Поначалу я решил, что Сара не поняла идею паттерна ожиданий, но вскоре она продемонстрировала понимание, рассказав мне об опыте ее отношений с одним мальчиком. Мальчик был просто изумительный. Сара смогла почувствовать свою зависимость от него. Он никогда не кидал ее, любил и любит до сих пор. Но ее потерявшее надежду "Я" пыталось испортить отношения. Она старалась разлюбить его, а он продолжал ее любить. Через два месяца такой жизни он сказал: "Мы больше не увидимся, никогда, ни при каких обстоятельствах. Это слишком жутко". Сара была шокирована и удивлена этим. Он ушел, и их отношениям пришел конец. Она отлично понимала, что она сама способствовала их разрыву, из-за своей иллюзии, что он изменится, и что он разрушит их отношения.
Я указал ей на повторяемость событий, которую она боится и одновременно ждет, которая уже является частью ее личности. Основа возникновения этого замкнутого круга - в том, что, когда мать забеременела, Саре было всего лишь полтора года и она не могла справиться с изменениями, произошедшими с мамой, кроме как посредством заключения, что все хорошее когда-то изменится и будет вызывать лишь ненависть и желание разрушить.
Казалось, что Сара уже разобралась во всем этом и сейчас постепенно успокаивается. Она рассказала, как мать говорила ей о том, что это просто этап развития и она должна, минуя саму жизнь, изо дня в день выстраивать свою собственную философию.
Затем она рассказала про своего исключительного Дэвида. Он циник. Но сама она сказала: "Цинизм - не для меня. Я не понимаю этого. Для меня вполне естественно доверять людям. Вот только у меня, депрессия. Дэвид рассказывал мне про экзистенционализм, и это было просто как обухом по голове. Мама объясняла, что людям может казаться, что они нашли правильный подход к жизни, но потом они отказываются от этого и начинают все сначала. Я хочу начать. Мне надоело жить подобно растению. Я хочу быть менее эгоистичной, отдавать людям больше и быть более восприимчивой".
Ее "идеальное Я" сильно отличалось от того, что она обнаружила, исследуя саму себя.
Я сказал: "Хорошо, но я хочу, чтобы ты понимала, что я вижу одну вещь, которую сама ты не видишь, и что твоя злость относится к доброй женщине, а не злой. Хорошая женщина становится плохой".
Она сказала: "Это ведь мама, но с мамой сейчас все отлично".
Я сказал: "Да, в твоем сне, который ты не помнишь, ты сама уничтожаешь хорошую, надежную маму, и это твой паттерн. Теперь твоя задача - пережить какие-то неприятности в отношениях, когда ты становишься злой и подозрительной, но каким-то образом все остаются живы".
Казалось, что мы уже закончили работу, но Сара задержалась: "Но скажите, как мне делать так, чтобы не ударяться в слезы?" - Она сказала, что она самом деле плакала на протяжении всего нашего разговора, просто не давала слезам течь: "Иначе я бы не смогла говорить".
Сара прошла через некоторый опыт, который я с нею разделил. Она выглядела ожившим человеком, хотя мы оба устали.
В конце она спросила: "Ну хорошо, и что мне делать? Вечером я на поезде приеду опять в школу, и что будет дальше? Если я не буду заниматься, меня выгонят, Дэвид и мои друзья считают меня плохой, но…"
Тогда я сказал: "Знаешь, разобраться во всех этих делах куда важнее, чем выучить историю или другие уроки, поэтому как насчет того, чтобы посидеть дома до конца семестра? Мама согласится?"
Она сказала, что это замечательная идея, о которой она уже подумывала тоже. В школе ей дадут задание, и в мирной домашней обстановке она обдумает все, о чем мы сейчас говорили.
Я обсудил это с мамой, Сара тоже присутствовала.
Напоследок Сара сказала мне так: "Дрджно быть я вас утомила".
Я чувствовал, что Сара подошла к очень значимым переживаниям и что она сумеет извлечь пользу в следующие два месяца, проведенные дома, а впереди будет наша следующая встреча - на каникулах.
Вывод
Результатом психотерапевтической консультации стало стремление Сары начать психоаналитическую терапию. Вместо того чтобы вернуться в школу, она начала анализ и работала с полной отдачей на протяжении трех или четырех лет. Могу с уверенностью утверждать, что терапия закончилась естественным образом и может быть названа успешной.
В двадцать один год Сара успешно училась в университете. По тому, как она строила свою жизнь, было ясно, что Сара освободилась от параноидальных вкраплений, вынуждавших ее разрушать хорошие взаимоотношения.
Заключение
Я бы прокомментировал свое собственное поведение во время этой сессии. Большинство из того, что я говорил, не было необходимым в тот момент, когда произносилось. Но не забывайте 6 том, что в тот момент я не мог знать, будет ли другая возможность оказать Саре помощь. Если бы я заранее знал, что она будет продолжать лечение, то говорил бы значительно меньше, кроме тех замечаний, когда я давал Саре знать, что услышал ее, заметил, что она чувствует, и показывал ей собственными реакциями, что способен справиться с ее тревогами. Я тогда был бы больше похож на зеркало.
Построение взаимоотношений с точки зрения перекрестных идентификаций
Давайте рассмотрим общение, исходя из наличия или отсутствия способности применять психические механизмы проекции и интроекции.
Постепенное развитие объектных отношений - признак прогресса в становлении эмоциональной сферы индивида. Первая крайность в понимании объектных отношений состоит в том, что им приписывается инстинктивная природа, и в данной концепции объектных отношений охвачен весь спектр феноменов, связанных и берущих свое начало в замещениях и символизациях. Другая крайность - заключение о том, что объектные отношения существуют с самого рождения, когда объект еще не отделен от субъекта. Сюда подходит термин "слияние", ведь всегда может произойти возврат из сепарированного состояния, к тому же, хотя бы теоретически, стоит принимать в расчет самый начальный этап, стадию, предшествующую сепарации "не-Я" от "Я" (ср.: Милнер, 1969). Именно здесь применительно к игре возникает слово "симбиоз" (Малер, 1969), но мое мнение, что этот термин слишком биологически нагружен, чтобы быть приемлемым. С точки зрения наблюдателя, в первичном состоянии слияния можно вычленить объектные отношения, но не забывайте, что вначале любой объект является "субъективным". Я использую этот термин "субъективный объект" для того, чтобы отличать наблюдаемое мною от переживаемого самим ребенком (Winnicott, 1962).
По мере эмоционального развития индивида он достигает этапа, когда уже может быть назван целостным, отдельным от других. Я это называю стадией "Я существую" (Winnicott, 1958b), и значение этой стадии (судя по названию) в том, что индивиду необходимо обрести существование прежде, чем он станет что-то делать. "Я существую" должно предварять "Я делаю", иначе делание будет бессмысленным для самого ребенка. Предполагается, что эти этапы развития неуловимо проявляются уже в самом раннем возрасте и их подпитывает сила "Я" мамы ребенка, а значит, они напрямую зависят от способности матери адаптироваться к потребностям ребенка. Я уже много раз говорил о том, что адаптация к потребностям ребенка состоит не только в удовлетворении его инстинктивных побуждений, а в первую очередь рассматриваться с точки зрения ухода и воспитания.
Ребенок развивается и постепенно, если все идет хорошо, становится все более самостоятельным, способным брать на себя ответственность, независимо от внешней поддержки. Конечно, остается уязвимость по отношению к серьезным неприятностям со стороны социального окружения, которые могут привести к потере индивидом новой способности сохранять целостность, будучи независимым.
Эта стадия, которую я называю "Я существую" очень тесно связана с концепцией Мелани Кляйн (1934) о депрессивной позиции. На этой стадии ребенок может сказать так: "Вот я. Внутри меня - я, а снаружи от меня - не я". Слова "внутри" и "снаружи" относятся здесь одновременно и к психическому, и к телесному, поскольку, по моему мнению, удовлетворительное взаимодействие между психикой и телом является условием здорового развития. Но тогда возникает вопрос о том, где находится разум, ведь его необходимо рассматривать отдельно, постольку поскольку он становится отдельным феноменом по отношению к взаимодействию психики и тела (Winnicott, 1949).
Внутренняя психическая реальность ребенка становится все более организованной и структурированной, поскольку она постоянно должна приходить в соответствие некоторым внешним образцам. Сейчас уже развита способность к объектным отношениям, а именно способность, основанная на обмене между внутренними моделями и внешней реальностью. Эта способность видна по тому, как ребенок применяет символы, в его творческой игре и, как я пытался продемонстрировать, в постепенном становлении способности применять культурный опыт в той мере, в которой это выполнимо в непосредственном социальном окружении ребенка (глава 7).
А теперь обратимся к очень важному новообразованию этого периода, а именно к построению взаимоотношений на основе механизмов проекции и интроекции. Это больше связано с эмоциональной привязанностью, чем с инстинктивным влечением. И хотя идеи, о которых идет речь, были сформулированы еще Фрейдом, наше внимание они привлекли благодаря Мелани Кляйн, которая в своих работах (Klein, 1932, 1957) убедительно разделяет проекцию и интроекцию, подчеркивая первостепенную важность обоих механизмов.
Описание индивидуального случая: женщина сорока лет, не замужем
Для того чтобы проиллюстрировать важность этих механизмов на практике, я хочу привести выдержку из анализа одной из моих пациенток. Здесь нет необходимости более подробной информации, за исключением того, что ее жизнь была лишена красок и яркости, поскольку она не была способна "поставить себя на место другого человека". Она либо находилась в изоляции, либо усиленно пыталась, под действием бессознательных импульсов, строить объектные отношения. Специфические трудности пациентки были обусловлены очень сложными причинами, но можно утверждать, что она все время жила в мире, искаженном ее неспособностью сопереживать другим людям. Вместе с этим она не понимала, что другие люди могут понимать ее чувства и знать, что она за человек.
Будет вполне понятным, что в случаях, как с этой пациенткой, которая нормально работает, и лишь эпизодически ее состояние ухудшается настолько, что возникает опасность суицида, это состояние является защитной реакцией и связано с сохранившейся с детства несостоятельностью лишь частично. Как это часто бывает в психоанализе, для того чтобы понять суть исходного состояния, мы должны изучить психические механизмы, исходя из уже сформированных, высокоразвитых, сложных защитных структур. У этой моей пациентки были несколько областей, в которых она проявляла сильнейшую эмпатию, например, она очень сочувствовала и симпатизировала всем дискриминируемым людям во всем мире. Сюда включались все группы, которые подвергаются притеснению со стороны других групп, а также женщины. В глубине души она знала, что женщины - хуже других, "третьесортная" группа. (Вместе с тем, мужчины - это ее отщепленное мужское начало, поэтому в своей реальной практике она не могла впустить в свою жизнь мужчин. Тема, связанная с отщеплением элемента другого пола, значима, но здесь обсуждаться не будет, поскольку не является основной темой главы; в главе 5 она рассмотрена подробно.)
За несколько недель до обсуждаемой сессии произошло несколько знаковых событий, которые подтолкнули пациентку к осознанию нехватки способности к проективной идентификации. Она несколько раз заявила довольно агрессивно, как будто бы ждала, что ей будут возражать на то, что никогда не стоит сожалеть об умершем человеке. "Вы можете пожалеть того, кто остался и любил умершего, но мертвый - он мертв, и все". Это было вполне логичным и для этой пациентки здесь не было ничего, кроме логики. Такая позиция пациентки заставляла всех ее друзей ощущать какую-то недостаточность, нехватку в ее личности чего-то неосязаемого, и поэтому круг ее друзей не был широким.
В течение этой сессии пациентка упомянула о смерти мужчины, которого она очень уважала. Она понимала, что таким образом говорит о возможности смерти аналитика, о потери той части, в которой она все еще нуждалась. Создавалось ощущение, что она понимала, насколько бессердечно относится к аналитику - ей нужно было, чтобы он жил лишь на основании того, что она в нем все еще нуждалась (ср.: Блейк (Blake), 1968).
В какой-то момент, моя пациентка сказала, что ей безумно хочется кричать, причем этому нет никакой причины. Я указал ей на то, что говоря это мне, она также сообщила и том, что не может закричать. Она ответила так: "Здесь я не могу кричать, потому что только здесь я что-то получаю и я не хочу тратить время даром" и, не выдержав, со словами "Все это вздор!" зарыдала.
Фаза завершилась, и пациентка начала рассказывать мне сны, которые она записала.
В школе, где она преподает, один из учеников, мальчик, возможно, скоро оставит учебу и пойдет работать. Она отметила, что здесь снова есть чему огорчиться, это похоже на потерю собственного ребенка. В анализе, последние год или два, это была область, в которой механизм проекции приобрел очень большое значение. Дети, которых она учила, а в особенности талантливые, олицетворяли ее саму, их достижения были ее достижениями, а если они покидали школу, то это было для нее несчастьем. Черствое отношение с их стороны, от тех учеников, которые были ее олицетворением, особенно если это были мальчики, заставляло ее чувствовать себя обиженной, оскорбленной.
Это пространство, где стало возможным осуществление проективной идентификации, появилось не так давно. И хотя с клинической точки зрения это можно расценивать как патологическую компульсивность, все это остается ценным с точки зрения тех потребностей, которые есть у детей по отношению к учителю. Важно то, что она не относилась к этим детям как к какому-то сброду, хотя из того, что она рассказывала об этой школе, становится понятно, что большинство персонала там просто презирали учеников.
Впервые за весь длительный период анализа появился материал, на котором я мог явно показать пациентке ее проекции. Конечно, я не использовал этот термин. Тот мальчик из сна, который мог уйти работать вместо того, чтобы закончить свое обучение, воспринимался бы моей пациенткой (его преподавателем) как место, где можно найти что-то, относящееся к ее "Я". То, что она там обнаружила и было ее отщепленным мужским началом (но, как я уже сказал, эта важная подробность здесь обсуждаться не будет).
Теперь пациентка могла начать обсуждать эти перекрестные идентификации и вспоминать какие-то недавние переживания, когда она была невероятно жестока к тем, кто не понимал ее неспособность к проекции и интроекциии. На самом деле она, нездоровый человек, навязывала себя другому человеку, у которого были свои проблемы, она требовала к себе постоянного внимания "абсолютно не обращая внимания" (как сказала она сама, увидев себя новыми глазами) на ту реальную ситуацию, в которой находится тот человек. На этом этапе она применила слово отчуждение описывая чувства, которые испытывала всегда по причине неспособности построения перекрестных идентификаций. Она смогла пойти дальше и сказала, что ее ревность по отношению к другу (который был для нее как брат), которому она внушала, что больна, во многом была направлена на позитивную способность жить и общаться при помощи перекрестных идентификаций.
Моя пациентка далее продолжила рассказом о своих переживаниях во время экзамена, на котором она следила за порядком. Мальчик, один из ее учеников, сдавал экзамен по искусству. Он сделал прекрасный рисунок, но потом все перечеркнул. Ей это показалось просто ужасным на вид, и она знала, что это тот вопрос, некрасивый с точки зрения экзаменационной этики, по которому некоторые ее коллеги будут здесь спорить. Смотреть на хорошую картину, от которой отказался сам автор и которую уже не спасти, - это было серьезным ударом по ее нарциссизму. Она использовала этого мальчика для выражения собственного жизненного опыта, и это так глубоко укоренилось, что она лишь с величайшим трудом смогла увидеть ценность этого отказа от хорошей работы для самого мальчика. У него, например, могло не хватить сил для того, чтобы сделать хорошо и принять похвалу, или он мог решить, что для успешного прохождения экзамена нужно соответствовать ожиданиям комиссии, а это будет предательством по отношению к самому себе. А возможно, так и должно было быть, он должен был провалиться.
Здесь мы видим механизм, который сделал ее саму плохим экзаменатором, но это отразилось в том, что она обнаруживала конфликты в тех детях, которые олицетворяли какую-то часть ее самой, особенно мужское или связанное с действиями начало в ней самой. В данном случае она практически самостоятельно, без моей помощи, смогла понять, что эти дети живут не для нее, хотя она чувствовала, что они делают именно так. Она пришла к мысли, что сама может чувствовать себя живой лишь постольку, поскольку живы те дети, на которых она проецирует части самой себя.
По тому, как данный механизм действует у этой пациентки, мы можем понять, о чем идет речь в некоторых из положений Кляйн по этому вопросу. Ее язык подразумевает, что пациент в действительности все перекладывает на кого-то другого, на животное, на аналитика. Уместный пример: пациент в депрессивном настроении, но сам не переживает это состояние, поскольку перекинул свои депрессивные фантазии аналитику. Следующий сон был про маленького ребенка, которого медленно травил химик. Пациентка, и это совершенно точно, все еще была на фармакологической терапии, хотя зависимость от лекарств в ее случае не является основополагающей характеристикой. Сама она не может уснуть и, по ее собственным словам, хотя она ненавидит лекарства и делает все возможное, чтобы избежать их применения, ей гораздо хуже, когда она не спит и вынуждена днем жить в состоянии депривации сна.
Далее возникло новое продолжение старой темы этого длительного анализа. Среди последующих ассоциаций была цитата из стихотворения Джерарда Манли Хопкинса:
Я - тонкий песок
Из песочных часов, прикрепленных к стене;
Но изнутри я наполнен стремлениями, течениями,
Которые спешат и обрушиваются вниз водопадом;
Сам я недвижим, как вода в колодце, и меня не коснется никакой яд и никакое горе,
Но я остаюсь привязанным всеми своими жилами, всеми нервами вдоль изгибов всех холмов, которых море…
Здесь подразумевается ее полная подвластность какой-то силе, которая толкает, несет ее куда-то, и она теряет контроль над чем бы то ни было. Она часто ощущает подобное по отношению к анализу и решениям аналитика о дате и длительности встреч. Здесь можно выделить некоторую идею жизни без перекрестных идентификаций, то есть сам аналитик (он же Бог, он же судьба) при помощи проекции (то есть посредством понимания потребностей пациента) ничего не может дать пациенту.