Кайзер Вильгельм I именовался "Зигфридом немецкого народа" (И. Роденберг, 1872), а новый германский рейх – "Землей Нибелунгов". "С запада грядет буря, дождь стеной падет… Но чую я, из племени и рода Нибелунгов, вокруг меня нибелунгская земля" (А. Бартельс, 1896).
С аналогичным пафосом написана и работа Фридриха Вольтерса и Карла Петерсена, появившаяся в Бреслау после 1918 года: здесь в предисловии читаем и о "судьбоносном бытии немецкого народа", и о необходимости противопоставить "героический дух" "враждебному миру современности" ("Героические сказания германцев", 1921).
Особенно жутковатое впечатление производят рассуждения о "нибелунгской верности". Уже из рассказов римлянина Тацита о германцах мы узнаем о верности этих племен друг другу. Историки литературы XIX века, рассуждая о героических сказаниях германцев, тоже довольно часто упоминали о данном понятии: "Это верность немецкого народа, благодаря песням ставшая незабываемым памятником общегерманских ценностей" (А. Вилмар, 1845).
Что же, пардон, прикажете подразумевать в данной истории под верностью? Предательское приглашение Кримхильды ко двору Этцеля, готовящее смертельную ловушку ее братьям? Или их предательство, завершившееся смертью Зигфрида? Или поведение самой Кримхильды, ссорящейся с Брунгильдой и предающей собственного мужа? Какая-то странная получается эта верность. Мягко говоря, смертоносная.
И надо полагать, рейхсканцлер Бернард фон Бюлов не вполне отдавал себе отчет, когда заявлял в Австрии о "верности Нибелунгов" 29 марта 1909 года: "Мои господа, я где-то прочитал пренебрежительные отзывы о нашей вассальной подчиненности Австро-Венгрии. Нет повода для насмешек! <…> Мы верны друг другу, как Нибелунги".
В то же самое время к рейхсканцлеру присоединится берлинский германист Густав Реете, заявивший о Нибелунгах: "Какое величайшее наследие оставили они нам – верность!" Верность чему имеют в виду немцы на подъеме патриотических настроений?
Миф о Нибелунгах вновь и вновь появлялся в Германии. В последний год Первой мировой войны – 1918-й – в политический жаргон политиков Германии войдет выражение "подлый удар в спину". Так, 2 ноября 1918 года один из политиков, Эрнст Мюллер, скажет своим слушателям в Мюнхене: "До тех пор пока идет война, мы обязаны соблюдать свой проклятый долг перед родиной. Иначе нам будет нестерпимо стыдно собственных детей и внуков, если мы нанесем подлый удар в спину собственной отчизне".
Гинденбург в 1920 году напишет в своих "Мемуарах": "Как Зигфрид пал от подлого удара Хагена, так пал и наш фронт; напрасно мы пытались испить глоток новой жизни из источника наших национальных сил". Красивая метафора, впечатляет.
Нибелунги по-прежнему питали душу нации. Еще в XIX веке Зигфрид был объявлен национальным героем и символом немецкой мощи и решительности. Его убийство стало метафорой гибели немецкого владычества.
Пьесы в драматических и оперных театрах, книги для детей и школьная литература – все было посвящено Нибелунгам. Адольф Гитлер в 1932 году скажет о педагогической ценности германских героических сказаний:
"Национал-социалистическое движение хочет воспитывать немецких мальчиков патриотами, сделать их гордыми и мужественными, научить никогда не склонять головы пред врагом… Немецкая молодежь тогда будет верна своему народу, даже когда он попадет в величайшую опасность. Все то, что восхищает вас в героических легендах и песнях, должно стать для вас примером для подражания". ("Книга фюрера немецкой молодежи". Ольденбург, 1933). Так из героического эпоса Нибелунги окончательно превратились в идеологическое орудие.
В пересказах легенд о Нибелунгах Леопольда Вебера (1934), Герхарда Крюгеля (1937) и Ханса-Фридриха Блунка (1938) сюжеты "Песни…" были переработаны и "нагружены" идеологией. В особенности у Вебера – здесь несть числа нападкам на недочеловеков-гуннов. Так, воины Этцеля названы "крысами", выступившими против "немецких героев".
Даже замечательный фильм "Нибелунги" (1924) австро-германского режиссера Фрица Ланга не был полностью свободен от расистских стереотипов. В сценарии, написанном супругой Ланга Теей Харбоу в 1923 году, о гуннах сказано: "Нагие мужи, измазанные жиром, в повязках вокруг чресел, пьют из чаш, многие из которых чистого золота; пьют вино, смешанное с людской кровью". Посвящение на титульном листе книги гласило: "Тебе и Германии". Как раз Нибелунги стали хорошей пробой на прочность семейного союза Ланга и Харбоу. В 1933 году Фриц Ланг покинет Германию, a Tea Харбоу останется делать свою театральную карьеру.
В художественном смысле для своего времени фильм был снят замечательно. Визуальные эффекты: дуэль в плаще-невидимке, стена пламени вокруг крепости Брунгильды или битва Зигфрида с драконом – до сих пор высоко оцениваются историками кинематографа.
Однако национал-социалистический строй даже после эмиграции режиссера, как ни странно, не запретил его фильм. И этот нонсенс подтверждает лишь одно: новый режим приветствовал экранизацию древних сказаний, возможность их популярного распространения. Даже экранизация Вайта Харлана, снявшего в 1940 году фильм по роману Леона Фейхтвангера "Еврей Зюсс", говорит о том, что новое фашистское правительство усмотрело в кино великое оружие пропаганды. А уж герои фильма Фрица Ланга, Зигфрид и его верная Кримхильда, в исполнении великолепных блондинов Пауля Рихтера и Маргареты Шеен и подавно воплощали пропагандируемый у наци идеал "арийской" красоты.
Настала эра оперы Рихарда Вагнера. Теперь его произведения – "культурный идеал". Особенно на популяризации наследия композитора настаивал англичанин Хьюстон Стюарт Чамберлен, идеальный представитель национал-социалистической расовой теории. Именно Гитлер спасет от банкротства Байротские фестивали.
Сталинград впишет в историю Нибелунгов особенно жуткую главу: Герман Геринг сравнивал Сталинград с окруженными в нем войсками с Нибелунгами в горящем королевском зале Этцеля. Весьма поэтично (патриотично, фанатично и романтично), но абсолютно по тексту недостоверно!
Вагнеровским похоронным маршем из "Сумерек богов" нацисты в апреле 1945 года сопроводили сообщение о смерти Гитлера. А что было делать? Нельзя же было не придать героические свойства бесславному и отчаянному самоубийству невротического вождя. Иными словами, до последнего момента режим по инерции рядился в одеяния Нибелунгов. Даже в те дни, когда стало очевидно, что пора переодеваться в более скромные одежды: халатиком там, к примеру, запастись… тюремным.
Так или иначе, в эпоху мировых войн, между 1914 и 1945 годами, Нибелунги сделались идеологическим символом, кодом политического языка националистов, реакционеров, милитаристов и национал-социалистов. И, как следствие отождествления с ними, пугалом для последующей эпохи.
Но оставим это на совести прошлого века и вернемся, завершая наши изыскания, в точку отсчета – в век XXI, день сегодняшний.
Оглядываясь на пройденный путь, мы понимаем, что в действительности нам еще только предстоит расшифровать символическое значение Нибелунгов для человечества. Как, опять?! Да, возможно, и опять, и снова… Возможно, нам предстоит открыть новый смысл, услышать иное звучание. Почему нет? И возможно, это новое звучание уже не будет звуком битвы. Кто знает…
А пока, друзья мои, – привал. Отдыхаем до нового путешествия. Есть повод поразмыслить, просматривая еще и еще раз картины нашей ленты времени. Бережно, вникая в детали, вдыхая аромат прошлых исторических эпох. Понимая, что держим мы эту самую ленту времени – в своих руках..
Я устал, о, незнакомцы. Возможно, мне осталось сказать одно лишь слово перед смертью. Первое и последнее, что должны сказать все мы.
Я не знаю ни одного человека из моей истории, который не должен произнести его.
Я не знаю ни одного человека в этом мире, который не должен произнести его.
Нас всех смоет река времени, и лишь это слово останется.
Я произнесу его за павших, за обиженных, за забытых.
Это – мой крест в мире, и этого требуют мое сердце, моя душа, все мое существо.
Слушайте же мое слово, мое истинное, прекраснейшее слово. Первое и последнее слово всех забытых героев этой вечной истории.
Прощение… Ибо мы все виновны…