Она поднялась, мгновенно выхватила из хлеба на столе нож, левой рукой оттянула кожу на лице и молниеносным жестом отрезала родинку над верхней губой. Волна ужаса пробежала по королевскому залу.
– Вот тебе, – выкрикнула она Гунтеру и бросила клочок кровавой кожи на его тарелку.
Брюнгильда так и стояла с ножом в руке, кровь стекала по ее подбородку прямо на платье.
Кто-то не спеша подошел к ней, чья-то рука уверенно обхватила запястье ее правой руки.
– Королева, – промолвил Хаген, – отдай мне нож.
Она вздрогнула и обернулась к нему. Он кивнул головой.
– Отдай мне нож…
И она просто разжала пальцы.
Хаген осторожно положил нож на стол, но все еще продолжал держать ее за руку.
– Вот и хорошо. А теперь я отведу королеву в ее покои, – спокойно произнес он.
Гунтер все еще смотрел на свою тарелку, на клочок окровавленной кожи.
– Нет, – прошептал он.
И покачал головой.
– Она сошла с ума.
Кто-то из слуг хотел убрать тарелку.
– Нет! – закричал Гунтер.
Арминий, не Зигфрид ли ты?
Ну, что ж, для нас не является секретом, что средневековые сказания о героях своими корнями уходят в почву реальной истории. Но напомним себе еще раз: в них не излагаются с научной достоверностью конкретные исторические события, в них никто не придерживается точной хронологии, здесь перемешаны реально происходившее и выдуманное, здесь соединяются воедино на первый взгляд несовместимые элементы истории. Имена и место действия – чаще всего единственные исторические указатели в героической поэзии: у королей бургундов, короля остготов Дитриха Бернского, его оруженосца Хильдебранда и царя гуннов Этцеля – у всех у них отыщутся ясно узнаваемые исторические прототипы эпохи германского переселения народов.
Но как быть с Зигфридом, главным персонажем многих скандинавских поэм и первой части "Песни о Нибелунгах"? Неужели королевский сын из Ксантена – чисто литературная фикция, мифический герой? Или он все же вполне реальный исторический персонаж? Ответы на все эти вопросы вот уже на протяжении 200 лет дают самые что ни на есть противоречивые. Может быть, еще и потому, что фикция, миф и история слишком тесно переплелись друг с Другом?
Некоторые из исследователей искали ответ в Вальгалле германцев: пусть Зигфрид будет Одином, Тором или Фрейром. Другие ученые превращали его в "божество второго поколения" (Ф. Шредер), в богоподобного мифического героя первобытных времен. Да, действительно, у героев германской поэзии хватает богоподобных черт. Вследствие своих героических деяний, чудо-оружия и волшебных сил они становятся связующим звеном между людьми и сверхъестественным миром богов, великанов и эльфов. В чем-то они даже похожи на средневековых святых, которые в качестве избранников Божьих провозвещали истинное существование Бога. Так что можно сказать, что герои германцев – это языческие прототипы будущих христианских святых: Дитрих, Хильдебранд или Зигфрид, Зигурд или Хельги – все они обладают сверхъестественными возможностями и рано или поздно сообщаются с "иным" миром высших существ.
Целый ряд исследователей, и прежде всего германист Фридрих Панцер (1870–1956), обратил внимание на поразительное сходство истории Зигфрида и французских народных рассказов позднего Средневековья.
И все же, как насчет историчности образа Зигфрида? Ответ, кстати, лежит на поверхности: стоит только повнимательнее ознакомиться со сказочными приключениями Дитриха Бернского, уложившего целый батальон драконов и освободившего не одну деву. Поневоле на ум придет владыка остготов Теодерик (454–526). Миф и история ведь совсем не исключают друг друга. В жанрах средневековой поэзии они переплетаются, превращаясь в произведение искусства высокого литературного качества.
И все же, что у нас там с Зигфридом? Поиск его реальных исторических прототипов может привести к довольно любопытным вариантам: его след можно обнаружить в эпохе Меровингов VI века. В 566 году франкский король Зигиберт I обручился с вестготской принцессой по имени… Брунихильда.
Но с тем же успехом мы можем обнаружить Зигфрида и среди германцев эпохи Римской империи. Тогда само собой напрашивается сравнение героического драконоборца Зигфрида с князем херусков Арминием, победителем римлян и "освободителем германцев". Зигфрид – Арминий, Арминий – Зигфрид – но правомочно ли будет подобное утверждение?
Обратимся за справкой к исследователям. Немецкий германист Адольф Гизебрехт в книге "О происхождении легенд о Зигфриде" в 1837 году проявил небывалый интерес к древним мифам. В эпоху после падения Наполеона (1813–1815) Арминий, или Германн Херуский, считался чуть ли не основателем немецкой нации. Каспар Давид Фридрих в 1812 году даже создает картину "Могила Арминия", Генрих Клейст в 1840 году ставит на сцене драму "Битва германцев".
Через столетие после появления книги Гизебрехта его коллега-германист Отто Хефнер (1901–1987) пришел к аналогичному выводу: историческим прототипом Зигфрида был Арминий. Хефнер заметил, что именно в Ксантене был тот самый опорный пункт римских легионов, который непосредственно граничил с племенами херусков и был исходной точкой экспедиции римлян.
Согласно римским историкам Тациту, Кассию Дио и Патеркулию (19 до н. э. – 31 н. э.), имя Арминий чисто римское. Вряд ли князь херусков с самого начала носил его.
Из биографии Арминия, как мы уже упоминали, известно, что в молодые годы он был заложником и уже в Риме избрал путь военной карьеры. Приняв римское гражданство, он обрел и римское имя. Оно могло было быть каким-то образом связано с его физическими данными или указывать на прохождение воинской службы в районах древней Армении (Арминий – "армянский"). Не секрет, что и сам император, и его офицеры после победных походов часто титуловали себя победителями того или иного народа: Германик как победитель германцев, Парфикус – победитель парфян.
Вопрос лишь в том, каким могло быть херуское имя Арминия. Нам остались только косвенные улики. Тацит упоминает имена близких родственников Арминия: его отец звался Зигмар, его тесть – Зегестий, а сын тестя – Зигмунд. Так не Зигфридом ли звался у себя на родине Арминий (или, по-старонемецки, Зегифрит)?
В сказаниях о Нибелунгах судьба Зигфрида тесно переплелась с сокровищами. Параллели с Арминием довольно очевидны. В битве с Варом херуски завоевали огромные богатства. Добычу разделили между вождями мятежа. Так, Тацит сообщает, что Зегестий в 15 году вернул римлянам свою долю сокровищ Вара.
140 лет тому назад неподалеку от Хильдехайма на Гальгенберге (гора Висельников) был обнаружен клад. Надписи на серебряных изделиях позволили ученым прийти к выводу, что речь идет о кладе эпохи Августа. Так, может, это была доля Арминия?
Борьба Зигфрида с драконом может пониматься как метафора некой важной победы. Например, победы над считавшимися непобедимыми римскими легионами.
Рим как злой, охраняющий несметные богатства и кажущийся непобедимым дракон? Думаете, перебор? А вы внимательнее вглядитесь в историю римских легионов: среди древнейших символов легионеров мы находим и символику дракона.
В скандинавских легендах называется место героической схватки с чудовищем: Гнитахайде. На карте Германии можно найти древнее местечко под названием Кнеттерхайде, расположенное неподалеку от Падеборна, между Шетмаром и Бад-Зальцуфленом. Данная область не только относилась к старинным херуским поселениям, она расположена как раз в Тевтобургском лесу, который Тацит называет местом битвы германцев с Варом.
Теперь недурно бы нам обратиться к двум сюжетам скандинавского варианта сказания о Нибелунгах. В них присутствуют "гунский Зигурд" и Зигурд Хьертр.
В песнях "Эдды" герой во многих отрывках именуется "гунским Зигурдом". В норвежской "Саге о Вельзунгах" говорится, что предок Зигфрида Вельзунг был королем над землями Гунов. Где это? Помочь может англосакский историк Беда Венерабилий (673–735). Согласно его данным, "земли гунов" – это старое название… Вестфалии, области, принадлежавшей племенам херусков. Просто в более позднюю эпоху данное название было утрачено летописцами. Так, автор норвежской "Саги о Дитрихе" уже путает гунов с гуннами.
В настольной книге "скальдов всех времен и народов" исландца Снорри Стурлусона нам встречается, как вы помните, рассказ о Зигурде Хьертре – Зигурде-Олене. Олень? А ведь это уже интересно! Дело в том, что образ оленя довольно часто встречается в легендах о Зигурде-Зигфриде. В "Песне о Нибелунгах" смерть Зигфрида ассоциируется с охотой на благородное животное. В "Саге о Вельзунгах" в сне Брунгильды Зигурда-Оленя убивают дикие хищники. В "Саге о Дитрихе" о происхождении Зигурда говорится, что его вскормила олениха. В символике германцев олень играл особенную роль. Одно германское племя так и называлось на старонемецком– hiruz, "люди-олени", или… херуски.
Некоторые детали биографии Арминия известны нам из трудов римских историков. Лишенный в детском возрасте родины и родителей, юный херуск оказался в Риме. Его положение в войсках Вара даже раздражало его тестя Зегестия, который собирался разорвать брачные узы дочери Туснельды, жены Арминия. Именно Зегестий выдал Вару планы Арминия, однако тот не прислушался к словам доносчика.
Судьба Арминия, как и судьба Зигфрида, трагична. Зегестий выдает собственную беременную дочь римлянам. И сына для Арминия она родит уже в изгнании, в Равенне. Но интриги Зегестия на этом не заканчиваются. В 19 году Арминий одержал победу над маркоманнами. Вскоре после этого, как пишет Тацит, "он устремился к императорской власти и настроил против себя вольнолюбивых своих соотечественников. Он пал из-за предательства сородичей" ("Анналы", II, 88). Тесть Арминия как раз и был инициатором убийства героя, зять казался ему слишком могущественным и опасным. Ничего не напоминает?
Для нас очевидны параллели с судьбой Зигфрида: Зигфрид тоже растет вдали от родителей и отечества. Именно семейство его супруги считает его триумфы и богатство угрозой собственному владычеству. Отрывок "Старшей песни о Зигурде" и "Песня о Нибелунгах" описывают несправедливое убийство героя. Как не вспомнить слова Тацита: судьбу Арминия "по сей день воспевают варварские племена". И уж мы-то с вами активно догадываемся, что это за песни…
Хаген заметил, что Брюнгильда следит за ним.
Делала она это не очень умно. Хаген был в недоумении: чего она хочет? Может, желает узнать о нем правду? Да нет, не в этом дело. Брюнгильда искала выход. Искала возможность убежать – и лучшей возможностью для побега посчитала его.
Да, это может стоить ему жизни. Но больше всего на свете он хочет стать такой возможностью для нее.
– Глупо, как же глупо, до чего же глупо, – прошептал Хаген.
Она ждала его, сгорая от нетерпения. Но почему он пришел так поздно? Он, истинный Непобедимый, он – герой? Она почти ненавидела его за то, что он пришел так поздно.
– Ты ведь хотела поговорить со мной? – спросил он глухо. – Так вот он я.
Она села на кровати и похлопала рукой, указывая ему, где он должен сесть. Детская непосредственность ее жеста поразила Хагена. Он осторожно присел.
– Можно взглянуть? – спросила она, сама не понимая, как осмеливается. И показала на прикрывающую глаз Хагена повязку.
Он невольно дернул головой.
– Что?
– Augan. Глаз, – прошептала она.
– Ну, ладно, – неохотно уступил он и попытался снять повязку.
– Нет! – воскликнула она, – Eg! Я!
Он опустил покрытые шрамами руки. Повязка упала с глаза.
Веко опустилось на поврежденный глаз, шрам, давно уже побледневший, тянулся от брови к щеке. Уже давно он потерял глаз.
И она поцеловала его шрам.
Ее губы были мягкими и теплыми, а от его бороды пахло лесом. Он ответил на ее поцелуй с внезапной нежностью. Брюнгильда чувствовала, что перехитрила саму себя. Это ведь она выбрала его?
А он нежно погладил ее шрам над верхней губой.
– Болит? – спросил он. Она помотала головой. А он улыбнулся.
Никто не видел, как улыбается Хаген. Его улыбка была широкой и молодой, свободной и уверенной. Брюнгильда в восторге глядела на него.
Еще один след в истории – эпоха Меровингов
Были две женщины, роковые не только для Нибелунгов, но и для истории меровингского рода – Фредегонда и Брунгильда.
Соперницы были достойны друг друга по той энергичности, с которой обеим довелось то восходить к вершинам могущества, то низвергаться с этих вершин. Впрочем, жизнь они начинали совсем по-разному и по-разному ее закончили.
Я предлагаю вам перенестись в июньское утро 565 года, в Суассон. Двери баптистерия в храме распахнуты, крышка купели уже поднята, а все святыни уже освещены целым лесом длинных желтых свечей. Только нет короля Хильперика, который отправился на войну с саксами.
В его отсутствие королева Аудовера родила дочь, которую как раз в этот день должны были наречь Хильдевинтой. Радостный день, но королева пребывает в смятении: крестная мать, сестра короля, из-за недуга не сможет присутствовать на празднестве. Епископ ждет, а у младенца королевского рода нет крестной матери! Что делать?
Кажется, только служанка Аудоверы Фредегонда знает, как разрешить эту проблему. Она предлагает своей доверчивой госпоже самой окрестить ребенка, не затрудняя себя больше поисками крестной матери. "Ни одна госпожа при дворе не может равняться с тобой ни по положению, ни по происхождению. Кому же тогда держать маленькую Хильдевинту над святой купелью, как не тебе?"
И королева принимает предложение Фредегонды, совершенно позабыв о том, что крестный отец и крестная мать ребенка связаны между собой такими же кровными узами, как и его родители, и что мужчина не может взять в жены крестную мать своего ребенка.
Через месяц возвращается Хильперик и с легкой душой пользуется возможностью разорвать брак: ведь Аудовера стала ему кумой и теперь не имеет права оставаться его супругой.
Впрочем, сей факт он не воспринимает как несчастье – Аудовера и так родила ему трех сыновей и дочь. Ее долг был исполнен, да и он уже пресытился ею. Через несколько дней королева с новорожденной дочерью, плача, покинет дворец в Суассоне и укроется в монастыре Ле-Ман. А Фредегонда поселится в покоях, где все еще было пропитано духом прежней королевы. Без зазрения совести королевская фаворитка присвоит себе ее наряды и украшения.
Торжество Фредегонды продлится около года. Но весной 566 года она терпит свое первое поражение.
Дело в том, что Зигиберт, брат Хильперика и по совместительству король Австразии, заключает очень выгодный брак. Он женится на дочери короля вестготов Атанагильда, владеющего всей Испанией. Прекрасную Брунгильду воспевали все бродячие певцы, причем упоминалась в песнях не только ее красота, но и сказочное богатство. Когда Хильперик узнал об этом, жало зависти пронзило его сердце. С тех пор он уже не находит себе покоя. И тоже отправляет послов за Пиренеи – просить в жены сестру Брунгильды, Гайлесвинту.
Фредегонда в ужасе. Ее стремительный взлет не принес ей друзей, лишь ненависть и зависть окружали ее. Она решает открыто выступить против Хильперика и начинает подыскивать мужчин из своего окружения, которые были бы с ней заодно и на чье молчание и преданность она могла бы положиться. Некоторым из них Фредегонда дает почувствовать свое расположение, но кто может быть уверен, что в самый опасный момент, когда встретятся старые собратья по оружию, верность вассалов не будет нарушена? Нет, поединок с открытым забралом невозможен… Фредегонде приходится уступить и ждать.
А сватовство Хильперика затягивается. Король вестготов Атанагильд не горит желанием видеть Хильперика своим зятем, ибо молва о нем оставляла желать лучшего. Но в это время умирает Хариберт, брат Хильперика и Зигиберта, правивший в Париже. Хильперику достается львиная часть его владений – Нормандия, Мож, Анжу, Лимож, Кверси, Бордо, Тулуза, Беарн, Бегор и Коммин. Теперь он становился могущественным правителем, с которым следует считаться. И Атанагильд берет с Хильперика клятву, что тот будет содержать королеву в любви и почете, а всех наложниц отошлет со двора. Хильперик согласен. В 567 году брак был заключен. В слезах Гайлесвинта отправляется в Суассон, чтобы стать женой Хильперика… и встретить свою судьбу.
Наутро после первой брачной ночи короля Хильперика придворные, а в их толпе и Фредегонда наблюдали за обрядом утреннего дарения (подарок мужа новобрачной в утро после свадьбы). Хильперик перечислял названия пяти городов, которые он отдавал Гайлесвинте (что на самом деле была сущая безделица).
Какое-то время Хильперик будет соблюдать обещание, данное королю вестготов, но потом интриги Фредегонды принесут свои плоды: Гайлесвинта наскучит королю. Молодая королева будет молить "длинноволосого короля", как именовали Меровингов, отпустить ее, – вдвоем они не будут счастливы. И король… отпустит. Только весьма своеобразным образом.
Посреди ночи в покои Гайлесвинты проскользнет человек-тень с кожаным ремнем в руках. Он склонится над королевой, хладнокровно, дьявольски ловко обовьет ее шею ремнем и что было сил стянет его…
Молва тут же начнет обвинять в убийстве самого Хильперика. А Фредегонда вернется ко двору неоспоримой хозяйкой и будет именовать себя новой королевой. Так был завязан узел смертельной ненависти и вражды между "длинноволосыми королями", несколько десятилетий влиявший на отношения между франкскими королевствами.
И в этот момент на сцену вступает Брунгильда.
Возмущенная гибелью сестры, королева Австразии Брунгильда решила отомстить за Гайлесвинту. Но нормы кровной мести были уже смягчены обычным правом. При посредничестве третьего брата Меровинга, короля Гонтрана, в 569 году было созвано общенародное судебное собрание, постановившее, что в качестве пени за убийство Хильперик должен передать королеве Брунгильде как сестре Гайлесвинты пять городов в Аквитании: Бордо, Лимож, Каор, Беарн и Бигор.
"За человеческую жизнь платят городами и золотом?! – была возмущена Брунгильда. – Да смерть Хильперика и Фредегонды, вместе взятых, в полной мере не искупят смерти моей сестры!"
Среди неукротимого большинства своих земляков король Зигиберт славился исключительным спокойствием и самообладанием. Да и вообще имел репутацию добродетельного человека и любящего, верного мужа. Вместе с тем король понимал, что хоть он и был чересчур мирным и образованным человеком, но, очарованный женой, не устоит перед ее призывами к мести и поступит вопреки законам франков…
Тем более что вероломный Хильперик вовсе и не собирался соблюдать условия суда. Он решил вознаградить себя за территориальные потери, силой отобрав у Зигиберта другие южные города – Тур и Пуатье.