У ее высочества было немало верных рыцарей, подобных дону Хуану. Рыцарей не рыцарских кровей. Судьи, правители канцелярий, сборщики податей, палачи служили ей верой и правдой, их она пестовала и лелеяла…
Адмирал, выслушав донесение Родриго о визите странного гостя, лишь пожал плечами. Не знал он, что скоро, очень скоро придется ему на узкой дорожке встретиться с доном Хуаном де Фонсекой, главой ведомства заморских предприятий их высочеств.
Барселонская идиллия
Путь в Барселону лежал через Кордову, Мурсию, Валенсию и Таррагону. За Мурсией река Сегура стерегла рубежи королевства Арагонского. Стеречь, правда, было нечего. Кастилия состояла с Арагоном в законном браке. Брачный союз почти четверть века назад заключили Изабелла и Фердинанд, и уния эта оказалась весьма прочной.
Но так или иначе дорога пересекала два королевства. И она проходила через самые цветущие их земли, а кортеж великого адмирала передвигался по ней в самое цветущее время года. Ведь недаром с апрельской Испанией сравнивал адмирал райские берега Эспаньолы.
И снова чужая страна. И снова города, люди, лошади, собаки, кошки, ослы, мулы, оливковые рощи, ветряные мельницы, сады, поля, горы, морские берега. И снова толпы зрителей. Слух о проезде адмирала возбудил десять провинций обоих королевств. Из дальних селений, из городов, лежащих за тридевять земель от барселонской дороги, потянулись в Кордову, Мурсию, Валенсию, Таррагону тысячи любопытных. Плотными шпалерами стояли люди вдоль улиц, и в каждом городишке на всем семисотпятидесятимильном пути повторялись картины торжественного маскарада.
Адмирал на белом коне, индейцы в золотых масках, попугаи… Всем пленникам больше всего на свете хотелось забиться в какой-либо тихий уголок, сбросить с себя маскарадные одежды и погрузиться в сон.
Ведь спать приходилось урывками на шумных постоялых дворах, и только одному Пако снились берега Острова Людей. Остальные пленники даже во сне видели орущие толпы бледнолицых зевак, церковные шпили, лошадиные хвосты и бесконечные ленты испанских дорог.
Барселона. Все путалось, сливалось, переплеталось в глазах измученных индейцев. Стены невероятной толщины, башни, и над городом каменная голова горы Монтжуич. Узкие улицы, они уже, чем в Севилье, и толпа здесь другая. Меньше криков, меньше шума, лица хмурые, плечи квадратные, береты надвинуты на лоб. Каталония. Серьезная страна и серьезные люди.
Их высочества - серьезные высочества. И у королевы, и у короля ум ясный, и оба они знают, как наилучшим образом поступать в любом случае. Королева (короля вообще не очень заботили кастильские заморские дела) не слишком надеялась на успех этого заморского предприятия. Но затея адмирала оправдалась. Разумеется, его сообщения нужно проверить, но если он и в самом деле нашел путь в новые земли на пороге Индий, то прежде всего следует подумать, как поскорее прибрать к рукам и этот путь, и эти Индии.
Адмирал… Надлежит его встретить с почетом, воздать ему по заслугам. Утвердить адмиральский и вице-королевский титул и поскорее послать на запад, в новообретенные страны. Этот генуэзец околдован собственными замыслами, он доверчив, он благоговеет перед ее высочеством.
Королева умна, она обаятельна. Очаровать милостивой улыбкой, пленить сладкоречием, внушить пламенные надежды такому человеку, как этот лигуриец, - дело нехитрое.
Церемония приема намечена и утверждена. Открытая эстрада. Три кресла и один табурет. Кресла для их высочеств и для наследного принца дона Хуана. Табурет для адмирала. Милость неслыханная, невероятная. В присутствии их высочеств сидеть дозволено только принцам крови и грандам из самых родовитых фамилий.
Слезы признательности в начале приема, возможно и ближе к концу. Наготове держать соборный хор, прием завершится мощным Те deum laudamus.
Все продумано до последней мелочи. Указано, где стоять индейцам: справа от эстрады, на нижних ее ступеньках.
Королева прозорлива. Эта эстрада, этот табурет, эти слезы, этот благодарственный гимн очаруют не только простодушного лигурийца…
А шестеро пленников стояли у королевской эстрады. Стояли в золотых масках-гуаясах, чресла их были опоясаны роскошными себами из реквизита "короля" Гуаканагари, головы украшены разноцветными перьями, и эти живые образцы несметных сокровищ Нового Света покорно ждали, когда же наконец окончится утомительная церемония и великие касики Кастилии и Арагона прикажут своим старейшинам и своим жрецам разойтись по домам.
Итак, первый акт барселонской идиллии был разыгран блистательно.
Барселонская проза
Осушив слезы умиления, их высочества приступили к делу. Уже не на открытой эстраде, а во дворце арагонских королей Изабелла и Фердинанд приняли адмирала.
Сколько островов и каких? Много ли на них жителей? Их вооружение? Где и какие залежи золота? Как его добывают?
Как очищают и плавят? На какое количество золота можно рассчитывать на Кубе? На Эспаньоле? На малых островах? Выносливы ли индейцы? Легко ли будет вывозить их в Кастилию? Сколько нужно войска, чтобы удержать их в покорности?
Вопросы сыпались на адмирала, как горох из прохудившегося мешка. Порой их высочества ставили адмирала в тупик. Откуда, например, ему знать, какова должна быть цена на севильском рынке за индейца при оптовой продаже? Или сколько индейцев можно за один рейс перевезти из Эспаньолы в Кастилию при наименьших затратах?
Правда, король - а именно он задавал эти вопросы - обычно сам же на них и отвечал. Он знал, сколько стоят рабы на лиссабонском и севильском рынках и сколько невольников грузят работорговцы в трюмы каравелл на гвинейских берегах. Смущало его другое: дешевле или дороже негров окажутся краснокожие нехристи и не слишком ли велика будет убыль индейского поголовья при перевозке через открытое море.
Королева была гуманна. Как истинная христианка, она любила ближних, как самое себя. И она сказала:
- Я думаю, король моего сердца, что нам, католическим государям, следует прежде всего позаботиться о спасении душ этих язычников. Отныне они наши подданные и вассалы, и, чтобы ввести их в лоно святой веры и утвердить их в ней, мы должны направить в Индии достойных и сведущих людей. А расчеты - это суета сует. - И, обращаясь к адмиралу, она добавила: - Мы решили послать вас снова к этим островам и дать вам уже не три, а пятнадцать - двадцать кораблей. И чтобы снять бремя забот с ваших плеч, сочли мы за благо вверить снаряжение экспедиции дону Хуану де Фонсеке, севильскому архидиакону. Он муж богобоязненный, и у него в подобных делах немалый опыт…
Королева была тактична. Только после ухода адмирала она позволила себе мягко пожурить короля:
- Мой друг, вы, как всегда, обратили внимание на самое важное: конечно, нам прежде всего нужно подсчитать грядущие доходы с новых земель. Но право же, нет смысла посвящать адмирала в некоторые наши замыслы. До поры до времени лучше держать его в неведении, такие люди отлично таскают каштаны из огня, не замечая ожогов. Мне кажется, он не понял, что мы уже впрягли его в колесницу архидиакона Фонсеки…
Барселонская мистерия
Христофор - Несущий Христа - такое имя дали адмиралу моря-океана при святом крещении в 1451 году. Быть может, и не знал легенды о святом Христофоре шерстянщик Доминико Коломбо, отец адмирала. Зато адмиралу она была ведома. Жил на берегу широкой реки старый паромщик. И однажды услышал во сне небесный глас: "Человече! Выйди и перенеси меня через реку". Старик выбежал из хижины и увидел на берегу младенца. Он посадил младенца на плечи, вступил в бурные воды и перенес его через реку. Дитя оказалось неимоверно тяжелым, и паромщик спросил: "Почему так трудно мне было нести тебя?" Тот же ответил:
"Весь мир земной ты перенес на своих плечах, ибо я его творец и создатель. Поставь свой посох у порога, а наутро он покроется дивными цветами в награду за твой подвиг. И помни, отныне твое имя Христофор - Несущий Христа".
В Барселоне радостные встречи с королевой навели адмирала на мысль, что душа паромщика Христофора переселилась в его телесную оболочку. Он в этом утвердился, когда ее высочество сказала: "Христа-младенца вы перенесли через море-океан, ибо ныне, обретя эти языческие земли, я не пощажу сил, чтобы ввести в лоно истинной веры народы, лишенные евангельского света".
И он ответил королеве: "Посох мой зацветет, если крестной матерью моих пленников будет ваше высочество".
Крестить шестерых индейцев? Что ж, отличная мысль. Королева от нее пришла в совершенный восторг. Она любила христианские мистерии, недаром же отец-папа Александр VI даровал ей и ее супругу титул католических королей. Даровал за такие мистерии, как победа над гранадскими маврами и очищение испанских земель от иноверцев и врагов христианской веры.
Королева решила: обряд святого крещения назначить на первый день троицы. Королева приказала: подготовить индейцев-язычников к таинству крещения. Заняться этим примасу Кастилии архиепископу толедскому дону Педро де Мендосе. Королева объяснила: восприемниками будут она сама, его высочество король Фердинанд и наследный принц дон Хуан.
После тяжелого похода в Барселону пленники наслаждались покоем и отдыхом. Кормили их прекрасно. Оказывается, в странах Восхода есть плоды, отменные на вкус: яблоки, сливы, груши, гранаты, абрикосы, дыни. Есть и плоды похуже - огурцы и капуста. Порой приятно отведать и звериное мясо. Пышущее жаром, только что снятое с огня мясо - прелесть, но от него очень болит живот. А вот к красной и желтой воде, от которой шумит в голове и цепенеют ноги, пристрастия у пленников нет. Один только Гуакагана пьет ее и днем и ночью, и от этого у него все время ум заходит за разум.
Королева дозволила им спать в гамаках. Это хорошо. Королева не велела их тревожить без нужды. Это прекрасно. Ведь первые дни отбою не было от любопытных, причем особенно назойливо вели себя женщины.
Странно. На Острове Людей и на Эспаньоле женщины очень скромны и никогда не теснят локтями своих мужей и отцов на всевозможных церемониях. Кроме того, непонятно, почему на них столько тряпок. Возможно, им приходится скрывать какие-то недостатки, хотя Обмани-Смерть, когда это предположение высказал Бехечо, долго над ним смеялся.
В королевстве Арагонском было немало чудес. Пленникам показали удивительных зверей. Мохнатых, огромных, неуклюжих, с когтистыми лапами, и эти звери (называются они медведями) ходят и на четырех, и на двух ногах. Возможно, что это даже не звери, а дикие люди, одержимые Мабуйей. Уж больно они свирепы. Держат их в клетках близ большого дома великих касиков.
А в саду великих касиков бродят красивые звери с человеческими глазами, печальными и добрыми. На голове у них ветвистые сучья. Это олени.
Здешний большой бохио поменьше лиссабонского, но всяческих диковинок в нем тьма-тьмущая. Чего стоят одни зеркала - плоские камни во всю стену, в них ты отражаешься, как на тихой глади Озера Духов. Или очаги-камины, которые целиком пожирают большие деревья. Или картины из мелких камешков, они тоже во всю стену. Или светильники, в которых горят сразу великое множество белых и желтых свечей, а отблески пляшут на полах, выложенных красным, зеленым и белым камнем.
Блеск двора их высочеств приводил пленников в изумление. А между тем послы королей Англии и Франции, Венецианской Сеньории и императора Максимилиана твердили в своих донесениях, что Изабелла и Фердинанд государи скаредные, что двор их убог, что сами они трижды перелицовывают свои одежды и наводят экономию даже на корме для собак.
Он и постоянной резиденции не имел, этот двор; он кочевал по стране к вящей выгоде королевской четы, ибо издержки на содержание государей-скитальцев принимали на себя те города и селения, где на неделю или на месяц останавливался царственный табор.
Но зато у их высочеств войска было больше, чем у Карла VIII Французского и Генриха VII Английского. Зато ни одна страна Европы не имела такой армии инквизиторов, доносчиков и соглядатаев, как Кастилия и Арагон. Зато укреплялись в этих королевствах основы единодержавия и единоверия.
Довелось однажды Диего в свите адмирала посетить барселонский морской арсенал. Близ арсенала Диего попал в квартал портовой голытьбы. Грязь, теснота, зловоние этих мест потрясли Диего. "Как же так? - думал он. - Ведь не только великие касики Кастилии и Арагона, но и все их приближенные живут в просторных бохио, едят на золоте и серебре, а рядом, в двух шагах от этих светлых и чистых палат, люди, бледнолицые люди вповалку лежат на гнилой соломе и гибнут от голода".
На Острове Людей не все живут одинаково. У Гуабины три жены и очень большой бохио, у безродного набории одна жена и маленький каней, но и великий касик Гуабина, и чужак-набория спят в гамаках из волокна кабуйи, едят макрель и кассаву, пьют отстоявшийся сок юкки и рыхлят землю острыми коа. Правда, нет у них ни ковров, ни зеркал, ни сосудов из прозрачного камня-стекла. Однако в хижинах барселонского предместья только одна солома, да и та прелая.
Настал день троицы, и в Сео, барселонском кафедральном соборе, всех шестерых пленников торжественно ввели в лоно истинной веры.
Диего дали еще одно имя (бледнолицые ужасно любят имена, и чтобы их было много). Отныне он был уже не просто Диего, а Диего Колон, и он этим гордился, потому что Сеньорадмирала звали доном Кристобалем Колоном.
Гуакагана стал Фердинандом Арагонским, тезкой его высочества короля, а Бехечо - Хуаном Кастильским. Бехечо очень полюбил принц Хуан, и их высочества подарили этого индейца своему наследнику. Пако, Пене и Алонсо были также удостоены святого крещения, но у них так и осталось по одному имени.
А королева сказала: "Теперь я ваша сестра во Христе". Она очень ласково улыбалась всем новокрещеным братьям, но сердито нахмурилась, когда увалень Пако задел ее плечом. Сестра во Христе… Боязно быть братом такой сестры.
А на следующий день Сеньорадмирал сказал:
"Радуйтесь, мои друзья: всех вас я беру с собой в новое путешествие. Не пройдет и трех месяцев, как мы отправимся на Эспаньолу". А затем он слегка замялся и добавил:
- Бехечо, впрочем он теперь уже не Бехечо, а дон Хуан, остается с его высочеством принцем Хуаном.
Бехечо-Хуана никто не спрашивал, желает ли он остаться. Крещеной собственности вопросов не задают, и мнения своего иметь она не может.
Принцу нужна была живая игрушка, и он ее получил.
Историк Овьедо весной 1493 года жил в Барселоне, он присутствовал на церемонии крещения шестерых индейцев адмирала, а затем не раз встречался с Бехечо-Хуаном и о дальнейшей судьбе его писал:
"Этого дона Хуана Кастильского пожелал иметь принц, и дона Хуана оставили при дворе наследника и содержали его очень хорошо, и относились к нему, как будто он был сыном знатного кавалера, и его очень любили. И приказали наставлять и обучать его нашей святой вере, и препоручили его заботам майордома наследного принца сеньора Патиньо. Мне довелось этого индейца видеть, и он сносно говорил по-кастильски, а два года спустя умер".
Попугаи умерли раньше. С ними тоже обращались хорошо, их тоже очень любили.
Без попугаев и без Бехечо-Хуана адмирал с пятью пленниками отбыл из Барселоны и направился в Севилью, где дон Хуан де Фонсека снаряжал большую флотилию. Флотилию, которая должна была отправиться к берегам новооткрытых Индий.
Жаркое лето в Севилье
Сухой ветер свистел в лимонных рощах, и от его горячего дыхания жухли травы, свертывались в трубочки молодые листья, желтели луга. Небо выцветало от зноя, солнце всходило в багровой дымке и в час заката скрывалось в мутном мареве. Пахло гарью, полынной горечью, вихрилась по дорогам желтая пыль, сухими струпьями покрывалась истомленная духотой андалузская земля.
Июнь выдался на диво жарким, такого июня старожилы не знали со времен короля Хуана, ушедшего в лучший мир сорок лет назад, и во всех храмах божьих добрые христиане молили бога о дождях, но ни единой тучки не объявлялось на горизонте, и жгучие африканские ветры дули день и ночь уже третью неделю.
В день святого Варнавы, 11 июня, дон Андрес спозаранку собрался в дальний путь. До Лос-Паласиос дошла благая весть - адмирал прибыл в Севилью, и дон Андрес поспешил в андалузскую столицу.
Мул то и дело сворачивал с дороги, норовя то там, то здесь отхватить клок пыльной травы на обочине, и однажды предпринял попытку сбросить дона Андреса. Правда, попытка эта была робкая, и мул, поднявшись на дыбы, немедленно подчинился властной руке дона Андреса.
- Dulce est desipere in loco - приятно вовремя подурачиться, - сказал дон Андрес, отпуская узду. - Надеюсь, что ты теперь образумился, мой дружок. Поверь, мне и самому страсть как не хочется колесить в такую жару по андалузским дорогам. Но адмирал возвратился из Барселоны, и нам необходимо повидать его.
Primo, потому, что следует узнать все барселонские новости, secundo, в силу того, что сеньор адмирал во мне нуждается в такой же мере, как и я в нем, и tertio, я убежден, что наши друзья-индейцы вернулись в Севилью, а стало быть, весьма возможно, что адмирал их отпустит в деревеньку Лос-Паласиос.
Мул, угрюмо пофыркивая, слушал эти назидательные речи и понуро шагал по пыльной и разъезженной дороге. Несмотря на адскую жару, движение на ней довольно оживленное. В Утрере и Гуадайре на постоялых дворах полным-полно было путников, причем многие из них странствовали по казенной надобности. Дону Андресу не составило труда выяснить, что эти люди едут из Кадиса или в Кадис по делам его преподобия дона Хуана де Фонсеки, главы ведомства заморских дел. Узнал он, что в Кадисе готовится огромная флотилия, которая вскоре должна выйти к берегам новооткрытых Индий, и что адмирал не сегодня-завтра отбудет из Севильи в этот порт, чтобы принять уже готовые к плаванию корабли.
У Трианских ворот дон Андрес повстречал пажа адмирала Педро Сальседу.
Педро Желтоголовый всегда сопутствовал адмиралу, и дон Андрес от бойкого пажа узнал, что его другу был оказан в Барселоне отличный прием. Узнал он, что сам архиепископ толедский окрестил шестерых индейцев.
Уже смеркалось, когда дон Андрес и его спутник подъехали к монастырю Марии Пещерной, где, как и прежде, остановился адмирал. Ворота гостеприимно распахнулись, и монастырский служка проводил мула в конюшню, а Педро, поддерживая дона Андреса за локоть, помог ему одолеть крутую лестницу, которая вела в адмиральские покои.
- Святая троица вняла моим молитвам! - воскликнул адмирал при виде дона Андреса. - Именно вас я хотел видеть здесь, и именно с вами мне нужно держать совет. Но прежде всего я расскажу вам о моем барселонском триумфе: воистину сама пресвятая дева открыла мне путь к сердцам их высочеств.
И адмирал поведал дону Андресу о торжественном приеме в Барселоне и о великих милостях, оказанных ему королевой и королем.
- Все это безмерно меня радует, - сказал он в заключение, - однако нынче тревожные предвестия смущают мою душу. Барселона приняла меня прекрасно, но здесь, в Севилье, я снова, как в былые времена, чувствую себя пасынком Кастилии.