Глава 13
Мокошь
В первой главе мы уже отмечали, что Мокошь является единственной отечественной богиней, о которой упоминает древнерусская летопись, что, безусловно, указывает на то, что ее культ был самым распространенным у восточных славян по сравнению с культами других богинь. Летопись лишь зафиксировала ее имя, однако она также неоднократно упоминается и в древнерусских поучениях против язычества. Так, "Слово Иоанна Златоуста о том, как поганые веровали идолам", говоря про языческие верования славян, констатирует у них наличие нескольких групп женских божеств: "И начаша жрети молнии, и грому и солнцю и лунѣ. А друзии перуну, хоурсу, виламъ и мокоши, оупиремъ и берегинямъ, ихже нарицають три девять сестрениць…" Итак, из этого текста мы видим, что вместе с богиней Мокошью упоминаются вилы, лесные русалки в южнославянском фольклоре, и уже знакомые нам берегини. Показательно, что в то время как вилы и берегини упоминаются во множественном числе как определенный класс существ без какой-либо индивидуации, Мокошь всюду называется уже по имени и в единственном числе, что вновь указывает на то, что ее культ на Руси был наиболее развитым по сравнению с культами других сверъестественных женских персонажей. Как отметил Б.А. Рыбаков, она также была изображена и на Збручском идоле, занимая на нем главенствующее, как будет показано ниже, положение.
"Слово св. Григория о том, како первое погани суще языци кланялись идоломъ" констатирует: "тѣмъ же _бгмъ требоу кладоуть и творять. и словеньскыи языкъ. виламъ и мокошьи. дивѣ.пероуноу. хърсоу. родоу и рожаници. оупиремь и берегынямъ". Далее "Слово" с горечью описывает современное ему положение дел: "нъ и ныня по оукраинамъ ихъ молятся проклятому богоу ихъ пероуноу хърсоу и мокоши и виламъ. нъ то творять акы отай. сего же не могутся лишити наченше въ поганьствѣ.даже и доселѣ". Еще более непримирим создатель "Слова некоего христолюбца и ревнителя по правой вере": "И се крстыянинъ не мога терпѣти крстыянъ двоевѣрно живущих вѣроюще в перуна и хорса и въ мокошь и в Сима и въ Рыла и въ волы (вилы) их же числом 30 сестрѣниць".
Исповедальные вопросы также упоминают эту богиню: "Ли сплутила есi з бабами богомерьскыя блуды, ли молилася еси вилам ли роду i роженицам, и перуну, и хурьсу, и мокоши, пила и ела. Три лѣта пос(тъ) съ поклон…". О достаточно развитом ее почитании женщинами, причем из всех сословий, свидетельствует Московская синодальная рукопись ХIV в.: "А се второе виламъ, и мокошѣ и да ище ся не на явѣ молять да отай призываюче идомольцѣ бабы. Тоже творят не токмо худии люде нъ и бгатых мужии жены". Другое поучение в качестве особо тяжких грехов называет следующие: "И къ иной вѣрѣ поганой приступати. и по кривѣмь прю дѣяти. и учитися астрономии. и вѣровати в метание… и в мокошь". Итак, изучение астрономии соотносилось в глазах православия с верой в Мокошь, и оба эти страшных проступка приравнивались к переходу в иную веру. Еще в XVI веке в "Худыхъ сельскихъ номоконунцахъ" содержится вопрос "не ходила ли еси къ Мокоше?", что, по мнению Е.В. Аничкова, означало мокшить, то есть выпрашивать, заклинать, ворожить. Впоследствии слова мокош, мокуш в новгородских говорах обозначало нечистую силу или русалку, а в ярославских мокоша – "привидение". О былом статусе богини красноречиво напоминает и глагол мокшить в некоторых русских диалектах – "плача, выпрашивать что-либо" (твер., новг.), "навязчиво добиваться чего-либо, канючить" (новг.). При этом в ярославских говорах слово мокоша также обозначает "домовитого, хлопотливого человека", восходя, по всей видимости, к представлениям о трудолюбии богини.
Таким образом, отечественные письменные источники упоминают Мокошь как единственное персонифицированное женское божество древнерусского язычества. Хоть упоминается она в них неоднократно, но данных о характере этой богини чрезвычайно мало и во всех древнерусских поучениях содержится лишь один фрагмент, хоть как-то индивидуализирующий ее: "Богыню сию же двоу творять и мокошь чтоуть и кылоу и малакыя иже есть роучьный блоудъ". В одном из списков ХIV в. это место читается так: "бгиню сиюже дѣву вмѣняют i мокашь чтут i малакию велми почитают". Из этого отрывка, как кажется, вытекает связь Мокоши с блудом, что явно соотносится с общеантичными представлениями о Венере, богине и планете, как покровительнице любви. Подтверждают эту связь и данные языка – в говорах Подмосковья словом мокосья, образованным от имени рассматриваемой богини, обозначали женщину легкого поведения: "Таких у нас нимногъ былъ и звали их или мокосьями или пътаскухъми". Кроме того, в Чехии известно в качестве ругательства диалектное слово mokes. У южных славян в посвященный Пятнице праздник производилась случка домашнего скота, а сербы верили, что от случки в этот день родится женское потомство.
Следует отметить, что Мокошь имела общеславянский характер и, помимо восточных славян, была известна словенцам, у которых сохранилась сказка о колдунье Mokoska, и западным славянам, у которых зафиксированы топонимы типа "Мокошин верх" (чеш. Mokosin vrch), а также западно-лехитск. Mokositji Mococize. Западнославянские данные говорят о связи этого божества с водой: "Чехи почитали Мокошь божеством дождя и сырости и к нему прибегали с молитвами и жертвоприношениями во время большой засухи". Интересное наблюдение сделал иностранный ученый Э. Айхлер, отметивший, что два соседних урочища у западных славян носили названия Prohn и Muuks, в которых палеолингвист увидел искаженные имена Перуна и Мокоши. В этой связи интересно для нас известие англо-норманнского хрониста Ордерика Виталия, который под 1068 г. записал: "Лютичи не знали истинного Бога, но, опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или скорее бесам". Автор выделил трех главных богов западных славян, обозначив их именами более привычных ему скандинавских богов. Гводен – это Один, верховный бог языческого пантеона викингов. Ему явно соответствует славянский "бог богов" Святовит. Тур – это громовержец Тор. Хоть мы и не можем с абсолютной точностью определить его западнославянский аналог, но у восточных славян им явно был громовержец Перун, известный также и полабским славянам. Фрея была богиней любви, которой посвящалась пятница, и это однозначно указывает на почитаемую как восточными, так и западными славянами Мокошь-Венеру, связь которой с пятницей будет показана ниже. Связь двух последних божеств прослеживается у западных славян довольно отчетливо: если пятница соотносилась с Мокошью, то четверг назывался полабскими славянами днем Перуна. С именем этой богини Г. Ильинский связывал русский топоним Мокошево в Череповецком уезде, селение Mokos в Польше и гору Mokosin в Чехии. А.Н. Афанасьев упоминал Мокошинский монастырь в Черниговской губ.. Современные исследователи также отмечают достаточно широкое распространение связанных с этим божеством названий, отмечая их региональную приуроченность: "Уже сам факт распространения "мокошеобразных" имен преимущественно (точнее – в громадном большинстве случаев) на Севере России, а в пределах всего Севера – на Северо-Западе, т. е. там, где культ Мокоши держался наиболее полно, стойко и долго, а следы его практически сохраняются и в ХХ в., дает веские основания думать, что в основе многих современных топонимов типа Макуш-, Мокш- и под. лежал тот же элемент, что и в имени Мокоши. (…) Не останавливаясь здесь на отражениях имени Мокоши в топономастической сфере у южных славян… уместно отметить достаточную густоту соответствующих примеров у всех западных славян". Что касается южных славян, то Н. Чаусидис в своем докладе "Проблема славянскогого патриархального культа и культовые места в Македонии" на Международном симпозиуме по славянскому язычеству в 1986 г. показал, что "богиня Мокош была особо почитаемой в рассматриваемом регионе и в христианское время ее место заняла в народном представлении богородица".
Несмотря на все старания христианского духовенства стереть как у западных, так и восточных славян память об их исконных богах и богинях, память о Мокоше сохранилась на Руси почти до ХХ в. Вплоть до XIX века на севере бытовало представление о ней как "домовом в образе женщины с большой головой и длинными руками", прядущим по ночам в избе, и поверье запрещало оставлять неубранной кудель, а то "Мокоша опрядет". Еще в ХIХ в. Е.В. Барсов зафиксировал на севере Руси весьма показательное поверье, что Мокуша, "когда она не довольна, остригает немного волос у самих хозяев". Иногда она издавала звуки – щелкала веретеном по косяку двери. В Олонецкой губернии считали, что "Мокуша великим постом обходит дома и беспокоит прядущих женщин. Если пряхи дремлют, а веретено их вертится, то говорили, что за них прядет Мокуша". Появлялась она обычно ночью: "…когда все уснут, слышно, как урчит веретено – это Мокуша прядет шерсть; выходя же из избы, она так и щелкнет веретеном о брусок, о полати". Связана была эта богиня и с некоторыми другими хозяйственными работами. Так, при стрижке овец в ножницы клали по клоку шерсти в жертву Мокуше. Когда неостриженные овцы линяли, говорили: "Ой, Макуша стрижет овец". Г.С. Маслова отмечала: "Именем Мокоша в Череповецком уезде назывался дух в образе женщины (с большой головой и длинными руками), прядущей по ночам. Функции Мокоши в XIX в. очень ограничены по сравнению с предыдущими веками, и она из покровительницы превратилась в злобное существо". Возможно, отголоски ее связи с любовью отразились в поговорке, записанной В.И. Далем: "Бог не Макешь, чем-нибудь да потешит".
Определенные данные о характере этой богини может дать и этимология Мокоши. Посколько Мокшей называется правый приток Оки, а одна из групп мордвы точно также называется мокшей, такие известные дореволюционные исследователи славянского язычества, как Н.М. Гальковский и Е.В. Аничков, вслед за П. Строевым предполагали финское происхождение имени славянской богини. Однако против финской гипотезы говорит как наличие данного имени у других славянских народов, которые явно не могли заимствовать его от мордвы, так и более детальное изучение финно-угорской мифологии: "Современные исследования дохристианских верований мордвы показали, что в ее пантеоне никакого божества под именем Мокошь не существовало. У мордвы, как и у марийцев, система топонимов обычно двучленна. Первая часть теонима обозначает ту или иную стихию природы, а вторая – женщину, мать (морд. и мар. ава)". Никаких следов Мокоши не было обнаружено и у других финно-угорских народов, что окончательно доказывает полную несостоятельность "финской" гипотезы. Однако это обстоятельство ни в коей мере не отменяет сделанного наблюдения о явной схожести имени славянской богини, притока Оки и самоназвания части мордвы и ставит перед исследователями вопрос, имеется ли между этими именами какая-либо действительная связь или это случайное созвучие.
Л. Нидерле и филологи В.И. Даль и М. Фасмер выводили ее имя от славянского корня мок, мочить, мокрый. В качестве родственных слов Фасмер называет др. – инд. makhas - "богатый, благородный", также "демон", и греч. µαχλοζ – "похотливый, буйный". По мнению Г. Ильинского, на связь с прядением указывала и этимология имени богини, родственной как русск. мошна, так и лит. maktyti – "плести", что свидетельствует о том, что Макошь имела отношение как к пряже, так и к "связыванию" вообще и "к связыванию половыми, брачными узами", в частности. Рассматривая имя этой богини как эпитет, Г. Ильинский отмечает, что "Mokosa первоначально была лишь эпитетом какой-то богини, которая на древнеславянском Олимпе играла роль покровительницы и полового совокупления и вообще брака. (…) Итак, основным смыслом слова Мокошь была "связывающая, сплетающая". Этот же исследователь предположил, что имя Сивы, одной из богинь полабских славян, надо читать как Шива, т. е. "швея". Л. Нидерле также считал Мокошь покровительницей брака подобно древнегреческой Афродите. По иному понимает эту этимологию Б.А. Рыбаков, которую, к тому же он трактует двояко. С одной стороны, он ее связывает со словом "къшь" или "кощь", обозначающим "жребий" или "судьбу". С другой стороны, этот же корень используется в словах, обозначающих различные емкости для зерна, что дало исследователю основание трактовать эту богиню как "мать урожая", а так же жизненных благ и изобилия. Н.Р. Гусева сопоставила ее имя с санскритским корнем muc– "освобождать, отпускать, покидать, выливать (позволять течь), умирать" и производным от него понятием meksha, имеющим значение "освобождение, развязывание, проливание, утекание, смерть". Исследовательница считала, что данные значения во многом перекликаются с функциями Мокоши, известными по славянской традиции: "Круг понятий, семантически связанных с корнем muc– охватывает в санскрите представления о ночи (moki "ночь", "освободительница"), и наименование сока растений, и самих растений (в том числе волокнистых, используемых для прядения, в частности хлопка)". В.В. Иванов и В.Н. Топоров подвергли гипотезу Н.Р. Гусевой уничижающей критики, заклеймив ее как "элементарно безграмотную этимологию" (эту же характеристику они отнесли и к гипотезе Б.А. Рыбакова), которая должна быть отвергнута. Следует признать, что с филологической точки зрения предложенные Н.Р. Гусевой параллели действительно далеко небезупречны, однако направление поисков ей было выбрано, на мой взгляд, верно. Со своей стороны укажу санск. moksha – "избавление", "освобождение", которое гораздо точнее соответствует имени Мокошь, нежели корень muc-. Уже в Древней Индии это понятие воспринималось в отвлеченном плане, в том числе и как "окончательное спасение души", а одна из книг индийского эпоса "Махабхараты" носит название "Мокшадхарма", т. е. "основа освобождения". Ниже будет рассмотрено, насколько оправдано подобное сближение. Необходимо отметить, что предположение о связи имени славянской богини с данным санскритским термином является единственной гипотезой, объясняющей появление однокорневого названия у мордвы. Специально занимавшийся этим вопросом Н.Ф. Мокшин пришел к следующему выводу: "На наш взгляд, теоним Мокошь, санкскритский термин Moksha, гидроним и этноним Мокша так или иначе восходят к общему индоевропейскому источнику. (…) Среди индоевропейских гидронимов, воспринятых финно-уграми Поволжья, был, видимо, и гидроним Мокша, от которого уже значительно позже возник соответствующий этноним, обозначивший одну внутримордовскую этническую общность, расселенную в бассейне реки Мокши". Данный вывод тем более обоснован, что название целой группы финно-угорских народов в этом регионе, таких как удмурты, мари и мордва, образовано от заимствованного ими индоевропейского корня mer-, ср. санск marta – "смертный человек", что свидетельствует о сильном индоиранском влиянии на них в древности.
Таким образом, приведенные данные показывают, что Мокошь была связана с влагой вообще, реками в частности, являлась богиней любви, в ряде случаев ассоциировалась с верхом, имела отношение к прядению и стрижке овец и, что опирается лишь на трактовку Б.А. Рыбакова первого слова ее имени как ма-, была связана с урожаем и понятием судьбы. Поскольку образ Мокоши весьма тесно был связан как с водной стихией, так и с прядением, отметим, что семантическая связь между этими, казалось бы совершенно разнородными началами, возникла еще в индоевропейский период и отчетливо фиксируется на уровне языка. Так, например, русское слово волна одновременно обозначает как волну реки, так и волну шерсти; древнехеттскому названию реки Hulana в этом же языке соответствует hulana – "шерсть" и hulali – "веретено"; лит. vilna "шерсть" и многочисленные названия рек типа Vilnele, Vilnia. Следы этой древней семантической связи проявлялись и в зафиксированных сравнительно недавно различных обрядах, связанных с ткачеством: "Протянув нити основы в ниты, быстро отрезали узелок и бросали его в огонь или реку, чтобы также быстро ткалось, как горит или плывет узелок… Начиная ткать, отрезали несколько нитей с навоя и бросали их в ручей, чтобы работа так же быстро шла, как нити плывут по воде…"