По признанию Пуанкаре, многие оригинальные идеи, впоследствии выдвинувшие его в ряды выдающихся математиков, пришли к нему вовсе не в ходе целенаправленной умственной деятельности за письменным столом, а в совершенно неожиданных обстоятельствах: одна – на подножке автобуса, другая – во время прогулки по берегу моря, третья – на бульваре. Однако появлению каждой новаторской идеи предшествовал долгий этап подготовительной работы – как сознательной, так и бессознательной. Пуанкаре рассказывал: "То, что вас удивит прежде всего, это видимость внутреннего озарения, являющаяся результатом длительной неосознанной работы; роль этой бессознательной работы в математическом изобретении кажется мне несомненной. Часто, когда работают над трудным вопросом, с первого раза не удается ничего хорошего, затем наступает более или менее длительный период отдыха, и потом снова принимаются за дело. В течение первого получаса дело вновь не двигается, а затем вдруг нужная идея приходит в голову".
Пуанкаре делает предположение, что отдых – лишь видимый, на самом деле этот "отдых" заполнен бессознательной работой. Последняя же, по мнению ученого, приносит плоды, лишь когда ей предшествует период сознательной работы. Вдохновение – не дар небес, а результат труда, и порой огромного, но не всегда видимого и даже осознаваемого.
Зачем нужен второй период сознательной работы после озарения? "Нужно использовать результаты этого озарения, вывести из них непосредственные следствия, – объясняет Пуанкаре, – привести в порядок доказательство. Но особенно необходимо их проверить. Я уже говорил о чувстве абсолютной уверенности, которое сопровождает озарение; в рассказанных случаях оно не было ошибочным, но следует опасаться уверенности, что это правило без исключения; часто это чувство нас обманывает, не становясь при этом менее ярким, и заметить это можно лишь при попытке строго сознательно провести доказательство". С современных позиций к этому можно было бы добавить, что ученый чувствует правильные и неправильные комбинации идей, тогда как искусственный интеллект способен лишь перебирать те и другие. Самый совершенный компьютер – это лишь аналог логической части нашего сознания, а логика бесчувственна. Чувства ученого таятся в его подсознании и подсказывают правильное решение.
"Может вызвать удивление обращение к чувствам, когда речь идет о математических доказательствах, которые, казалось бы, связаны только с умом. Но это означало бы, что мы забываем о чувстве математической красоты, чувстве гармонии чисел и форм, геометрической выразительности. Это настоящее эстетическое чувство, знакомое всем настоящим математикам. Воистину, здесь налицо чувства!" Получается, что полезные комбинации – те, которые больше всего воздействуют на это врожденное чувство математической красоты. Можно ли развить это чувство? По сей день психология не может дать ответа на этот вопрос.
Так или иначе, эстетическое чувство играет роль своеобразного фильтра, отсеивающего неправильные комбинации идей. Если такого фильтра нет, то математические задачи не могут решаться, и человек не способен стать математиком-творцом.
В известном смысле математическое творчество сходно с поэтическим. Стихотворение не приходит в голову поэта целиком, чаще всего – это лишь строчка, возникшая словно (?) из подсознания. Потом один за другим следуют периоды сознательной и бессознательной работы, пока поэтический фильтр не отсеет неправильные (некрасивые) комбинации слов и на бумагу не лягут нетленные строки. Впрочем, у математиков на сей счет особое мнение. Показательны слова известного математика Давида Гильберта об одном из своих учеников: "Он стал поэтом – для математики у него не хватило воображения".
Что же касается собственно инсайта, то в психологический лексикон его действительно ввел один из представителей гештальтпсихологии – Вольфганг Кёлер. В его классической работе "Исследование интеллекта человекоподоных обезьян" (1927) понятие инсайта было противопоставлено бихевиористскому представлению постепенном и "слепом" научении, осуществляющемся методом проб и ошибок. Впоследствии представителями той же школы М. Вертгеймером и К. Дункером данное понятие было применено также к описанию мышления человека и истолковано как особый акт, противопоставляемый другим интеллектуальным операциям. Следует также отметить, что Кёлер и вслед за ним его коллеги оперировали немецким термином Einsicht, которому в английском имеется созвучный аналог, и утвердившийся в международном психологическом лексиконе. В весьма приблизительном (за неимением точного) переводе это слово в обоих языках означает постижение, проникновение в суть ситуации.
В опытах Кёлера инсайт был описан как внезапное постижение взаимосвязей между кажущимися не связанными между собою элементами перцептивного поля, построение из них некоей "хорошей формы". Типичным примером является эксперимент по усмотрению шимпанзе целостной ситуации, способствующей продуктивному решению. Животное помещалось в клетку, за пределами которой на недоступном расстоянии располагался соблазнительный банан. Дотянуться до него лапой было невозможно. Но это становилось возможно проделать с использованием орудия – палки. Задача решалась легко, если палка помещалась за пределами клетки неподалеку от банана в досягаемости для обезьяны. Помещение такой же палки внутрь клетки усложняло задачу – палка долго не рассматривалась как элемент, принадлежащий целостной ситуации. Но в итоге посредством инсайта и эта задача находила решение. Животным удавалось решать и еще более сложную задачу, в которой орудие требовалось создать – дотянувшись до одной палки, с ее помощью достать другую, а потом скомбинировать их в одно длинное орудие. Для достижения результата животным необходимо было усмотреть новый вид взаимосвязи двух коротких палок. Согласно отчетам Кёлера, и эта задача оказывалась для шимпанзе выполнима.
Разумеется, проблемы, стоящие перед человеком, неизмеримо сложнее, и для их успешного решения требуется усмотрение гораздо более тонких взаимосвязей. Однако, по мнению гештальтистов, в целом механизм усмотрения тот же самый – выбор "красивой" (вспомним чувственный опыт Пуанкаре) структуры, отвечающей требованиям задачи. Такой выбор осуществляется безотчетно, осознается внезапно и производит впечатление беспричинного и случайного просветления, озарения.
Понятно, что этот принцип может быть распространен не только на сугубо когнитивную сферу. В психотерапии он был активно подхвачен. По мнению представителей самых разных психотерапевтических школ, в результате инсайта происходит постижение неосознанных мотивов и причин патологического поведения, что признается важным шагом к выздоровлению. Понятно, что термин нашел широкое применение и в такой сфере, как психоанализ (ныне он фигурирует в большинстве психоаналитических словарей в сугубо специфическом значении). Здесь состояние инсайта соотносится со своего рода прозрением, основанном на постижении смысла бессознательных процессов и сил, действующих в глубинах психики. Подобное состояние достигается в процессе аналитической терапии и позволяет пациенту радикально пересмотреть превалирующий в его жизни образ мышления и действия.
В середине ХХ в. в психоаналитической литературе развернулась дискуссия по вопросам инсайта, послужившая толчком к выявлению механизмов его возникновения и той роли, которую он играет в процессе аналитической терапии. Это нашло свое отражение, в частности, в статьях Дж. Рихвельда "Анализ концепции инсайта", У. Сильверберга "Отыгрывание и инсайт: проблема психоаналитической техники", Э. Криса "О проблемах достижения инсайта в психоанализе". О роли инсайта высказывались разные мнения. Одни психоаналитики (Ф. Александер, Т. Френч) полагали, что инсайт является не лечебным фактором, а признаком лечения. Другие (Э. Крис) не разделяют подобную точку зрения и считают, что инсайт не может проявляться без других динамических изменений, но без него терапия носит ограниченный характер и не имеет отношения к психоанализу.
Психотерапевты иных ориентаций также используют понятие инсайта в своих теоретических построениях. В рационально-эмоциональной и когнитивной терапии инсайт рассматривается как процесс установления зависимости между жизненными событиями и психологическими реакциями. Он связан с обнаружением значения, которое пациент придает внешнему окружению и внутренним ощущениям. Даже по мнению сторонников личностно-ориентированной психотерапии расширение сферы сознания происходит, в частности, вследствие инсайта, нового понимания прежде не осознаваемых связей между настоящим и прошлым в особенностях представлений, переживаний и поведения.
Как видим, только из трактовок одного этого понятия можно построить обширный очерк психологической науки, охватывающий практически все ее важнейшие направления и школы. Как это часто бывает в истории науки, термин оказался подхвачен столь разными теоретиками и практиками, что сегодня трудно отыскать двух психологов, которые понимали бы его одинаково. Или хотя бы просто понимали. Хотя постараться стоит. Получится, наверное, не сразу, понадобится какой-то этап "инкубации". А там глядишь и наступит… правильно, инсайт!
Реальность как проективный тест
Скажи себе вслух, что особенно раздражает тебя в других, к чему ты особенно приметлив и чувствителен, и ты познаешь, кто ты сам.
Игорь Губерман
ПРОЕКЦИЯ (от лат. projectio – выбрасывание вперед) – психологический механизм, состоящий в бессознательном приписывании человеком собственных мыслей, переживаний, черт и стремлений (по большей части – неосознаваемых) другим людям. Такое определение, однако, является слишком общим и в то же время недостаточно исчерпывающим, особенно в связи с тем, что в психологии феномен проекции рассматривается применительно к разнообразным ситуациям. Первоначально предложенный З. Фрейдом, термин "проекция" претерпел множество толкований и сегодня употребляется по-разному в разных контекстах. Даже в работах самого Фрейда, не говоря уже о его многочисленных последователях и интерпретаторах, этот термин подразумевает довольно широкий круг толкований, что дало основание такому крупному специалисту по данной проблеме, как Р. Сирс, заявить: "Проекция, видимо, является самым неадекватно определенным термином во всей психоаналитической теории".
Чарльз Райнкрофт, автор "Критического словаря психоанализа", указывает, что феномен проекции впервые был описан Фрейдом в 1911 г. в связи с анализом одного случая бреда преследования. Более дотошные исследователи находят еще более ранние упоминания о проекции в работах Фрейда. Леопольд Беллак, создатель теста детской апперцепции, отмечает, что термин "проекция" впервые упоминается в работе Фрейда "Невроз страха", опубликованной еще в 1894 г. В этой статье, в частности, говорится: "Психика развивает невроз страха, когда чувствует себя неполноценной по отношению к задаче управления [сексуальным] возбуждением, возникающим эндогенно. То есть она действует так, как если бы проецировала это возбуждение во внешний мир".
В 1896 г. в статье "О защитных нейропсихозах" Фрейд более точно сформулировал, что проекция является процессом приписывания собственных влечений, чувств и установок другим людям или внешнему миру, в качестве защитного механизма позволяющим не осознавать такие "нежелательные" явления в самом себе. Дальнейшее уточнение понятия в этой работе было сделано при описании случая Шребера в связи с паранойей. В трактовке Фрейда, описанный им параноик обладал несомненными гомосексуальными тенденциями, которые под давлением Супер-Эго преобразовывались из "Я его люблю" в "Я его ненавижу"; эту ненависть субъект приписывает (проецирует) бывшему объекту своего тайного влечения, который таким образом становится угрожающим преследователем. А поскольку с внешней опасностью справляться несколько легче, чем с внутренней, это даже приносит своеобразное облегчение.
Несколько лет спустя при исследовании природы и механизмов образования сновидений Фрейд высказал такие соображения, в соответствии с которыми сновидение и галлюцинация могли быть рассмотрены в качестве проекции нереализованных желаний человека на внешний мир.
В работе "Психопатология обыденной жизни" основатель психоанализа с помощью феномена проекции попытался раскрыть психологические корни суеверия. При обсуждении данного вопроса он исходил из того, что суеверный человек "проецирует наружу мотивировку" своих собственных случайных действий, вместо того чтобы находить ее внутри себя. На этом основании Фрейд пришел к выводу, что значительная доля мифологического миросозерцания, простирающегося и на новейшие религии, "представляет собой не что иное, как проецированную во внешний мир психологию".
Аналогичный взгляд на проекцию имел место и в его работе "Тотем и табу", в которой он утверждал, что анимизм был естественным мироощущением для примитивного человека, проецирующего во внешний мир структурные условия своей души. Нелишне отметить, что в данной работе Фрейд провел параллель между проекцией чувств человека, находящей отражение в религии, и сходным процессом, наблюдаемым у параноика. Основатель психоанализа отмечал, что "воспринимаемые" примитивным человеком духи и демоны представляют собой не что иное, как "проекцию его чувств": "объекты привязанностей своих аффектов он превращает в лиц, населяет ими мир и снова находит вне себя свои внутренние душевные процессы, совершенно так же, как остроумный параноик Шребер, который находил отражение своих привязанностей и освобождение своего либидо в судьбах…"
В "Лекциях по введению в психоанализ" Фрейд дал краткое описание истории болезни женщины, проективная деятельность которой привела к возникновению бреда ревности. В его интерпретации бессознательная влюбленность 53-летней добродетельной супруги и матери в молодого человека, ее зятя, оказалась для нее столь тяжким грузом, что это обернулось бредовой ревностью. С помощью механизма смещения фантазия о неверности мужа стала охлаждающим компрессом на ее переживания. Преимущества бреда ревности доставили ей облегчение, которое было достигнуто в форме "проекции своего собственного состояния на мужа". Тем самым Фрейд как бы эмпирически подтверждал ранее высказанное им в работе "Тотем и табу" предположение, что склонность к проецированию душевных процессов вовне усиливается там, где "проекция дает преимущества душевного облегчения". Такое преимущество, как полагал он, с полной определенностью можно ожидать в случае, когда душевные движения вступают в конфликт: болезненный процесс "пользуется механизмом проекции, чтобы освободиться от подобных конфликтов, разыгрывающихся в душевной жизни".
Те или иные аспекты фрейдовского понимания проекции получили свою дальнейшую разработку в исследованиях ряда аналитиков. Так, М. Кляйн через призму проекции и интроекции рассматривала двойственное отношение ребенка к своему "первичному объекту". Она полагала, что младенец "проецирует свои любовные импульсы и приписывает их удовлетворяющей ("хорошей") груди, точно так же как он приписывает фрустрирующей ("плохой") груди проецируемые на нее деструктивные импульсы". В этом отношении картина внешнего и переведенного во внутренний план объекта в психике ребенка расценивалась ею как искаженная фантазиями, непосредственно связанными с проецированием его импульсов на объект.
Если М. Кляйн придерживалась точки зрения, согласно которой проекция и интроекция являются процессами, способствующими различению внешнего и внутреннего и, следовательно, развитию Я, то полемизировавшая с ней А. Фрейд относила проекцию и интроекцию к тому периоду, когда Я уже дифференцировалось от внешнего мира. Исследуя различные механизмы защиты Я, она рассматривала проекцию в качестве одного из важных защитных способов, используемых человеком при попытках разрешения его внутрипсихических конфликтов.
Для К. Хорни проекция была частным случаем экстернализации, то есть тенденции так воспринимать внутренние процессы, как если бы они находились вне человека. Проекция соотносилась ею с объективированием имеющихся у человека трудностей. С ее точки зрения, экстернализация различных черт человека может осуществляться "посредством прямой проекции, то есть в форме восприятия их как принадлежащих другим людям или посредством перекладывания ответственности за них на других людей". Хорни считала, что в ряде случаев проекция позволяет человеку отреагировать свои агрессивные наклонности, не осознавая их и потому не сталкиваясь лицом к лицу со своими конфликтами. В ее понимании в качестве побочной функции "проекция может служить потребности в самооправдании": не сам человек испытывает желание красть, обманывать, унижать, но другие хотят сделать это по отношению к нему.
Даже не разделяя полностью психоаналитической теории личности, трудно не согласиться с тем, что многие случаи негативного отношения к окружающим (к конкретным лицам или целым группам) бывают продиктованы мотивами самозащиты по принципу проекции.
Кто жалобнее и чаще хитрецов и хапуг сетует на всеобщую неискренность, криводушие и алчность? Кто громче упрямцев жалуется на тупую неподатливость окружающих? Да разве я упрям? Это упрямы несогласные со мной. Все до единого. Просто я прав, а они упрямы, как ослы. Уж и не знаю, из каких соображений.
Я эгоист? А кто не эгоист? Оглянитесь вокруг себя. Каждый выживает как умеет, дрожа за себя, как за какую-то немыслимую ценность. Я по сравнению со всеми – голубиная душа, жертвенный альтруист.
А кому верят лжецы? А властолюбцы, карьеристы и стяжатели – как они любят кричать о том, как все вокруг рвутся к деньгам и карьере!
В чересчур ярких и нескромных проявлениях своей личности громко и азартно обвиняют современников те, кто с наслаждением так же проявил бы собственное лицо, но не имеет его или не решается, подсознательно верно представляя его качество.
"Все вокруг терпеть меня не могут, ищут только случая напакостить, я лишь вынужденно защищаюсь", – вполне искренне и убежденно говорят люди с нетерпимым характером, скандалисты, склочники и неудачники агрессивной масти.
А можно вообще все черты, присущие своему характеру, но опасные для самоуважения, оптом возложить на окружающих – иной, например, расы или нации, а тогда любые поступки станут трактоваться как вынужденные меры предосторожности и самообороны. Так, американские психологи вполне всерьез утверждают, что стабильно хорошее моральное самочувствие и высокое самоуважение почти любого американца объясняется привычным переложением:
хитрости, корыстолюбия, пронырливости и групповой солидарности в ущерб справедливости – на евреев;
лени, беспечности, суеверия, невежества, нечистоплотности и распущенности – на негров;
отчего американец постоянно находится в прекрасном самочувствии далеко не худшего из людей.