По своему конкретному содержанию и жизненному материалу "Огнепламтич" более сходен с лермонтовской "иронической поэмой" "Тамбовская казначейша", чем с произведениями Блумауэра и Байрона. Словенский поэт обращается к обыденной жизни хорошо знакомых ему общественных слоев, к изображению представителей той среды, к которой он сам принадлежал. Центральные персонажи поэмы – завсегдатай люблянских трактиров и неотразимый сердцеед Яка Огнепламтич и красавица Ленка, продавщица в бакалейной лавочке на окраине города. История их отношений намеренно противопоставлена не только трагическому романтическому чувству Чертомира и Богомилы из поэмы Прешерна "Крещение у Савицы", но и истории любви героев поэмы "Зорин и Стрлина" Матии Вальяеца (1831–1897), опубликованной незадолго до "Огнепламтича". Студент Зорин и крестьянская девушка Стрлина выступают в поэме как живое воплощение неземного платонического чувства. Любовь Стрлины должна пробуждать в скептически настроенном Зорине те моральные добродетели, которые присущи подлинно верующему католику. Когда Зорин впадает в тяжелейший моральный грех – начинает испытывать сомнения во всемогуществе Господа, – Стрлина своим ангельским поведением во время церковного богослужения настолько потрясает его, что "чистопламенное сердце" юноши снова обретает неугасимую веру и любовь к Богу. Однако герой должен понести наказание за пережитые им моменты безверия, поэтому он, подобно герою поэмы Прешерна, Чертомиру, покидает свою возлюбленную, с которой они больше никогда не увидятся. Поэма Валявеца, написанная с целью изображения современных последователей героев Прешерна, объективно превращается в пародию на творение великого словенского романтика.
В противовес возвышенной романтической любви героев Прешерна и Вальявеца, Енко изображает вполне земное приключение своих персонажей. Их любовная интрижка начинается в трактире с того, что под столом, вокруг которого собрались занимающиеся спиритизмом гости (Енко относится к такому занятию с откровенной издевкой), герой прижимается к ножке красавицы Ленки и, не встретив сопротивления, начинает решительное наступление на ее "добродетель". Вторая встреча героев происходит уже наедине, на складе, между мылом, свечами и прочими товарами, которые продаются в лавочке. Драматическое препятствие (в виде свечей, измазавших сюртук молодого человека) мешает герою отправиться домой, и влюбленные пробираются в комнату продавщицы, находящуюся в том же дворике, что и склад. Здесь и кончается "история любви" героев, кончается настолько откровенным описанием их физической близости, что подобного описания не найти даже в произведениях словенских натуралистов. Молодой автор, лишая любовь ее романтического ореола, дегероизирует своих персонажей, противопоставляя их романтическим героям типа Чертомира. Огнепламтича (с точки зрения романтизма) можно назвать не столько героем, сколько анти-героем, пародией на его славных предшественников. Недаром в финале поэмы перед самой откровенной альковной сценой Енко раскрывает замысел своего произведения:
Здесь ты кончаешься, небесная фантазия,
Уступив славную победу действительности.
Енко пародирует словенские романтические поэмы (как классические, так и эпигонские) во имя победы действительности над поэтической фантазией и романтическими принципами творчества. Торжество реалистического над романтическим проявляется на всех уровнях художественной структуры произведения. В "Огнепламтиче" объектом пародии становятся не только сюжет и герои романтической поэмы, но и романтический стиль, прежде всего некоторые типичные приметы прешерновской образности, а также характерные черты творческой манеры Весела Косеского и уже упоминавшегося Вальявеца, расхожие лексические штампы. Однако позднейшая лирика Енко в значительной степени развивалась в русле романтизма. Поэма "Огнепламтич", намного опередившая свое время, оказалась отдельно стоящим, изолированным явлением, обделенным вниманием и читателей, и критиков того времени, интерес которых был обращен преимущественно к прозе.
Проблематика поэзии Енко весьма разнообразна. С удивительной искренностью и непосредственностью звучит в его стихах тема любви к несчастной, порабощенной родине. Лучшее из патриотических стихотворений поэта "Вперед, знамена славы!" (1860) стало словенской "Марсельезой". Больших успехов достиг он и в области политической сатиры. Интимная лирика Енко (циклы "Воскресшие воспоминания", 1859; "Картины", 1860) отражает внутренний мир духовно богатой свободолюбивой личности, мучительно переживающей страдания своей родины, свою собственную неустроенность и одиночество ("Тройная беда", 1863).
Тому беда, кто в жизни этой
Сам над собой не господин,
Кто обречен блуждать по свету -
Для всех чужой, всегда один.Тому беда, кто в жизни трудной
Ждет каждый день и каждый час
С чужих столов подачки скудной,
Куском дарованным давясь.Тому, кто сам на все стремленья
Запрета наложил печать,
Чтобы невеждам в услуженье
Свой дар, и ум, и свет отдать.("Тройная беда", перевод Н. Стефановича)
Легкая мечтательная грусть ранних стихотворений начинает окрашиваться во все более печальные тона, а затем и прямо переходит в глубокую неудовлетворенность окружающим миром, во все более пессимистическое созерцание действительности. Опираясь на традиции лирической народной песни, художественный опыт Гейне и Лермонтова, Енко создает лаконичную, простую и вместе с тем гибкую, напевную, богатую оттенками, полутонами и переливами стихотворную форму, из-за которой его часто называют предтечей импрессионистической лирики:
Девушка весь вечер
У окна мечтала,
Чтоб луна над миром
Тихо засияла.– Милый твой с другою
В чистом поле ходит,
За руку подругу
По тропинке водит.Так луна сказала
И исчезла в тучах.
Чтобы слез не видеть
Девичьих горючих.(Из цикла "Картины", перевод А. Ахматовой)
Первый – и единственный – сборник стихотворений Енко "Стихи", вышедший в 1864 г., вызвал яростные нападки со стороны консервативно-клерикальных кругов. Видимо, это и подорвало и без того слабые силы поэта и стало одной из причин его преждевременной смерти.
Особенно популярным в начале 1850-х гг. был фольклорно-романтический тип прозы, отмеченной одновременно интересом к исторической тематике. Наиболее типично в этом отношении творчество Янеза Трдины (1830–1905). Не случайно его произведение "Аров и Зман" (1850) носит подзаголовок "народный рассказ", а "История о Гласан-Боге" обозначена как "попытка народной эпопеи словенцев". В центре этих ранних произведений Трдины – образы романтических героев, а в развитии повествования использовано много фольклорных мотивов. Несмотря на разнородность идейных и художественных элементов, повести Трдины отмечены определенным интересом автора к реалистическим приемам и деталям. Это особенно очевидно при сопоставлении "Арова и Змана" с исторической повестью Луки Светеца (1826–1922) "Владимир и Косара" (1851), в которой использована легенда из хроники хорватского писателя Андрии Качича-Миошича (1704–1760) "Приятная беседа народа славянского" (1756), ярко выражены панславистские идеи и пристрастия ее автора к романтическим штампам. "Народные сказки из Бистрицкой долины", опубликованные Трдиной в 1849–1850 гг., являются наиболее ярким образцом фольклорной разновидности романтической прозы. Выходец из крестьянской семьи, Трдина был с детства влюблен в поэтический мир народных сказов, повестей и легенд и оставался верен этой любви на протяжении всей своей творческой жизни. Однако сказки Трдины не просто воссоздание фольклорных источников. Писатель вносил в них свои сюжеты, заимствованные из жизни или истории, свой жизненный опыт, наблюдения и мысли, свой общественный, нравственный или социально-критический настрой. Сам он писал: "Я старался обогатить старинные народные идеалы идеями нашего, более прогрессивного времени: патриотизмом, свободолюбием, духом словенцев и славянства, стремлением к просвещению и всем другим благам, которые способствуют движению человечества вперед". Свободомыслящий демократ, Трдина воспевает в "Народных сказках из Бистрицкой долины" жизнестойкость, ум, находчивость словенского народа, которые помогли ему выстоять в бесчисленных исторических испытаниях.
Главной особенностью прозы Трдины является соединение наивной народной фантазии с критическим рационалистическим началом, переплетение фантастического, придуманного мира с подлинной современной действительностью. Романтические устремления молодого писателя нашли свою реализацию в фольклорной фантастике, реалистические – в тех жизненных реалиях и в тех актуальных идейных моментах, которые он включал в художественный мир своих сказок. Это позволяет считать Трдину непосредственным предшественником автора "Мартина Крпана" Левстика.
Наиболее яркой и типичной представительницей жанра романтической исторической повести стала первая словенская женщина-литератор Йосипина Турнограйска (1833–1854). Так же, как и Светец, Турнограйска проявляла глубокое внимание не только к словенской истории, но и к истории всех славянских народов. Творческим импульсом для развития общеславянских интересов писательницы послужила знаменитая поэма Я.Коллара "Дочь Славы", по мотивам которой Турнограйска написала свою новеллу "Марула". О влиянии, которое оказало на писательницу творчество Коллара, свидетельствует отрывок из ее письма, датированного 1851 г.: "День Славы заблистал так весело и радостно. Все ее сыны спешат принести ей свой дар, каждый хочет доказать, что является ее достойным сыном. Почему бы и ее дочерям не питать тех же устремлений?". Таким образом, пафос характерного для того времени славянского единения является творческим источником того "славянствующего" направления в рамках романтической исторической повести, к которому принадлежали Светец и Турнограйска.
Центральным произведением Турнограйской является повесть "Невинность и сила" (1851). События повести относятся к концу первой – началу второй четверти XV в. (около 1424–1428 гг.), когда гордый и властолюбивый цельский граф Герман II задумал создать могущественное Цельское королевство – от Целья до Царьграда, от Будима до Вены. Одним из препятствий на пути к осуществлению этой мечты стал брак его сына Фридерика с дочерью обедневшего дворянина (по некоторым версиям, и вовсе простолюдинкой) Вероникой, ради которой он расстался со своей первой женой Елизаветой, представительницей знатного и могущественного рода Франкопанов. У Германа II созрел план – для спасения Фридерика и своей мечты о Цельском королевстве обвинить Веронику в том, что она при помощи колдовских чар заставила Фридерика полюбить себя и убить Елизавету, чтобы жениться на ней, Веронике. Суд оправдал Веронику благодаря энергичной защите, но Герман II все равно расправился с мешавшей ему невесткой, подослав к ней наемных убийц. Неподдельная искренность повествования, глубокий лиризм в сочетании с пристальным вниманием к некоторым подлинным историческим фактам способствовали не только популярности этой повести, но и популярности самой темы графов Цельских у последующих поколений словенских писателей.
Самый крупный прозаик 1860-70-х гг. Йосип Юрчич (1844–1881) так же, как и Турнограйска, черпал материал для своих первых повестей ("Юрий Козьяк, словенский янычар", 1864; "Дочь городского судьи", "Монастырский землемер", 1866 и др.) из национальной истории и народных преданий. На раннее творчество Юрчича оказали большое влияние романы В. Скотта. "О том, что историческая проза Юрчича с самого начала была связана с моделью исторической прозы В. Скотта, – утверждает Я. Кос, – свидетельствует не только тот факт, что Юрчич, начиная с 1861 г., увлекался чтением его произведений, но – прежде всего – сюжетные, тематические и формальные связи с ними; в ряде случаев речь идет о непосредственном влиянии. Так, например, центральные мотивы "Юрия Козьяка": похищение сына владельца замка, роль цыган в этом похищении, возвращение похищенного на родину уже зрелым человеком, "узнавание" им родных мест и приобщение к прежней жизни – заимствованы в главных чертах из романа "Гай Маннеринг". Юрчич все эти мотивы, которые у В. Скотта лишены исторической окраски, перенес в эпоху турецких завоеваний; кроме того, он ввел в повесть мотив двух братьев, добродетельного героя и злодея, вероятно, под влиянием любимых им шиллеровских "Разбойников". Эпическую технику В. Скотта и детальную характеристику героев и событий он в большинстве случаев заменил гораздо более простой, схематичной и поверхностной манерой повестей К. Шмидта". Сюжет повести обращен к событиям 1464–1475 гг., когда турки под предводительством Ахмед-паши сожгли Стичненский монастырь, крупнейший религиозно-просветительский центр Нижней Крайны. Турецкая тема была продолжена в повести "Замок Ройинье" (1866). Затем Юрчич смело расширяет тематический диапазон, первым в прозе обратившись к такому важнейшему этапу национальной истории, как Реформация (повесть "Юрий Кобила", 1865), а потом и вообще выходит за рамки узконационального прошлого: в неоконченном романе "Славянский праведник и учитель" (1886) он проявил интерес к теме заселения Балкан славянами и их последующей христианизации. В дальнейшем эти два тематических направления окажутся для словенской исторической прозы весьма продуктивными.
В первом словенском романе "Десятый брат" (1867) Юрчич обращается к современности и создает ряд реалистических персонажей, однако платит значительную дань романтике исключительных ситуаций и роковых страстей (история семейной трагедии и преступлений помещика Пишкава и отвергнутого им сына). В основе произведения две сюжетные линии: любовь домашнего учителя Ловро Кваса и дочери владельца усадьбы Слеменицы Маницы и судьба Мартинека Спака, ради мести отцу принявшего облик десятого брата. Словенское народное поверье рассматривает десятого ребенка как нечто особое, что может нанести вред семье (восходит к вере в то, что десятую часть всего нужно приносить в жертву богам), поэтому он может быть наделен сверхъестественными способностями и вынужден стать скитальцем, изгоем. Почти сказочное решение приобретает в романе любовный конфликт: бедному домашнему учителю, влюбленному в дочь владельца замка, не только удается жениться на ней, но и получить в наследство часть владений Пишкава, оказавшегося его дядюшкой. Критические замечания Левстика, указывающего на неубедительность подобного финала, недостатки в психологической обрисовке героев и одностороннее изображение крестьянской жизни ускорили переход Юрчича к реализму. Реалистические тенденции нашли особенно яркое выражение в произведениях Юрчича, посвященных жизни современного крестьянина ("Соседский сын", 1868) и судьбам "маленьких людей" ("Божидар Тиртель", 1867; "Трубка табаку", 1870). Однако реализм в творчестве Юрчича формировался в непосредственном соседстве с романтизмом, и даже в более поздних его повестях и романах ("Доктор Зобер", 1876; "Между двумя стульями", 1878; "Красавица Вида", 1877) грани между ними трудно уловимы. Лучшие произведения Юрчича с их глубоким патриотизмом и демократизмом, мастерски построенным сюжетом, богатым и красочным народным языком до сих пор пользуются популярностью как в Словении, так и за рубежом (например, повесть "Юрий Козьяк" переведена на сорок три языка).
Первый словенский исторический роман "Иван Эразм Таттенбах" Юрчича, опубликованный в журнальном варианте в 1873 г., повествует о словенском "эхе" антигабсбургского заговора второй половины XVII в., завершившегося трагически. Один из инспираторов заговора, штирийский феодал немецкого происхождения Таттенбах, проявляющий симпатию к местному населению, вместе с группой единомышленников готовит отделение Венгрии и южнославянских земель от Австрии. Ему помогает секретарь Балтазар Рибель, посвященный во все тайные подробности. Однако сластолюбие и жестокость Таттенбаха, разлучившего своего слугу с возлюбленной, а потом и ее смерть заставляют Балтазара мстить, и он доносит на своего господина. Юрчич с успехом показывает характер, являющийся порождением эпохи, – авантюриста, для которого важна не сама высокая цель, а процесс ее достижения. При этом озабоченность героя национальным вопросом – не более чем натяжка, курьез, а отнюдь не пример высокого служения родине, которому в 1870-е годы могли бы следовать борцы за идею. Неудачную попытку обезглавить господствовавшую династию прозаик попытался представить как стремление основать южнославянское государство, хотя исторические документы доказывают лишь комплот венгерских вельмож против австрийской власти.
Иной, гоголевский, тип прозы, отличный от произведений Левстика и Юрчича, представляют рассказы Енко "Тилка" и "Учитель из Епрцы", опубликованные в том же 1858 г., что и "Мартин Крпан". Первый из них – это рассказ о придурковатом крестьянском парне по имени Тилка и его неудавшемся сватовстве. В экспозиции довольно подробно описаны личность героя и его непростые отношения с родителями и односельчанами. В центре внимания автора – путешествие Тилки в соседнюю деревню, где он присмотрел себе засидевшуюся в девках невесту. Енко уделяет особое внимание не внешности героя, а тем мыслям и чувствам, которые в финале заставляют его позорно бежать от издевающейся над ним невесты. В описании душевного мира Тилки автор психологически точен и убедителен, однако сам выбор героя, человека, нетипичного для своей среды, свидетельствует о том, что автор еще не до конца освободился от принципов романтической типизации.