Как показали недавние исследования, инцест является весьма многогранным образом не только в мифологии, но и в психологии. С одной стороны, как уже отмечалось выше, он происходит в начале времен по необходимости, поскольку на Земле существует лишь одна человеческая пара. С другой стороны, рассматривая все живое на нашей планете как проявление единого Первобога, то сам факт инцеста предстает перед нами с другой стороны. Анализируя его роль в кельтской традиции, братья Рис приходят к следующему неожиданному выводу: "Универсальность и единосущность сверхъестественного прародителя имеет прямое отношение к мотиву инцеста, который достаточно часто фигурирует в историях о рождении. Этот мотив типичен для зачатия героя, и… мы должны согласиться, что любое зачатие в некотором смысле инцестуально. Ведь если отец божественной искры в каждом человеческом существе, по сути, един, значит, мать, дитя, отец, жена, растения и животные суть духовные братья и сестры. Инцест, таким образом, "неизбежен в силу родства всего живого ab intra". Ту же истину можно сформулировать космологически. Родство и, соответственно, инцестуальная связь с животными и с природой вообще символизируют первичное единство, существовавшее до раздела живого и неживого, растений и животных, людей и зверей". Развивая далее свою мысль, исследователи постулируют: "Таким образом, инцестуальное происхождение героя символизирует присутствие в нем некоего имманентного вселенского начала, альфы и омеги, и для этого начала нет ни брата, ни сестры, ни матери, ни отца, а в конечном счете – ни рода, ни вида, ни элемента".
Независимо от братьев Рис к похожему выводу пришел и К.Г. Юнг: "В то же время вмешательство Святого Духа приоткрывает скрытое значение инцеста – хоть между братом и сестрой, хоть между матерью и сыном – как отталкивающий символ unio mystica (мистического единения). Хоть брачный союз близких кровных родственников везде табуируется, он остается прерогативой царей (свидетельство тому – инцестуальные браки фараонов и т. п.). Инцест символизирует воссоединение со своей собственной сущностью, он означает индивидуацию или становление самости, а последняя столь жизненно важна, он обладает жутковатой зачаровывающей силой – вероятно, не столько как грубая реальность, сколько как психический процесс, контролируемый бессознательным: факт, хорошо известный всякому, кто знаком с психопатологией. Именно по этой причине, а вовсе не из-за отдельных случаев человеческого инцеста считалось, что первые боги производили потомство в инцесте. Инцест – попросту соединение подобного с подобным, представляющее собой следующую стадию в развитии первобытной идеи самооплодотворения". Несмотря на строжайшее осуждение этого явления общественным сознанием, начавшимся, как мы можем видеть на примере ведийского мифа о Яме и Ями, задолго до самого возникновения христианства, данная идея неоднократно прорывается в различных памятниках фольклора. Анализ истинного значения мотива инцеста в индоевропейском мифе о брате и сестре – прародителях человечества показывает, что с помощью этого неожиданного и даже шокирующего образа матриархальное сознание стремилось обрести утраченное единство человеческой души, путь к которому лежал через осознание космической истины единства всего сущего во Вселенной, пронизанной божественным началом Первобога или, в контексте идеологии той далекой эпохи, Великой богини.
Кроме того, к поискам единства и целостности собственной души людей эпохи матриархата властно толкало еще одно обстоятельство. Хоть образ Матери в ту эпоху был вознесен на небывалую высоту, однако при этом была сделана попытка полностью уничтожить изначальный образ Отца: в мифах Небесного охотника губит богиня, а Земля сама, безо всякого участия какого-либо мужского начала рождает свое потомство. Образы зооморфных супругов Великой богини-Матери появились, судя по всему, позднее и явно не могли заменить в полной мере образа Отца. Однако для полноценного развития человеческой психики необходимо гармоничное соединение в ней мужского и женского начал, без чего она будет обречена на дисгармоничную однобокость. Миф об инцесте и был попыткой достичь подобного единства в условиях матриархата, сама суть мировоззрения которого ставила жесткие рамки безусловного верховенства Великой богини и отрицания даже потенциальной возможности равенства с ней в божественной иерархии равновеликого ей Отца. Лишенное возможности гармонично соединить мужское и женское начало на изначальном уровне верховных божеств, человеческое сознание в эпоху матриархата, создавая миф об инцесте первых людей, предприняло попытку соединить эти начала на уровне божественного потомства.
Глава 9
Обоеполое божество
Еще одним способом восстановить утраченную целостность в условиях той эпохи стало представление о божестве, соединяющем в себе мужское и женское начало. Как показывают археологические данные, идея эта также возникает в эпоху матриархата. Так, кроме изображения женщины в Мезине были найдены также статуэтки андрогинов, соединяющие в себе мужское и женское начало: "Наиболее наглядно идея двуполого сочетания просматривается в скульптуре восточноевропейской стоянки Мезин. Обнаруженные здесь фалломорфные и орнитоморфные фигуры покрывает сложный зигзагообразный (елочный) и менандровый орнамент, трактуемый А.Д. Столяром как абстрагированный женский символ". Таким образом, идея единства мужского и женского начала, присутствующая в различных религиях, имеет весьма глубокие корни, уходящие в религиозные представления палеолита. Была ли обязана эта идея своим рождением философскому наблюдению, что все во вселенной имеет мужскую и женскую природу и, следовательно, первоисточник рождения вселенной с необходимостью должен был обладать свойствами обоих полов? Или ее корни лежат в зависти к пенису, которая, по утверждениям психаналитиков, возможно чрезмерно категоричным и абсолютизирующим, представляет "почти неизбежное явление в жизни девочки"? Сейчас нам уже трудно дать точный ответ на этот вопрос.
Следы этой идеи мы впоследствии встречаем у самых разных индоевропейских народов. Уже в Ригведе мы видим представление, что Первобог Пуруша, в результате расчленения которого и возникает вселенная, содержал в себе женское начало:
От него Вирадж родилась,
От Вираджи – Пуруша.(РВ Х.90, 5)
Впоследствии эта же черта в Индии отмечается и у Рудры-Шивы: "Следует обратить внимание на ведическое предание, в котором говорится, что Рудра изначально возник как существо, состоящее из мужской и женской половины. Позднее в индийской иконографии это трансформировалось в образ Шивы-Рудры в качестве Нара-Нари ("мужа-жены"), в скульптуре и живописи изображаемого в виде человеческой фигуры, левая половина которой женская, а правая – мужская". Действительно, хоть часто скульптуре Шивы придавали форму лингама, подчеркивая его мужскую сущность, тем не менее имеются изображения, акцентирующие внимание на смешанной, муже-женской природе этого божества. В хорезмском храме-мавзолее Кой-Крылган-калы были найдены две фляги IV–III вв. до н. э. с одним и тем же изображением птицы, на спине которой была изображена мужская голова, а на груди – женская. Ю.А. Рапопорт убедительно показал, что это было иранское гусеобразное Первобожество, совмещающее в себе мужское и женское начало, в результате расчленения которого и возникает организованная вселенная. Орфический гимн дает такую небычную трактовку греческого Зевса:
Зевс стал первым, и Зевс – последним, яркоперунный.
Зевс – глава, Зевс – середина, все происходит от Зевса.
Зевс мужчиною стал, и Зевс – бессмертною девой.
Зевс – основанье Земли и звездообильного Неба.
О двуполых персонажах скандинавской и германской мифологии Имире и Туисто речь шла уже выше.
Эта же идея присутствует и в славянской традиции. Идея божественного единства мужского и женского начала в русском язычестве присутствует на найденном в Яровке идоле, на одной половине которого изображена мужская, а на другой – женская фигуры. Нам точно неизвестно, какой конкретно бог или бог и богиня изображены были на данном идоле, однако о живучести этого образа в народной традиции красноречиво свидетельствует один русский заговор, записанный в ХIХ в.: "В темном месте есть Чермное море, в Черном море есть плавает Черт да Чертуха, Водяной да Водянуха, в одно место хребтами, порознь лицами; думы не думают, совету не советуют, блуду не творят и блюдных речей не говорят". Легко заметить, что данный заговор, говорящий о Черте и Чертухе в единственном числе как об одном существе, весьма точно соответствует Яровкинскому идолу, мужская и женская фигуры которого изображены спиной друг к другу. Море, в котором плавает это двуединое существо, – это неоднократно встречающееся в отечественном фольклоре изначальное море, в котором и начинается творение нашей Земли.
Черт и Чертуха, таким образом, заменяют в христианскую эпоху творящего весь мир Первобога. Как видим, заключающий в себя всю полноту потенций мироздания Первобог впоследствии разделяется на мужскую и женскую половину, а эта первая пара, представляя собой уже "сниженный" вариант этого вселенского первоначала, в акте инцеста отчаянно пытается обрести свое утраченное единство, давая при этом начало человеческому роду.
Эта же идея отчетливо выражена и в Збручском идоле, который, представляя собой Первобога, в своем верхнем, небесном ярусе состоит из двух богов и двух богинь, дублируемых соответствующим числом мужчин и женщин в среднем, земном мире. Как мы видим, и миф об инцесте, и представление о двуполом первобожестве впервые зародились в эпоху матриархата. Но если первый из них был впоследствии решительно отвергнут патриархальным сознанием, то второе представление было принято более благосклонно и сохранилось в различных индоевропейских традициях.
Глава 10
Споры и Спорыш
С "растительным" мифом индоевропейцев связано и одно из древнейших самоназваний славян, зафиксированное в VI в. византийским историком Прокопием Кесарийским: "И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами ("рассеянными"), думаю потому, что они жили, занимая страну "спораден", "рассеянно", отдельными поселками. Поэтому-то им и земли надо занимать много". Нечего и говорить, что попытка объяснить имя славян как "рассеянные" является догадкой самого Прокопия, взявшего лишь одно значение данного термина. Само слово "споры" в греческом языке имеет много значений, основными из которых являются "сеяние, посев, семя", а также "дети, потомки". Но чьими же потомками, чьим же семенем считали себя славяне? Как видим, данное самоназвание у наших далеких предков появилось еще до их разделения в историческую эпоху на славян и антов и, соответственно, возникновения этих племенных союзов. Поскольку само самоназвание славян, как было показано в исследовании о Дажьбоге, было обусловлено мифом об их происхождении от бога солнца, то предшествовать этому осмыслению своей родословной мог лишь более ранний миф.
Понять его происхождение нам помогает то обстоятельство, что интересующий нас корень сохранился во многих славянских языках. В древнерусском языке слово споръ означало "обильный", а производные от него понятия спорыш – "увеличивающийся, умножающийся", спорыня – "обилие". Оба этих термина неоднократно встречались в древнерусской литературе применительно к хлебу: "Е хлѣб въ е спори бывше" или "Егуптяне чсть и требы кладут Нилу i огневѣ, рекуще: Нилъ плодавець и раститель класом, огнь творит спорыню, сушить i зрѣеть". Слова спорынья, спорина, спорость и в современном русском языке означают "успех, удача, выгода, прибыль, прок, рост", а производные от этого же корня спорный, споркий – "выгодный, прибыльный, прочный, успешный; дающий из малого количества много, служащий долго; сытный, питательный". Данный корень оказывается тесно связан и с семантикой числа два: спорыш – "двойчатка". Аналогичные примеры мы видим практически во всех славянских языках: белор. спор – "прибыль, успех", спориць – "становиться прибыльно"; спорный: 1) прибыльный, выгодный, "спорная мука", 2) вместительный "спорный мешок", 3) успешный, спорно – успешно; укр. спiр – успешность в работе, спорити – умножать, увеличивать, спiрный: 1) скорый, быстрый: "спiрний кiнь", 2) успешный; спориш – растение. В сербском языке слово спор означает "долгодержащийся", спорити – увеличивать, спори, спориша – тысячелистник. У чехов sporost – изобилие, sporota – бережливость, spory – бережливый, обильный, sporе – в изобилии, щедро, а у поляков Spor – успех, sporzyc– умножать, увеличивать, spory – прибыльный, выгодный, sporo – успешно, выгодно. К этому перечню следует добавить болг. спор – "прибыль, урожай", словен. spor, sporа - "обильный, питательный", слвц. spory – "щедрый, обильный", польск. spory - "щедрый, обильный", в. – луж., н. – луж. spory - "щедрый, обильный". Из других индоевропейских языков интересующий нас славянский корень родственен др. – инд. sphiras - "тучный, обильный, богатый", лат. prosper (prosparos) - "счастливый, благоприятный", арм. p’art’am – "обильный". К этому же кругу, по всей видимости, относится и нем. Spore, заимствованное из лат. spora, родственного, в свою очередь, др. – греч. σπορα – "посев", преобразованного из σποροζ – "рассеянный, одиночный". Анализируя данные славянских языков, Н.Н. Тихоницкая приходит к следующему выводу: "Таким ообразом, спор – рост, увеличение, прибыль, успех. Спорыш, спорынья, спорина – двойной, тройной предмет (колос, орех, огурец), с которым проявляется спор".
Дошедшие до нашего времени фольклорные материалы показывают, что в первую очередь спор связывался с хлебом. Помимо приводившихся выше примеров древнерусской письменности, это следует и из записанных еще в ХIХ в. В.И. Далем русских поговорок: "Назем спорит урожаю"; "Доспорит ли хлеб до весны?" в значении "станет ли его"; "Рожь спорее пшеницы"; "Спорина против спорины не приходится: ржи десять мер на десятину, а маку – мужичью шапку". В Дмитровском крае Московской области при первом и втором зажине произносился приговор-молитва: "Дай, господи, спорыньи и легкости, и доброго здоровья!" В ХIХ в. в Смоленском крае П. Шейн записал следующее поверье: "Во время жатвы, как жнецы, так и жницы стараются найти на одном стебле самое большое количество колосьев. Если таковых найдется 12, то он называется "житной маткой", или "спорыньей". В Могилевской и Витебской губ. его называют "спорышем". Нашедши эти колосья, хранят их как зеницу ока, в продолжение всего года, приберегая их к посеву, во время которого их рассеивают первыми, с твердой надеждой на получение от них обильного урожая". Хранился этот магический залог будущего изобилия в самом сакральном месте. Так, в Ярославском крае спорыши приносили в дом и хранили на божнице, а в Вятке – втыкали в стену хлебного амбара или в избе под матицей. В.В. Усачева отмечает общеславянское распространение представления о чудодейственной силе спорыньи: "Двойной колос (два и более колосьев на одном стебле: рус. двойчатка, житная матка, спорыш, спорынья, супорыжка, царь-колос; бел. диал. блызнета, двачкы, спорышики; пол. parka; болг. клас-цар, житна-матка, близнаци, майка на нивата – Странджа) считается воплощением плодоносной силы, обеспечивающей урожай. В поверьях находка двойного колоса сулила счастье, успех в течение семи лет (укр., пол.), для чего его носили за лентой шляпы (верхне-силез., луж.); девушке предвещала скорое замужество (колос носили при себе, зашив в одежду); парню – женитьбу, замужней женщине – рождение близнецов. В то же самое время у болгар находка двойного колоса предвещала смерть хозяина (Ловеч); в Страндже существовало поверье, что двойной колос мог быть или хорошим, или плохим знаком: если его находили в яровой ржи – это предвещало смерть одного из членов семьи, колос тут же закапывали в землю, если в озимой – это к добру". Как видим, помимо богатого урожая, двойной колос одновременно мог предвещать бракосочетание, рождение близнецов или смерть. Нельзя не заметить, что в своей совокупности все эти поверья весьма точно соответствуют рассмотренному выше мифу об Иване-да-Марье: их гипотетическую близнечность, брак между собой и смерть. Подобные совпадения не являются случайными, и данные этнографии подтверждают связь между спорышем и главным мужским персонажем купальских песен. На Украине, как отмечает П.П. Чубинский, в ночь на Ивана Купалу искали во ржи два колоса на одном стебле, так называемую "иванову голову", под ней должна была быть монетка, и считалось, что тот человек, который смог ее обнаружить, сможет отыскать с ее помощью клад. Генетически родственные представления мы видим и у западных соседей украинцев: "Поляки Хелмского воеводства в ночь накануне Ивана Купалы разыскивали в злаковом поле двойной колос, считая, что его корень, похожий на человеческую голову, сделан из чистого серебра и способен осчастливить человека, выкопавшего его". Подобные представления фиксируют связь первого человека не просто с цветком или растением, но именно с тем растением, которое является зримым воплощением растительной силы.