цели и ценности, которые навязчиво пропагандируются, только усугубляют ситуацию в силу своей иллюзорности, практической недостижимости. Авторитет старших не может сыграть тут позитивной роли, поскольку взрослые сами переживают нечто вроде кризиса идентичности, теряясь в непредсказуемых изменениях социума. Взрослый человек должен быть уверен, что выбранные им роли будут жизнеспособны в будущем, несмотря на неизбежные перемены как в самом человеке, так и в окружающем мире. Сегодня нелегко найти человека, преисполненного такой уверенности. Обретение идентичности становится в наши дни важнейшей жизненной задачей каждого человека и, безусловно, стержнем профессиональной деятельности психолога. Раньше вопрос "Кто я?" автоматически вызывал перечисление традиционных социальных ролей. Сегодня, как никогда, поиски ответа требуют особого мужества и здравомыслия.
Эврика!
Тот, кто совершает открытие, видит то, что видят все, и думает то, что никому не приходит в голову.
Альберт Сент-Дьерди
ИНСАЙТ (англ. insight) – внезапное понимание существующих отношений и структуры целостной ситуации, посредством которого достигается осмысленное решение проблемы. В большинстве справочных источников указывается, что данное понятие было введено в гештальтпсихологии в первой четверти ХХ в. Это, безусловно, справедливо, если только иметь в виду, что явления, описываемые этим термином, отмечались еще в античных источника. В конце концов, знаменитое архимедово "Эврика!" – ни что иное как констатация инсайта.
Приоритет в описании этого явления (без употребления самого термина) по праву следовало бы отдать французскому математику и теоретику научного творчества Анри Пуанкаре (его очерки о науке и научных открытиях поражают психологической глубиной, редкой даже для "титульных" психологических трудов). Еще в конце XIX в. Пуанкаре сделал перед Парижским психологическим обществом доклад "Математическое творчество", в котором проанализировал специфику математических способностей и описал на собственном примере особенности возникновения научных открытий.