ГРЕЗА О "СНИКЕРСЕ"
Был период, когда и в модных в то время журналах вроде "Огонька", и по телевидению, и в разговорах кухне на разные лады обсуждалась тема отъезда. Казалось, вопрос "ехать или не ехать?" решает себя каждый человек. Во всяком случае, так было в Москве. Интересно, что глагол "ехать" не требовал дополнения. Сразу было понятно, что имеется в виду не поездка в Крым, не командировка, а эмиграция. Все это носило характер своего рода коллективного психоза. Звонишь кому–нибудь по телефону, а тебе в ответ: "Как? Ты еще здесь?!" Причем такой вопрос часто не соотносился с реальностью и мог быть задан человеку, который, даже если бы и очень хотел уехать, то не имел никаких шансов реализовать это свое хотение.
Но, конечно, были и такие, кто эти шансы имел и ими воспользовался.
И вот как–то раз пришли попрощаться друзья. Все уже было решено и подписано, отправлялись вещи, распродавались по дешевке телевизор, стиральная машина, угловой диван… Но почему–то, когда они заговорили о будущем, за напористыми, даже несколько агрессивными утверждениями угадывался робкий немой вопрос: "Мы правы? Ведь правда же - мы правы?"
Сейчас, по прошествии нескольких лет, уже трудно в подробностях вспомнить, о чем мы говорили, но запомнилось, очевидно, главное: речь шла о человеческом общении. А конкретнее - что они, наши друзья, окажутся там без друзей. Без друзей, без приятелей и даже почти что без знакомых.
- Ой, только не надо нас пугать, - отмахнулись гости. - Вся советская дружба - это сплошная "скорая помощь". То тебя просят срочно достать оливковое масло для больной мамы, то посидеть с ребенком, которого не с кем оставить, то принять гостей из Калуги всего на недельку… А эти душеспасительные разговоры… Здесь люди часами готовы плакаться в жилетку, не считая ни своего, ни чужого времени… Нет уж, спасибо! Такой дружбой мы сыты по горло. На Западе совершенно по–другому на это смотрят. Там люди встречаются, чтобы действительно получить удовольствие от дружбы, приятно провести время. А всякие проблемы… Для этого существует масса специальных служб. Отсюда и уровень решения проблем - не дилетантский, а высокопрофессиональный. За оливковым маслом идешь в супермаркет и выбираешь из десяти–тридцати сортов. К ребенку вызываешь бэбиситера, для приезжих на каждом углу гостиница, где всегда есть свободные места…
- Ну а если все–таки иногда захочется кому–то душу излить? - робко поинтересовались мы. (Робко ибо понимали, что это совсем уж неубедительный аргумент. И, конечно же, оказались правы.)
Гости на мгновение задумались, но потом с воодушевлением воскликнули:
- А профессиональный психоаналитик на что? В Америке у каждого нормального человека есть свой психоаналитик. Да и вообще - душу изливают день и ночь только в России. Западные люди не могут себе позволить такую роскошь. Им надо дело делать…
Мы и тогда, признаться, чувствовали, что тут что–то не так. Чего–то слишком много, а чего–то не хватает. "Вроде бы все логично, - думали мы, - вот только с души почему–то воротит от этой логики".
Теперь, когда призыв чеховского профессора Серебрякова "Надо дело делать, господа!" получил наконец реальный жизненный отклик, когда люди вынуждены с утра до ночи "крутиться" (как будто человек - это волчок), работать на трех работах, а в выходные - окучивать картошку или торговать на рынке, уже совершенно понятно, почему вроде бы логичные рассуждения уезжающих друзей не вызвали у нас тогда ответного энтузиазма.
Мы перестали ходить в гости. Сегодня это прямо–таки выдающееся событие. Раньше, когда люди практически каждый выходной или приглашали кого–то к себе, или сами навещали друзей, к таким заурядным визитам относились достаточно небрежно: могли не пойти или опоздать на два–три часа. Подумаешь, велика важность! Теперь приходят "как штык". Растроганно говорят:
- Надо же, какие вы молодцы! В наше время собирать гостей - да это подвиг!
А за столом произносят тосты: "За то, что мы в такое время все–таки встретились!" или: "Дай Бог еще раз вот так посидеть…" (Будто на фронт уходят или им всем по девяносто лет.)
А, собственно говоря, какое уж такое сейчас время? Война? Голод? Разруха? (В войну, кстати, тоже ходили в гости. И это помогало людям выстоять. Быть может, ничуть не меньше, чем хлебные карточки.) Мы–то думаем, что дороговизна, чрезмерная занятость, усталость–это, как говорят психологи, "ложная мотивация". Истинные причины сегодняшней необщительности лежат гораздо глубже: кто–то оказался "по разные стороны баррикад", кто–то не вписался в современную жизнь и чувствует себя неудачником, а кто–то, напротив, и вписался, и даже преуспел, да только успех не в радость, потому что слишком дорогой ценой достался - себя пришлось сломать. Общение предполагает душевную наполненность, а сейчас доминирующее чувство - опустошенность.
Вы спросите, какое это имеет отношение к детям? Они–то по–прежнему общаются, резвятся, играют в свои детские игры… Все это, конечно, так НО… Что они видят вокруг? А вокруг они видят замороченных взрослых, которые крутятся, мечутся, говорят, что некогда, что время - деньги, что уже год не видели близких друзей, с которыми раньше встречались чуть ли не каждую неделю. И вот что характерно: взрослые воспринимают сегодняшний образ жизни как о т х о д о т н о р м ы, а для ребенка, уже не заставшего того "золотого века", по которому его родители ностальгически вздыхают, это и есть н о р м а.
Ну, где ты, наш легко воображаемый оппонент? Тебе, кажется, самое время подать реплику. Например, такую:
- Вот и слава Богу, что для наших детей уже не будет нормой пустая говорильня, битье баклуш, маниловщина. Хватит! Здесь столько времени на это ушло - и в результате сидим по уши в… Короче, известно, где.
Как странно!.. Когда речь заходит о природе, никто уже не сомневается в ее высшей мудрости и целесообразности всего того, что в ней происходит. Позади горький опыт: пробовали истреблять воробьев, поворачивать реки, осушать моря. Когда дело касается человека, врачи уже не торопятся удалить даже очень больной орган, то есть не спешат прибегнуть к радикальному решению, а стараются использовать весь арсенал консервативных средств. Но почему–то в вопросе о таком сложнейшем фундаментальном понятии, как ОБРАЗ ЖИЗНИ, до сих пор проявляется, мягко говоря, легкомысленный, а строго говоря - преступный радикализм.
Ну, подумайте сами. Можно ли, будучи в здравом уме и твердой памяти, утверждать, что образ жизни целого народа - неважно, большой он или маленький - уклад, существовавший, по свидетельству самого нашего оппонента, "столько времени", глупый и бессмысленный? Ладно, если бы так здесь жили только в советский период (хотя и это, между прочим, уже несколько поколений). Так нет же! И до революции жили примерно так. И двести, и триста лет назад. Часто и подолгу гостили, любили поговорить, причем поговорить "о самом главном". А самым главным в России испокон веку считались не цены на базаре и не капризы погоды, а неразрешимые, вечные, "проклятые" вопросы, на которые нет ответа, но которые вопреки здравому смыслу одно поколение передает другому как пароль. Здесь всегда было принято иметь друзей не для украшения жизни и не только для бытовой поддержки, но главным образом - для задушевного, сокровенного общения, для, казалось бы, бессмысленных душеизлияний. Недаром практически все эмигранты, даже самые благополучные и процветающие, на первый взгляд полностью вписавшиеся в новую жизнь, жалуются на то, что "не с кем пообщаться, поговорить". Вряд ли эти жалобы следует понимать буквально. Западный мир вполне общителен. Там существует масса пособий, телепередач, курсов, где учат общаться. Даже в наш язык уже вошел термин "тренинг общения". Но дело в том, что поверхностное, светское, легкое общение, принятое на Западе, представляется неполноценным человеку, выросшему в России.
Есть даже такой старый английский анекдот. Чем отличается русский от англичанина? А тем, что на вопрос "Как вы поживаете?" русский дает обстоятельный, реальный ответ. И англичанам это смешно, потому что для них "Как вы поживаете?" (Нow do you do?) - это форма приветствия. Так же, как для французов, итальянцев, испанцев, португальцев и многих–многих других.
Образ жизни, культурный уклад "записан" "в коллективном бессознательном" народа, в его родовой памяти. Очень характерное признание сделал в беседе с нами один русский эмигрант, увезенный во Францию в младенчестве. В Россию он снова попал лишь в старости.
- Всю жизнь я говорил по–французски, дружил с французами, женился на француженке, - сказал нам Жорж К. - И всю жизнь я, со своей мечтательностью, стремлением к каким–то высшим целям, казался сумасшедшим. Да и сам себя, грешным делом, считал таковым. А сейчас приехал сюда, пообщался с людьми и все понял: я не сумасшедший, я просто русский.
Образ жизни - не одежда, которую можно быстро поменять, это сама суть жизни, ее содержание и форма - все вместе и все неразделимо. Поэтому культурный уклад с таким трудом поддается даже косметическим изменениям. А когда посягают на главное, на основы, происходит битва культур. Битва не на жизнь, а на смерть. История знает множество примеров, когда такая битва оканчивалась трагическим поражением одной стороны–гибелью целого народа. Причем нередко только задним числом, когда на поле брани остается "хладный труп", становится понятно, что это была битва. А поначалу все выглядит весьма безобидно, даже благородно - как миссионерская попытка приобщить дикарей к истинной цивилизации, к общечеловеческим ценностям. К сожалению, за примерами мы можем далеко не ходить. Из лучших побуждений русский "старший брат" некогда решил цивилизовать народы Крайнего Севера.
- Сколько можно жить в ледяных иглу? - рассуждали цивилизаторы. - Это ж дикость! Каменный век! Построим–ка мы им нормальные, удобные дома. Чтоб жили как люди!
Построили. Переселили. Только жить в удобных, теплых домах сегодня почти некому. Приходится создавать комиссии и комитеты по охране вымирающих северных народов.
Есть и прямо противоположный пример. Чего только не делали в самых разных странах для "окультуривания" цыган! Но те упорно, яростно сопротивлялись. И выжили. И приумножились, несмотря на жуткие, с нашей просвещенной точки зрения, условия кочевой жизни: холод, антисанитарию, отсутствие медицинской помощи.
Чем завершится "цивилизаторский" эксперимент в России, сказать пока трудно. Может, лучше б его спустили на тормозах, не дожидаясь конечных результатов? Ибо ничего хорошего они не сулят. В частности, для психики.
- Да что вы все психикой пугаете? Очень даже полезно для психики, если дети сызмальства привыкнут экономить свое время, быть собранными, практичными, перестанут витать в облаках. Если каждый будет жить сам по себе, то и всем будет лучше. Вон, на Западе так живут - и общество процветает.
Допустим, экономически процветает. Но вот с психикой дело обстоит далеко не так благополучно. Известный психотерапевт Носсрат Педешкиан, работающий в Германии и внимательно изучающий психологические особенности и психические отклонения, связанные с разностью культур, отмечает: "У среднеевропейцев и североамериканцев депрессивное настроение развивается из–за недостатка контактов, изоляции и нехватки эмоционального тепла… Примерно 37 процентов взрослых в Западной Германии–алкоголики. Статистика самоубийств - второй наиболее распространенной причины смерти - самый заметный показатель недостатка эмоциональной поддержки в обществе изобилия, государстве всеобщего благоденствия. В Западной Германии каждый год кончает жизнь самоубийством 14 тысяч человек - примерно столько же, сколько гибнет в дорожных происшествиях… По наблюдениям президента Немецкой ассоциации защиты детей профессора Курта Нитша, 25 процентов всех детей демонстрируют серьезные поведенческие отклонения, а каждый третий ребенок чувствует себя одиноким, заброшенным и несчастным".
А вот что мы читаем в книге популярного во всем мире американского врача Джеймса Добсона:
"Увы, временами мне кажется, что наше общество состоит из двухсот миллионов одиноких морских чаек, самодовольных и кичливых в своей независимости, за которую они платят непомерную цену одиночества и страха".
И еще: "Крайний эгоизм несет в себе разрушительный заряд, который в состоянии смести с лица земли семью и даже общество в целом".
А ведь это написано о тех странах, где индивидуализм, обособленность - традиционны. Мало сказать, традиционны: это т р а д и ц и о н н а я д о б р о д е т е л ь. И тем не менее "не все в порядке в Датском королевстве", множество людей сегодняшнего Запада страдают психическими расстройствами, порожденными страхом одиночества и атомизацией общества.
Что же будет с нами, у которых общинная, коллективная жизнь, ж и з н ь в с е м м и р о м - в крови? Одна из любимейших русских пословиц: "На миру и смерть красна". Это о чем–то, да говорит! В замечательной книге М.М. Громыко "Мир русской деревни" читаем: "Отзывчивость, соседская и родственная взаимопомощь проявлялись на так называемых помочах. Этот обычай - приглашать знакомых людей для помощи… - многим известен и в наши дни. Масштабы его распространения в старину поражают". Помочи были именно формой жизни, которую невозможно объяснить только стремлением к рациональной организации труда. Взять хотя бы "капустки" - обычай рубить вместе капусту. Гораздо рациональнее было бы потратить каких–нибудь два–три дня (учитывая, что семьи тогда были большие), порубить капусту самому - и отделаться, заняться другими полезными делами. Однако крестьяне - кстати, в помочах участвовали не только бедные, но и богатые, которые уж могли бы не утруждаться, а нанять работников! - предпочитали потратить гораздо больше времени, но взаимно помочь соседям, чтобы лишний раз побыть вместе. "По описаниям многих наблюдателей, - пишет М. Громыко , - уже во время работы звучали песни, шутки, затевались игры и шалости. Не было четкой грани между трудовой и праздничной частью помочей". Совместный труд выглядел как праздник и реально был праздником.
Ну а теперь давайте вернемся из прошлого в настоящее, из деревни в город и представим себе ребенка, приученного в семье к новым нормам жизни, но волею обстоятельств вышедшего за пределы этой семьи. Попросту говоря, ему настало время пойти в школу.
Он приходит в класс. Начинается знакомство с ребятами. Многие дети приносят в школу любимые игрушки, интуитивно чувствуя, что это на первых порах поможет им установить контакт. Мальчик тоже приносит красивые иностранные машинки и тоже хочет установить контакт. Его машинки сразу привлекают внимание: не у всех есть дорогие игрушки. Но когда чья–то рука протягивается к яркому фургону, хозяин очень спокойно задает вопрос:
- А где залог?
- Какой залог? - растерянно лепечет претендент на фургон, которому консервативные родители не преподали основы "новых экономических отношений".
- Какой? - Мальчик критическим взглядом окидывает свою машинку. - Ну, это барахло, гонконгское производство… Пяти долларов в час хватит. Можно в рублях по курсу.
Потом внимательно смотрит на своего приунывшего собеседника и, сжалившись, добавляет:
- В крайнем случае гони материальный эквивалент. Рюкзак оставь или кроссовки.
- У, жадина! - негодует вконец ошалевший от непонятных слов одноклассник, плетясь к своей парте.
И назавтра, войдя в класс, мальчик слышит это слово - приговор со всех сторон. Контакта не получилось.
А ведь на самом деле он не жадный. Он всего–навсего любит своего папу и хочет, как всякий нормальный ребенок, ему подражать. А папа общается с людьми именно в такой манере.
Очень скоро у мальчика возникает желание сменить школу, и родители находят ему другую, которая вызывает у них доверие уже тем, что называется "гимназия". В гимназии у мальчика нет проблем с игрушечными машинками, здесь он получает "материальный эквивалент". Первоначальный контакт налажен. Но автомобильная тема роковым образом продолжается. Узнав, что мальчик живет в соседнем доме, новый приятель предлагает ему вместе погулять. А в ответ слышит:
- И что мы будем делать?
Товарищ (удивленно): - Как что? Что всегда… Ну, поиграем во что–нибудь…
Мальчик: - Мой папа говорит: "Время - деньги. А будешь много играть - жизнь проиграешь". Лично мое время стоит два доллара в час.
Товарищ: - То есть как?
Мальчик: - А очень просто. Я папе машину мою. Кстати, к нему сегодня вечером партнеры из инофирмы должны подъехать. Можешь и ты заработать. (Достает карманный калькулятор.) Так. Два доллара в час. Хотя нет… У тебя квалификация не та. Максимум полтора дадут. Тряпку и ведро с собой принесешь?
Товарищ: - Да это же у мамы. А как я ей скажу?
Мальчик: - Ладно, за тряпку, ведро и автошампунь… по дружбе - один процент. Ну, и двадцать за посредничество. Это сейчас минимальные комиссионные.
В результате товарищ по гимназии ставит мальчику еще более печальный диагноз. Он решает, что его "продвинутый" одноклассник - "сдвинутый". И делится своими наблюдениями со всем классом В гимназии мальчик тоже надолго не задерживается
Карикатура? Гротеск? В какой–то степени да хотя и в очень небольшой. К сожалению, жизнь сейчас превосходит любую пародию. Разве не карикатурна интеллигентная женщина–художник, которая приходит к нам проконсультироваться по поводу… мечтательности своего сына - восьмиклассника? То, что четырнадцатилетний мальчик мечтает о путешествии в Африку по маршрутам Николая Гумилева, кажется ей патологией, заслуживающей внимания специалистов.
- И ни одной мысли о профессии! О том, как он будет кормить себя, обеспечивать семью! Никаких нормальных интересов!
Ладно бы, эта женщина не имела представления о нормальных интересах подростка из культурной семьи. Так нет же, она принадлежала к славному роду, из которого вышло множество деятелей искусства, науки и культуры. Более того, это была праправнучка Льва Толстого. Так разве не карикатура? Праправнучка писателя, создавшего силой своего гениального воображения целый огромный мир, в ужасе от того, что ее сын по натуре мечтатель!
Этот случай, конечно, наиболее парадоксальный, но отнюдь не единичный. Сейчас многие родители жалуются на мечтательность своих детей. Назойливые попытки спустить такого ребенка с небес на землю часто заканчиваются для него тяжелой невротизацией. Вспоминается Алеша С., который, родись он в семье с другими установками, был бы совершенно нормальным, здоровым и скорее всего счастливым. А так внешность его была обезображена частыми тиками, он сильно заикался, боялся раскрыть рот и поднять глаза. Но когда все же поднимал их, некрасивое лицо озарялось каким–то нездешним светом. Мать жаловалась на его тупость, неспособность к учебе, а в этих васильковых глазах читались застенчивое вдохновение и притаившаяся, но живая мечта.
Очень быстро выяснилось, что Алешина мечтательность и есть "корень зла". Авторитарный отец и полностью подчиненная ему мать с упорством, достойным лучшего применения, толкали мальчика на чуждую ему стезю, требовали от него умения работать руками, интереса к точным наукам. А он был мечтателем. Он даже в анкете на вопрос "Что ты больше всего любишь?" лаконично ответил: "Мечтать".