Беседа с подростком. Терапевтическая консультация
Саре было, на момент консультации, шестнадцать лет. Ее брату было четырнадцать, а сестре - девять лет, семья полная.
Оба родителя переехали вместе с Сарой из деревни, где жила семья. Всех троих я видел лишь те три минуты, пока мы знакомились, и между нами восстановился контакт. Я не стал интересоваться целями их визита. Затем родители перешли в приемную. Я отдал папе ключи от входной двери со словами о том, что не знаю, как долго будет идти наша беседа с Сарой.
Я опускаю довольно много деталей, накопившихся с тех пор, как я впервые встретился с Сарой - ей тогда было два года.
В шестнадцать у Сары были прямые волосы до плеч, неяркого цвета, она выглядела здоровой физически и хорошо сложенной для своих лет. Девочка была одета в черный полиэтиленовый плащ и выглядела очень просто, совсем по-деревенски. Она умная девочка, с чувством юмора, но очень серьезная, она с радостью отнеслась к тому, чтобы начать нашу встречу с игры.
"А что за игра?"
Я рассказал ей про сквигл - игру без правил.
1. Моя неудавшаяся попытка сквигла.
2. Моя вторая попытка.
По словам Сары, школа ей нравилась. Мама с папой хотели, чтобы она приехала и встретилась со мной, но направили ее из школы. Она сказала: "Я уверена, что тогда, в два года, меня привели к вам потому, что мне не нравилось, что родился брат; но я сама этого не помню. Кажется, я могу вспомнить это лишь частично".
Она посмотрела на сквигл 2 и спросила: "А эта штука может пойти вот сюда наверх?"
Я сказал: "Здесь нет правил". И она превратила мой сквигл обратно в листик. Я сказал, что мне понравилось, и отметил грацию в линиях рисунка.
3. Ее сквигл. Она сказала: "Я сделаю его как можно сложнее". Одна из линий в этом сквигле была дорисована сознательно. Эта линия стала у меня указкой, а остальное превратилось в строгую классную даму. Девочка сказала: "Нет, это не моя учительница, она немножко не такая. Это может быть та учительница, которая мне не нравилась, из моей первой школы".
4. Мой, которого Сара превратила в человечка. По ее словам, у него были длинные волосы, как у мальчика, а по лицу он мог быть и мальчиком, и девочкой.
5. Ее, которого я попытался сделать танцором, и испортил первоначальную картинку своими дорисовками.
6. Мой сквигл, из которого Сара очень быстро сделала человека, прислонившегося носом к теннисной ракетке. Я спросил: "Ты хочешь сыграть?" Она ответила: "Нет, конечно, что вы".
7. Ее сквигл, нарисованный вполне сознательно, обдуманно, на что указала она сама. Я сделал из него что-то вроде птички. Сара показала, что сама могла бы сделать (если посмотреть вверх ногами) с этой картинкой, получился какой-то дядя в цилиндре и большом тяжелом воротнике.
8. Мой, которого она превратила в старый шаткий нотный пюпитр. Сара любит музыку, поет, но сама не играет.
9. Здесь у нее появились серьезные трудности с самой техникой сквигла. Нарисовав картинку, она сказала: "Это все стиснуто, несвободно и не может распространяться вокруг".
Вот главное сообщение. Естественно, то, что здесь было нужно, - это чтобы я воспринял это как сообщение и был готов разрешить ей развивать эту идею дальше.
(Читателю нет необходимости вчитываться в детали этой беседы, но я все-таки привожу ее полностью, ведь материал доступен, и упустить здесь что-либо было бы все равно, что не воспользоваться возможностью рассмотреть пример самораскрытия подростка в ситуации психотерапевтического контакта).
Я спросил: "Это ты, не так ли?"
Она ответила: "Да. Видите, я немного испугалась".
Я сказал: "Это естественно, ведь ты не знаешь меня, не знаешь, почему пришла сюда и что мы будем делать, и…"
И она сама же продолжила: "Вы могли бы дальше сказать о том, что эта сквигл-игра - не спонтанная. Я все время пытаюсь произвести впечатление, поскольку чувствую себя недостаточно уверенно. Я очень давно такая, много лет. Я не помню, чтобы когда-то было по-другому".
Я сказал: "Печально, не правда ли?" - показывая таким образом, что я ее услышал и у меня есть чувства, связанные с теми смыслами, которые она вложила в свои слова, обращенные ко мне.
Теперь мы с Сарой находились в общем пространстве общения, и она стремилась занять, распространиться в нем, раскрывая себя мне и себе самой.
Она продолжала: "Это глупо, просто тупость какая-то. Я все время прилагаю усилия, чтобы заставить людей любить меня, уважать, не делать из меня дурочку. Это просто эгоизм. Если бы я старалась, этого можно было бы избежать. Конечно, когда ты стараешься развлечь людей и они смеются, это так и надо. Но я все время сижу, ничего не делая, и. жду - смотрю, какое такое впечатление я произвела на человека. Я продолжаю делать это, пытаюсь быть потрясающе успешным человеком".
Я сказал: "Но здесь, сейчас ты не такая".
Она: "Да, потому что сейчас это не важно. Видимо, вы сами здесь для того, чтобы обнаружить, в чем же суть дела, так что вы даете мне возможность не делать всего этого (о чем говорилось выше. - Прим. пер.). Вы хотите понять, все ли у меня нормально. Мне кажется, что это просто особая фаза развития, просто я расту. Я не могу избавиться от этого, не знаю, зачем это надо".
Я спросил: "А в мечтах ты как себя представляешь?"
"О, я вижу себя спокойной, собранной, легкомысленной, очень успешной, ужасно привлекательной, стройной, с длинными руками и ногами, с длинными волосами. Я плохо рисую (попытка 10) сейчас хочу изобразить, как я бегу, размахивая сумочкой. Я не застенчива и не пуглива".
"В своих мечтах ты мальчик или девочка?"
"Обычно я девочка. Я не воображаю себя мальчиком, не хочу им быть. У меня были мысли про то, что я мальчик, но не было желания. Конечно, у мужчин есть вера в себя, влиятельность, они могут достичь намного больше".
Мы рассматривали мужчину на картинке 6 и она сказала: "Солнечный день, и ему жарко, он устал, а сейчас отдыхает, втиснув свой нос между струнами ракетки. А может, он подавлен".
Я спросил Сару про ее отца.
"Папа не заботится о себе, он думает только о работе. Да, я люблю его и очень им восхищаюсь. А у моего брата барьер между ним самим и другими людьми. Он замечательный, очень дружелюбный и ласковый. Но то, о чем он думает, спрятано, говорит он только в радостной, беззаботной манере. Он очарователен, очень веселый и хорошо соображает, но свои проблемы держит при себе.
Я - наоборот. Я врываюсь к людям в комнаты с криком: "О, я так несчастна!" и все такое".
"А с мамой ты можешь так себя вести?"
"О, да, а в школе для этого есть мои друзья. И мальчики в этом смысле лучше, чем девчонки. Мой очень хороший друг - девочка, совершенно такая же, как я сама, но только чуть старше. Кажется, она всегда может сказать, что сейчас чувствует себя точно так же, как и год назад. Мальчики не болтают, они не называют меня дурой. Они добрые и они лучше понимают меня. Понимаете, мальчикам не нужно доказывать свою собственную мужественность. Моего лучшего друга зовут Дэвид. Он часто бывает в подавленном, унылом настроении. Он меня младше. Вообще, у меня видимо-невидимо приятелей, но только несколько настоящих друзей, которые относятся ко мне доброжелательно".
Я спросил про ее сновидения.
"Большинство - страшные. Но одно повторялось несколько раз".
Я попросил ее попробовать изобразить этот сои.
11. Повторяющийся сон. "Ситуация во всем достаточно реальная, похоже на обстановку у меня дома. Высокая изгородь, за ней розовые кусты, узкая дорожка. За мной гонится мужчина, я бегу. Все это очень ярко, до ужаса. И гадко. После того как заворачиваю за угол, я чувствую, что мои ноги в чем-то вязнут. Не вижу в этом ничего хорошего".
Позже она добавила: "Он огромный и черный (не чернокожий). Он - дурное предзнаменование. Я просто в панике. Нет, этот сон не касается секса. Я не знаю о чем он".
12. "Другой сон относится к моему детству, мне было, наверное, лет шесть. Это наш дом. Я нарисовала вид сбоку, но во сне было по-другому. Слева ограда, которая переходит в сам дом. За ней дерево. Я вбегаю в дом, мчусь наверх по лестнице и нахожу в буфете колдунью. Это похоже на детскую сказку. У колдуньи метла и гусь. Она проходит мимо меня и оборачивается. В этом сне все напряженно. И тишина при этом, ты ждешь звуков, а их нет. В буфете здоровенный белый гусь, но для этого крошечного шкафчика он чересчур огромен, на самом деле он не мог там поместиться". "Путь до ограды (которая превращалась в дом) был вниз под горку. Я любила сбегать с этой горы, она очень крутая, и ты мчишься вниз, теряя всякий контроль над собой. Как только колдунья делала шаг, предыдущий след исчезал, поэтому я не могла уйти от нее или спуститься обратно к дому".
Я представил это Саре как часть ее воображаемых отношений с матерью.
Она сказала: "Возможно, так и есть. Это даже можно объяснить. Тогда, в том возрасте, я постоянно врала маме. Я до сих пор обманываю, но очень стараюсь останавливать себя вовремя".
Здесь она обращается к чувству разорванности, диссоциированности. Возможно, что здесь также выражено чувство Сары, что ее обманули, предали.
Я спросил, ворует ли она сама вещи у других людей, и она сказала: "Нет, с этим проблем никогда не было".
Дальше она рассказывала о том, как он врала тогда и все это было связано с ее ежедневными обязанностями по дому: "Ты убралась в комнате? Пол натерла?" и так далее. "Я все время врала, и чем сильнее мама пыталась подталкивать меня к признанию лжи, тем больше я обманывала. Я много врала в школе и также по поводу работы. Я не особо вкладываю себя в работу. Понимаете, в прошлом семестре мне было хорошо, а в этом - я несчастна. Мне кажется, я расту очень быстро, ну, не слишком уж быстро, но расту. Понимаете, в плане логики и рациональности я развиваюсь куда быстрее, чем в плане эмоций. Эмоционально я отстаю от других".
На мой вопрос про мастурбацию она ответила: "Да, конечно, несколько лет назад".
На этом этапе стала говорить о вещах, важность которых она чувствовала сама, и возможно здесь она ближе всего подошла к формулированию своей собственной позиции. Она сказала: "Я не могу объяснить это; у меня такое чувство, как будто я стою на крыше церкви, на самом шпиле. Я совсем беспомощна, вокруг нет ничего, за что можно ухватиться, чтобы не упасть. Кажется, я могу только балансировать там, и больше ничего".
Тогда я ей напомнил, хотя и знал, что сама она этого не помнит, как она изменилась после того, как мама, которая до сих пор очень хорошо заботилась о ней, вдруг перестала это делать - не могла по причине беременности. (Саре тогда было год и девять месяцев, а следующая беременность матери пришлась на ее шести или семилетний возраст.)
Казалось, что девочка все это понимает, но сказала она следующее: "Все серьезнее. Что до преследования, то это не мужчина преследует девушку, а что-то преследует меня саму. Люди за моей спиной делают это".
На этом этапе изменился сам характер нашей беседы - Сара превратилась в больную, демонстрирующую выраженное психиатрическое расстройство параноидального типа. Действуя таким образом, она попадала в зависимость от определенных особенностей, обнаруженных ею психотерапевтической ситуации, а также показывала высокий уровень доверия ко мне как к терапевту. Она могла бы доверять мне в работе с ее состоянием как болезнью или стрессом, но не в том случае, когда будет виден мой страх того, что она больна.
Тема увлекла ее и Сара продолжала: "Если я не успеваю вовремя взять себя в руки и справиться с этим логически, то страх проникает внутрь и ранит меня".
Я предложил Саре, чтобы она попробовала рассказать мне самую тяжелую ситуацию в ее жизни.
"Мне было лет, ну скажем, одиннадцать, я как раз только что перешла в свою последнюю школу. В младших классах мне нравилось [и она описала цветущие кусты, которые были в школе, и многое другое, что ей нравилось там, а также рассказала про директрису], а средняя школа оказалась враждебной, полной снобизма и лицемерия". Она говорила с сильным чувством: "Я чувствовала, что ничего не стою, и мой испуг проявлялся на физическом уровне. Мне казалось, что в любой момент меня могут зарезать, пристрелить, задушить. Особенно ярко я чувствовала страх быть заколотой.
Ты как будто бы носишь мишень на спине, не зная об этом".
После этого она сказала, совершенно другим голосом: "Ну, мы продвинулись куда-нибудь?"
Казалось, для того, чтобы продолжать, ей нужно какое-то поощрение. Я, понятное дело, не знал, что именно может выясниться в дальнейшем рассказе.
"Хуже всего мне было (сейчас все не так плохо), когда я доверяла кому-то какую-то очень личную информацию и это делало меня абсолютно верной этим людям, зависимой от них. Но видите, они изменились, никого из них больше нет со мной". И добавила: "Самое неприятное - когда плачешь и никого невозможно найти, никого нет рядом". После чего она смогла отойти от позиции уязвимого, страдающего человека и произнесла: "Хорошо, я справлюсь с этим. Но хуже всего, когда я в депрессии, я кажусь нудной и неинтересной. Я в такие периоды очень угрюма и погружена в свои мысли, и все, кроме моей подруги и Дэвида, отворачиваются от меня".
Здесь ей потребовалась помощь с моей стороны.
Я сказал: "Депрессия имеет свое собственное значение, что-то, связанное с бессознательным. [С этой девочкой я мог использовать это слово.] Ты ненавидишь человека, которому доверяешь, но который изменился, перестал быть надежным, перестал понимать тебя, а может быть даже, стал озлобленным. А ты ударяешься в депрессию, вместо того чтобы ненавидеть его - человека, который был, но теперь перестал быть надежным".
Кажется, это помогло.
Она продолжала: "Мне не нравятся люди, которые причиняют мне боль", - после чего начала напрямую ругать какую-то женщину из школы, отбросив логику и позволив себе выражать чувства, даже те, которые не имеют достоверного основания.
Можно сказать, что сейчас она вновь переживала какой-то маниакальный приступ, который случился в школе и о котором я ничего не знал. Теперь понял, почему ее отправили домой и рекомендовали проконсультироваться у меня. А дальше все было примерно так:
"Эту женщину из школы я просто не выношу, невозможно описать словами, как она мне не нравится. В ней есть все самое плохое, и я это вижу, поскольку у меня у самой тоже все это есть. Она думает только о себе. Она эгоцентрична и тщеславна, я - то же самое. Она равнодушна, бессердечна и недоброжелательна. Она работала нянечкой, ее заботы - это стирка, кофе с бисквитами и все такое. Она не делает свою работу. Сидит, заигрывает со всеми молодыми мужчинами из персонала, пьет херес [употребление алкоголя в школе запрещается], курит крепкие русские сигареты. И делает все это совершенно открыто в нашей столовой.
Я взяла нож и просто кинула его об дверь. Если бы я задумалась, то поняла бы, какой устроила шум. Конечно, входит эта женщина. "Что это такое! Ты в своем уме?" Я попыталась ответить вежливо, но повелась на ее слова о том, что у меня помутилось в голове. Конечно, я наврала, и никто не знает, что это ложь, кроме моей подруги, Дэвида и теперь вас. И хотя она и сказала "Я тебе не верю", я смогла ее убедить. (Она наврала - сказала, что пыталась починить дверь, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь верил ей)".
Она еще не закончила свой рассказ и была очень возбуждена: "У меня есть такая шапка [описала ее форму], а она пришла и говорит: "А ну-ка сними эту дурацкую шляпу!" Я сказала: "Нет, почему это?" Она сказала: "Потому что я велела. Снимай немедленно!" После этого я закричала и все кричала и кричала, не переставая!"
Тут я вспомнил, как она изменилась в год и девять - из нормального ребенка превратилась в больного, - мать была на третьем месяце, и это явно травмировало девочку - она кричала и кричала, не переставая. Я в то время работал с Сарой, и мои наблюдения, сделанные четырнадцать лет назад, позволили объяснить рассказанную сейчас историю, так что я не сомневаюсь в правильности выбранного пути.
Сара продолжала говорить про ту женщину: "Понимаете, внутри она такая же неуверенная, как все остальные люди. Она орала: "Ну что же ты больше не кричишь?", как бы провоцируя меня. Ну, я и закричала, а она: "Ну что ты орешь?" Я закричала громче. На этом все закончилось. Вы понимаете, она женщина немолодая".
Я спросил: "Сорок?"
Она: "Да", и продолжала: "Я подала жалобу обо всем, что она делает в нашей комнате, как мы обязаны стучаться в нашу дверь, чтобы войти, и как она ноет: "Никогда не зайдете ко мне, всегда только за булочками и кофе приходите" (это действительно так)".
Этот материал обнажает амбивалентность в паре альтернатив - механизмы регресса и механизмы прогресса, который ведет к независимости.
Далее я не мог делать заметки, поэтому значительная часть материала не запротоколирована.
Мы очень серьезно обсудили случившееся. Я указал ей, что возможность полностью выразить свою ненависть стала для нее (Сары) облегчением, но проблема не только в этом. На самом деле, ее провоцирует не та ненавистная женщина, а кто-то другой, надежный и понимающий. При угрозе провокации, реакции той женщины вызывают ненависть. Речь идет о маме, которая была хорошей, а стала плохой; произошло внезапное разрушение иллюзии, именно в тот момент, когда мама была на шестом месяце беременности, когда вместе с изменения, произошедшими с мамой изменилась и сама Сара.
Сара постоянно напоминала мне, что у ее мамы есть все, что она хочет в ней видеть и считает, что должно быть у мамы.
Я говорил, что знаю об этом, но первоначальное внезапное разрушение иллюзии сформировало у нее уверенность в том, что даже очень хороший человек через некоторое время все равно изменится и станет ненавистным. Однако (сказал я) я знаю., что Сара никогда не станет ненавидеть, не станет уничтожать хорошего человека. Я применил эту мысль к себе самому, сказав: "Вот я здесь перед тобою. Тебе пришлось обходиться со мной особым образом. Но твой паттерн никуда не делся - ты ждешь, что я стану другим, может быть даже предам тебя".