- Ну что, вы что-нибудь во всем этом поняли? - Мария Михайловна смотрит на меня с надеждой.
- Ничего не поняла! - честно отвечаю я.
- И что же мне теперь делать? Ложиться в клинику? Но ведь я оттуда приду, а они… стоят, - Мария Михайловна наклонилась и закрыла лицо руками.
- Спокойно, спокойно, сейчас что-нибудь придумаем, - пообещала я, абсолютно не представляя себе, что именно делать дальше. Я ведь даже не знаю наверняка: чертовы ботинки на тумбочке - есть или нет? А если есть, то чей это симптом - Сашин или Марии Михайловны? Кого тут лечить-то, в конце концов?!
- Ладно, сделаем так, - решила я, подумав минут пять.
За это время Мария Михайловна взяла с полки и с явным трудом собрала головоломку для детей от 5 до 7 лет.
- Если я правильно поняла, - снова начала я, - Саша фактических секретов от вас не имел, но о своих чувствах никогда особенно не распространялся.
- Ну, мы оба такие. И Вадим такой же был. Чувства - чего о них говорить, они же в поступках видны. Это же легко понять.
- Угу, в поступках, - согласилась я, подумав о злополучных ботинках - поступке, который никто не мог понять. - Теперь, однако, будете говорить о чувствах. Много. Навязчиво. До изнеможения. От первого лица. Методика такая, называется - "методика неоскорбительной коммуникации". Сейчас я вам все объясню…
- Но он же не будет слушать, - сразу же по окончании объяснения возразила Мария Михайловна. - Уйдет в свою комнату и дверь закроет. Включит музыку, наушники возьмет…
- Не ваши проблемы. Вы продолжаете говорить, пока сил хватит. И не забывайте: только о своих чувствах; только в форме "Я-посланий"; никаких оценок Сашиной личности.
- Хорошо, я попробую, - неуверенно согласилась Мария Михайловна. Видно было, что предложенная методика ее совершенно не впечатлила. - А когда мне к вам прийти?
- Ну, приходите на неделе, во вторник, в шесть часов. Успеете?
- Постараюсь.
Вторник, пятнадцать минут седьмого.
- Здравствуйте, извините за опоздание, я бежала с работы, но транспорт…
- Здравствуйте, садитесь. Рассказывайте, как успехи.
- Да никак. Я все делаю, как вы велели. Произношу в коридоре возле ботинок такие монологи, что уже начинаю думать, не податься ли мне в какой-нибудь народный театр, если таковое еще сохранились. Правду сказать, выговорюсь, и вроде полегче становится.
- А Саша?
- Саша прячется, музыку включает, как я вам и говорила. Потом иногда выглядывает, проверяет, все уже или я еще митингую.
- Сам ничего не говорит?
- Нет, молчит. Один раз пальцем у виска покрутил: вроде, ты что, мать, с ума сошла?
- Вы высказались по этому поводу?
- Разумеется! Это же затягивает, хочется еще и еще говорить. Вроде наркотика. Ну, вы-то, наверное, знаете…
Я кивнула.
- Можете воспроизвести отрывок из любого монолога?
- Пожалуйста! - подозрительно охотно согласилась Мария Михайловна, прижала руки к груди и начала:
- Когда я вижу эти ботинки, мне кажется, что вся моя жизнь прошла зря. Все напрасно, все впустую, все как в бездонный колодец! И холодные ночи, и безрадостные дни, и отчаяние, и надежды… У меня ничего не получилось, я ошиблась где-то в самом начале, в чем-то очень существенном и долго не замечала своей ошибки. Я и сейчас не знаю, в чем она заключается, но уже расплачиваюсь за нее… - на глазах женщины заблестели слезы. Шекспир!
- Спасибо, достаточно! Очень впечатляет! Продолжайте в том же духе, думаю, осталось недолго.
- В каком смысле недолго?
- Скоро Саша должен тем или иным образом отреагировать на происходящее.
- Как это - тем или иным образом?
- Самое обидное будет, если он просто уберет ботинки, и мы так никогда и не узнаем, что это было.
- А вы думаете, он может их убрать?
- Может, может, только хотелось бы, чтобы он сперва высказался. Приходите, как только что-нибудь произойдет.
Саша и Мария Михайловна пришли на прием вместе в конце следующей недели. Саша был мрачен, Мария Михайловна как будто помолодела лет на пять-семь.
- Посидишь в коридоре минут пять? - спросила мать и, слегка пританцовывая, прошла в кабинет.
- Посижу, только ты быстрее там, - угрюмо буркнул сын. Сейчас он был гораздо больше похож на нормального подростка, чем в прошлую нашу встречу.
- Кажется, у тебя появились проблемы? - прошептала я в Сашино ухо, привстав на цыпочки.
- Появятся тут! Это вы ее научили?! - прошипел Саша в ответ. Я радостно кивнула.
- Вы представляете, он убрал ботинки!!! - радостно заявила Мария Михайловна. - Я зря вам не верила. Все сработало, как вы и сказали!
- Как это было?
- Ну, я как всегда рыдала в коридоре, как Ярославна на какой-то там стене. Тут он выскочил из комнаты, из глаз искры сыплются в самом прямом смысле этого слова, и заорал: "Ты думаешь! Ты чувствуешь! Тебе кажется! А тебя когда-нибудь интересовало, что я чувствую!!!" Я, конечно, сразу поняла, что вот это и есть тот результат, о котором вы мне говорили, и заверила его, что я только и мечтаю узнать о том, что он чувствует. Тут он… тут он заплакал… Вы представляете? Я ему всегда говорила, что мужчина должен быть сильным, и он лет с шести не плакал. А тут вдруг… Я растерялась, а он сквозь слезы говорит: "Ты сама реши, зачем я тебе нужен, а то я ничего не понимаю!" - Я тоже разревелась, говорю: "Ты - жизнь моя, у меня, кроме тебя, никого нет, я тебя люблю больше всего на свете!" Он меня обнял, мы вместе поплакали, потом я пирог испекла, а на следующий день
- их не было! Вы представляете - их не было!!!
- Та-ак, - никакой эйфории по поводу произошедшего в семье катарсиса я не испытывала. - И зачем же вы теперь пришли? Раз у вас все так хорошо наладилось?
- А это он сказал, - несколько растерялась Мария Михайловна. - Саша. Так и сказал: ну, добилась своего? Пойдем теперь к твоему психологу разбираться…
Оп-ля! - я мысленно поаплодировала Сашиному интеллекту и замечательной генетике крупного ученого Вадима. Мария Михайловна не сумела разглядеть, что проблема осталась на месте, ботинки по-прежнему застилали ей весь горизонт, а пятнадцатилетний Саша - увидел! Умница Саша!
- Зовите сына!
- "Ты сама реши, зачем я тебе нужен…" - процитировала я. - Объясняй, как можешь. Я тебе помогу.
Обычный, очень крупный, сумрачный подросток смотрел на меня с явным недоверием.
- Ты - пострадавшая сторона. Я - за тебя. Верь. Говори. Ты можешь, у тебя отец был ученым, у тебя у самого сильный интеллект. Очень много всего было вложено, жаль, если сейчас все рухнет. Только ты можешь спасти. Говори, пробуй. Я не могу за тебя. Потому что только догадываюсь. Лишь ты знаешь наверняка. Говори.
Медленно, очень медленно начинается разговор. Десятки наводящих вопросов, мучительные паузы, где-то уточнения матери, где-то мои подсказки, варианты. Постепенно вырисовывается целостная картина.
- Я не знаю, как себя вести. Я не умею хамить, не люблю этого. Я не могу постоять за себя. Я очень большой, тут мне повезло, ко мне никто не лезет. Если бы лезли, я бы не мог даже дать сдачи. Я - трус. Я боюсь, что получится неудобно, некрасиво, неправильно. Вы спрашивали, почему я не встречаюсь с девушками. Думаете, мне не хочется? Я - боюсь. Я смотрел хорошие фильмы, читал хорошие книги, мать рассказывала мне про отца. Вот, так надо. Разве я смогу так? Все вокруг ведут себя по-другому. Но, может быть, мне только так кажется? У меня нет близких друзей. Я никого к себе не подпускаю - это вы верно заметили. Мне так удобно, потому что я знаю, вижу вокруг, друзья - предают. Что делать тогда?
Я очень люблю свою мать. Она - замечательная женщина. И она меня любит, я это знаю. Но я для нее - кто? Ребенок? Она может рыться в моих карманах, может без стука войти в ванную, когда я моюсь. Я просил ее, она отвечает: но я же тебя в ванночке мыла! Это правда, я понимаю. Но она же хочет, чтобы я был "мужчиной в доме". Я согласен и на это, я могу. У нее никого нет и не было, это ради меня, я понимаю. Я могу починить что-то, пальто подать, все такое… Но - либо то, либо - это. Вместе-то не получается! Я либо вырос, либо остался маленьким. Я хочу знать! Мои приятели как-то умеют дать понять родителям, что они… ну, хотят того, хотят этого… А я не умею, я слишком уважаю мать или… или я хочу чего-то не того… Ну, мне не нужны ролики, и дискотеки, и все такое, а как объяснить - я не знаю. И вот - ботинки!
Вот! Ключевое слово было наконец произнесено! Ботинки - единственная форма протеста, оказавшаяся доступной бедному порядочному Саше! В этих несчастных ботинках слилось все: и невозможность оставаться ребенком, и страх перед нарождающейся мужественностью, и осознание своей особости, отличия от большинства сверстников. Мамино продуманное воспитание, книги и фильмы поставили очень высокую планку для Сашиных устремлений: "Любовь к женщине - только самой высокой пробы, дружба со сверстниками - не прощающая предательства, уважение и привязанность - до полного самоотречения и забвения собственных интересов". Соответствую ли я сам этим высоким и единственно достойным стандартам? - спрашивает себя Саша и с присущей ему честностью отвечает: нет, не соответствую! Значит, пусть у меня ничего этого не будет - ни любви, ни дружбы, ни предательства. Я буду жить аккуратно, на краю жизни, так, как вот уже много лет живет моя мама. На краю тоже есть свои маленькие радости, зато нет почти никаких проблем. Только вот заменить маме весь остальной мир у Саши никак не получалось (хотя он честно пытался). И на сцену мирной, почти идиллической семейной жизни явились грязные ботинки, стоящие на тумбочке.
- Вам все ясно? - спросила я у Марии Михайловны.
- В общем-то, да… - в процессе разговора женщина съела всю помаду, и теперь ее бледные губы заметно дрожали. - Но что же с этим делать? Я же не могу вернуться назад и воспитать Сашу по-другому…
- Господи, этого еще не хватало! - искренне воскликнула я. - Вы воспитали замечательного сына! Вадим наверняка гордился бы им. Но… понимаете, прошлое осталось в прошлом. Для всех. Для вас, для Саши. Для Саши позади - детство. Для вас - роль матери ребенка. Теперь вы - мать взрослого человека. Впереди - будущее.
- Мам, может, тебе замуж выйти? - с подростковой непосредственностью вдруг пробасил Саша. - Ты же у меня еще очень даже красивая.
Мария Михайловна вспыхнула, как маков цвет:
- Саша, ну что ты такое говоришь!
- А что? - притворно удивилась я. - Какие ваши годы! Или подумайте о народном театре…
- А меня в баскетбол зовут, - опять встрял "ребенок". - Я думал: несерьезно как-то, а может - попробовать, как вы считаете?
- Думаю, надо пробовать, - серьезно сказала я. - А там - видно будет.
Глава 2
Любовница токаря Ивана
- Худшее время для нашей дочери - это тот момент, когда хвалят ее брата, - вздохнула женщина и грациозным, каким-то кинематографическим движением поправила медно-рыжие, тщательно уложенные волосы.
Ее муж согласно кивнул:
- Это очень тяжело. Я сам рос со старшим братом, и наши отношения никогда не были идеальными. Иногда мы ужасно дрались - могли сцепиться из-за какой-нибудь игрушки или дурацкой шутки, но если во дворе кто-то обижал меня, он становился прямо бешеным. А я всегда выгораживал его перед родителями - он был трудным подростком, и у взрослых к нему всегда было много претензий. Помню, как во время особо мощного шухера я прятал его сигареты и выкидной нож у себя под рубашкой… - Мужчина улыбнулся воспоминаниям.
- Расскажите поподробнее о ваших детях, - попросила я. - Какие они?
Родители начали говорить одновременно. Замолчали, не ответив на мою улыбку, взглянули друг на друга. Потом муж жестом предоставил инициативу жене.
- С самого начала с ними очень много занимались. Моя мама - педагог. Когда у Нади выявили слух, мы сразу же пригласили преподавателя. Она подготовила ее к музыкальной школе, и Надя пошла сразу во второй класс. Еще ей очень нравится заниматься теннисом, тренер ее хвалит. В школе тоже все пятерки, хотя гимназия очень сильная. Она с удовольствием готовит творческие работы, бабушка ей помогает. А Илья играет на виолончели. Он сначала хотел гитару, но педагог сумела его убедить, теперь он с удовольствием ходит на ансамбль и еще занимается ушу, ходит в бассейн - это нам наш невропатолог порекомендовала - у него нестабильность шейных позвонков… В школе у Ильи очень хорошо идет язык, недавно мы были во Франции, он сказал, что ему нравится французский, и мы подумали на будущий год нанять учителя…
Женщина замолчала, с некоторой неуверенностью взглянула на меня, снова поправила волосы. Мне показалось, что ей хочется вытащить зеркало и проверить косметику. Мужчина смотрел на жену с каким-то сложным чувством, которое я не сумела понять.
- Что ж, попробуйте теперь вы, - вздохнула я, обращаясь к отцу. - Какие они?
- Надя никогда не ляжет спать, если не сделаны уроки. И это было едва ли не с двух лет: не наденет вещь, если она уже ношенная или на ней пятно. У нее железная воля: она вообще-то по конституции полненькая, недавно решила худеть, не ела вообще ничего сладкого и вкусного - именно того, что любит. Похудела на пять килограммов. Дальше врач запретил, и я пригрозил, что будем кормить насильно, через зонд. Илья всегда злился и плакал, когда в детском садике ему не давали главную роль. До смешного: он всегда дразнил сестру свинкой и терпеть не мог игрушечных поросят, которых она собирает. В прошлом году в школе ставили спектакль, где главным героем был поросенок. Илья двое суток рыдал, что ему не досталась эта роль. Надя говорит: "Лучше бы его не было, зачем надо было рожать второго ребенка?" Илья говорит: "Давайте Надьку-свинку бабушке отдадим, а я с вами спокойно жить буду". На людях они ужасно вежливые и положительные - вы сами видели, а дома так тяжело, что мне с работы не хочется возвращаться…
- Кем вы работаете?
- Я замдиректора в крупной фирме, которая занимается консалтингом.
- А вы? - я обратилась к женщине. - Занимаетесь домом и детьми?
Женщина вздернула подбородок.
- Нет, я художник-модельер. Работаю в Доме моды. Создаю свои коллекции… Но я согласна: у нас прекрасные дети - умные, здоровые и красивые (свободной рукой женщина украдкой постучала по ножке стула). Я занимаюсь любимым делом и достигла в нем больших успехов. В семье все благополучно в финансовом плане (стука по дереву не последовало, значит, дети все-таки важнее)… Но из-за постоянной вражды между детьми все это не приносит мне никакой радости! Ведь Наде всего 10 лет, а Илье - восемь. Я просто не выдержу… Скажите, что нам сделать, чтобы это прекратилось?!
Я молчала довольно долго, исподтишка наблюдая за супругами. Потом решилась:
- Вы знаете, мне кажется, что ваши дети тут ни при чем…
- Как это?! - супруги опять отозвались хором.
- Неужели вы думаете, что мы сами их к этому побуждаем? - саркастически улыбаясь, поинтересовался мужчина.
Женщина сразу бросилась оправдываться, наверняка она уже сама не раз думала об этом:
- Мы всегда старались поровну делить внимание между ними. Я читала книжки по воспитанию. Готовили Надю к рождению брата. Консультировалась с психологом. У меня мама педагог. Они никогда ни в чем не нуждались. Если одному покупали игрушку, то другому тоже обязательно…
- Скажите, пожалуйста, когда вы последний раз были на показе коллекций жены? - спросила я внезапно у мужчины.
- Что-о?! - удивился он, явно сбитый с толку моим вопросом. - Да у меня времени нет, это же днем… И вообще - женские тряпки… для тех, кому заняться нечем… я в этом не понимаю…
- Ну уж… - усмехнулась я. - Красивые девушки, в красивых одеждах, красиво двигаются - чего ж тут не понять?
Мужчина поднял руку, словно защищаясь. Женщина приоткрыла рот, собираясь что-то сказать…
- Будьте любезны, - обратилась я к ней, - объясните мне, в чем суть последнего крупного проекта, над которым работала контора вашего мужа? И какие были сложности?
- А что вы у меня спрашиваете? - мгновенно огрызнулась женщина. - Это его работа - его и спросите… У меня, значит, просто так - тряпки, а у него, видите ли, - дело! А что за дело-то? Я-то хоть красоту создаю, это все видят, а у них? Бумажки какие-то или файлы электронные, сидят по тысяче человек в офисах и консультируют друг друга, как воздух продавать… А потом кризисы по всему миру! Дома мы его из-за этой работы не видим… и еще на детей сваливает!
- Перестань, Татьяна! - прикрикнул мужчина. - А кто Надьку едва ли не с пеленок настраивал, что она должна быть во всем лучшей? Ты и мать твоя - педагог! Илюшка же маленький ей в рот заглядывал. И она его тетешкала, учила всему. А как стал подрастать, умнеть и его тоже хвалить начали - так из нее такая злоба полезла! Как же - конкурент! И он тоже начал… А кто настроил? Кто настроил, я тебя спрашиваю?!
- Стоп! - крикнула я.
Мужчина (его когда-то сломанный нос выдавал в нем боксера и не оставлял сомнений в том, что он меня услышит - рефлексы сохраняются дольше всего прочего) замолчал и опустил сжатые кулаки.
Молчали еще с минуту, переживая то, что произошло.
- И что же нам теперь делать? - тихо спросила женщина.
- А теперь давайте учиться быть счастливой семьей, - также тихо предложила я. - Ведь у вас есть для этого абсолютно все. Знаете советский анекдот про любовницу токаря Ивана?
- ???
- Советское время, идет торжественное собрание по случаю пятидесятилетия завода. Токарь Иван, отработавший на заводе 20 лет, с женой, оба принаряженные, сидят в зале. Со сцены говорят торжественные речи. Жена на заводе первый раз: "Ну, Вань, расскажи мне, где тут у вас кто? Где директор-то?"
- Вот, в президиуме, в центре, лысый.
- А жена его где?
- Вон та, в первом ряду, в розовой кофте.
- А любовница?
- Вон, с краю, в голубом платье, Люба-секретарша.
- А главный инженер?
- Тоже в президиуме, в очках. И жена его - тоже инженерша, вон сидит.
- А любовница его?..
Обсудили всех, наконец жена спрашивает:
- Ну, Вань, а твоя-то любовница где?
Ваня мнется, потом все-таки показывает толстым пальцем:
- Во-он, в мохеровом шарфе, Шура из ОТК…
Жена привстает, долго с любопытством глядит, потом садится и удовлетворенно говорит: "Наша-то - лучше всех!"
Родители Нади и Ильи хохочут, а у меня появляется надежда.