Тесная связь с водой одновременно двух женских персонажей "народного православия" может показаться странной или даже взаимоисключающей, однако это не будет казаться таким необычным, если мы примем во внимание два момента. Во-первых, представления, связанные с одним языческим богом или богиней, могли перейти на нескольких персонажей новой религии, а не обязательно только на кого-нибудь одного. Во-вторых, оба наиболее популярных православных женских персонажа тесно сближались между собой в народном сознании, и иногда дело доходило даже до их полного отождествления – очередного кощунства с точки зрения христианской догматики. На древних севернорусских иконах Параскева Пятница в ряде случаев изображалась на обороте образа Богоматери. Традиция эта достаточно древняя: так, например, Федоровско-Костромская икона Богородицы, на обороте которой была изображена Параскева, чудесным образом явилась князю Василию Квашне во время охоты на сосне еще в 1239 г. Еще дальше идут заговоры, прямо объявляющие их одним персонажем: "…Тифинская, Казанская и Смоленская Божья Матерь, во святом крещенье Пятница Парасковья…" Записанная на Водлозере легенда гласит: "Во сне ему Пятница явилась, сама пресвятая богородица…" Еще дальше в этом отношении пошло "народное" православие в Сибири: "В народных рассказах образы Богородицы и Параскевы Пятницы являются практически идентичными. Иногда информаторы их даже путают. Например, жительница села Нижний Коен Искитимского района Новосибирской области, показывая икону Богородицы, назвала образ, изображенный на ней, Параскевой Пятницей. Она же утверждала, что у святой Пятницы, как и у Девы Марии, был сын – мученик, пострадавший вместе с матерью за христианскую веру. По рассказам ее соседки, Параскева Пятница – это дочь Девы Марии, родившаяся в результате непорочного зачатия. Иисус Христос был сыном святой Параскевы. Информатор сообщила, что бывают иконы с изображением матери и младенца: если ребенок девочка – значит это Богоматерь с маленькой Параскевой, а если женщина с мальчиком – то это святая Пятница и Христос. Жительница Нижнего Коена утверждала, что у нее были две таких иконки, но сгорели во время пожара".
Параллель между женским началом и водой была настолько устойчивой, что отмечается в средневековой "Повести о Петре и Февронии" на следующем примере: "В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И этот человек, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с помыслом. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: "Зачерпни воды из реки с этой стороны судна сего". Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: "Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего". Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: "Одинакова вода или одна слаще другой?" Он же ответил: "Одинаковая, госпожа, вода". После этого она промолвила: "Так и естество женское одинакво. Почему же ты, позабыв про свою жену, о чужой помышляешь?". Данная ассоциация помогает понять описание одной из форм древнерусского свадебного обряда, о котором в "Слове св. Григория по Чудовскому списку" говорится: "водять невѣстоу на воду даюче замоужь, и чашю пиють бѣсомъ, и кольца мечють в воду и поясы, о злое дѣло крстьяномъ съ творити оставльша _ба". Обычай вождения невест к воде оказался достаточно живуч, и в конце XIII в. митрополит Кирилл пишет: "и сеслышахомъ, яко въ прѣдѣлѣхъ новгородскихъ невѣсты водятъ к водѣ, и нынѣ не велимъ тому тако быти". Таким образом, средневековые источники, описывающие древнерусское язычество, отмечают связь обрядов у воды с заключением браков, т. е. те элементы, которые другие источники отмечают при характеристике Мокоши.
Однако связь с заключением брака отмечается в гораздо более поздний период и у "двоеверной" Параскевы Пятницы. На праздник Покрова Богородицы девушки обращались к ней с такой молитвой о женихе: "матушка Пятница Параскева! покрой меня поскорея". Обращение к Пятнице в праздник, посвященный Богородице, вновь указывает на тесную связь обоих этих образов в народном сознании. Следует отметить, что "народное православие" представляло замужней и саму эту святую. Болгары считали "Света Петку" матерью Недели-Воскресенья, а у украинцев сохранилась поговорка: "Середа дiвка, а П'ятниця – жiнка". В украинской сказке Пятница имеет сорок одну дочь, как замужнюю женщину описывает ее и русская сказка, в которой она окрестила родившегося у чертей ребенка.
Кроме того, с образом Параскевы Пятницы был связан так называемый календарь двенадцати пятниц. В нем, помимо предписаний поста в определенные дни, также прослеживается связь с зачатием, причем как в позитивном, так и в негативном смысле. Так, например, в награду за пост в Ильинскую пятницу обещалось, что за это поведутся в благочестивом хозяйстве хорошие, крепкие лошади, а у матерей семейств будут легкие роды. Если же супруги вместо поста занимались любовью, то тогда "зародится в тот день чадо, то оно будет либо глухое, либо немое, либо выродится из него вор, разбойник, пьяница, чародей или вообще всем злым делам начальник". Такое же наказание грозило и за непочтении к 12-й пятнице.
Данный календарь двенадцати пятниц приписывался народной традицией римскому папе Клименту и именовался "Поучение, иже во святых отца нашего Климента, папы Рымского о двенадесятницах". Это был особый, параллельный церковному календарь явно внеканонического происхождения, и еще в XIX веке православная церковь активно боролась с ним, всеми силами пытаясь изъять его. С.В. Максимов так писал об этом: "Духовенство всеми мерами старается изъять из обращения эти остатки старины…", но "переписчики тщательно прячут свою литературу… Наши корреспонденты, по крайней мере, сообщают из разных мест, что им лишь с величайшим трудом удалось достать нижеследующий текст поучения Климента о двенадцати пятницах". Следует отметить, что это не единственный пример борьбы официального духовенства с народным культом Пятницы. Так, например, говоря об иконе Ильешевской Пятницы, этот же исследователь отмечает: "Образ изваян из дерева и, как все такого рода иконы, наглядно свидетельствует о древнейшем своем происхождении и чрезвычайном народном почитании. Последнее обстоятельство подтверждается именно тем, что образ устоял на месте в числе немногих в России даже в те строгие времена, когда энергически и решительно изгонялись из русских храмов этого вида и характера иконы. Значительное число их было свезено в Новгород и свалено под софийского звонницею. Какая судьба постигла их впоследствии – неизвестно. Значительную часть, конечно, сожгли. Вообще, надо сказать, мало кто интересовался таким, в своем роде, замечательным историческим музеем, хотя, по многим данным, в некоторых изваяниях могли чествоваться истуканы языческой эпохи. В них плоская резьба грубого, детских рук, дела, лишь при условных намеках подобия чертам человеческих лиц, прямо свидетельствует о том, что изваяния рублены в пределах новгородской земли в те времена, когда новгородцы не заслужили еще известных летописных упреков от южан, за известное искусство свое, "яко плотницы".
Распределялись в году эти двенадцать пятниц так:
1-я пятница – первая неделя Великого поста (скользящая пасхальная шкала);
2-я пятница – перед Благовещением (до 25 марта по старому стилю);
3-я пятница – Страстная пятница (перед пасхой);
4-я пятница – перед Вознесением (пасхальная шкала);
5-я пятница – перед Духовым днем (на следующий день после семика, тоже по пасхальной шкале);
6-я пятница – перед днем Ивана Купалы (до 24 июня);
7-я пятница – перед Ильиным днем (до 20 июля);
8-я пятница – перед Успеньем (до 15 августа);
9-я пятница – перед днем Кузьмы и Демьяна (до 1 ноября);
10-я пятница – перед Михайловым днем (до 8 ноября);
11-я пятница – перед Рождеством (до 25 декабря);
12-я пятница – перед Богоявлением (до 6 января).
В эти пятницы данный календарь предписывал пост, суля вознаграждения соблюдающим его и обещая различные кары нарушителям. Следует отметить, что пятницы эти воспринимались народом совершенно конкретно, в антропоморфном обличье: "По понятиям народа, это живые существа, к которым можно обращаться с молитвой и прошениями. Существа эти, в воображении крестьян, рисуются в виде девиц, причем 10-я "пятница" считается самой старшей: вместе с 9-й "пятницей", она приносит Богу все наши молитвы прежде всех других "пятниц", так как стоит ближе к Богу, а равно и к святым угодникам и Богородице". Как видим, с образом пятницы народное сознание связывало какую-то особую организацию годового цикла, лишь частично совпадающую с каноническим церковным календарем. Хоть этот календарь и прятали от духовенства, однако новая религия все равно повлияла на него не только тем, что пятницы приурочивались уже к христианским праздникам, но и тем, что в четырех случаях (пятницы 1, 3, 4, 5-я) четкая календарная приуроченность была нарушена скользящим пасхальным циклом. Кроме того, известны и другие варианты этого календаря, в котором пятницы приурочены к другим христианским праздникам.
Сначала И.Ю. Некрасов, а затем гораздо более аргументированно Б.А. Рыбаков отмечали его несомненно языческое происхождение. Весьма показательна привязка этого языческого календаря к римскому папе Клименту, фигурирующему и в "Голубиной книге" в связи с замаскированной под христианство западнославянской языческой традицией. Еще до революции И.Ю. Некрасов совершенно справедливо видел в нем "исключительно славянское изобретение" и относил время его возникновения к дохристианской эпохе: "…русский духовный стих о двенадцати Пятницах, в его уже христианском оттенке, появляется у русского народа чуть не с самых первых времен крещения Руси. А прежде этот стих, с другим оттенком, у населения существовал издавна, как выражение известных бытовых воззрений народа, еще не принявшего христианской веры". Впоследствии Б.А. Рыбаков показал, что те пятницы, которые не сдвинуты со своих изначальных мест христианским пасхальным циклом, указывают на дни, предшествующие таким языческим празднествам, как весеннее равноденствие (2-я пятница), летнее и зимнее солнцестояние (6-я и 11-я пятницы), Перунов день (7-я пятница) и день Сварога-Кузьмодемьяна (9-я пятница). 8-я пятница знаменовала собой конец жатвы. На сугубо женский характер данного апокрифического календаря указывает то, что самой главной пятницей в году считалась 10-я, которая праздновалась перед днем архангела Михаила (8 ноября). Как отметил Б.А. Рыбаков, этот период является началом нового цикла деревенских женских работ. Страда позади, хлеб убран, лен надерган, вымочен и оттрепан, с Михайлова дня начинались долгие зимние посиделки – коллективное прядение льна и шерсти. Две главные пятницы стояли у начала этого сезона и открывали его. Празднества начинались тканьем "обыденной пелены" (т. е. вытканной в один день) в честь 9-й пятницы. Девушки коллективно проделывали в один этот день весь годичный цикл работ: теребили лен, пряли, ткали, белили. Подобным вещам придавали большое значение: "Обыденные полотенца – это полотенца, сделанные (коллективными усилиями жителей селения) в один день или в одну ночь… Оно считалось безупречно чистым, обладающим силой сопротивления "нечистой силе". Изготовляли их в случаях эпидемических заболеваний людей и скота, а иногда для предотвращения засухи и града. Связь обыденного полотенца с аграрной магией выражена вполне определенно". Правило "Девятую пятницу от Воскресения Христова чествуй" было достаточно распространено. В Вологодской области был даже обычай строить девятой пятнице обыденную пелену – по данному обету девушки сходились, теребили лен, пряли и ткали за сутки пелену в дар святой. Возможно, о существовании представлений об особой роли девятой пятницы свидетельствует и следующее решение новгородского архиепископа, принятое им в 1345 г.: "Заложи владыка Василии святу Пятницю, что порушилась в великыи пожаръ… Того же дни заложи владыка Василии церковь святую Кузмо и Дамиана…" Новгородский владыка, о котором идет речь в данном летописном известии, это знаменитый Василий Калика – архиепископ, вышедший из простого духовенства и бывший, как было показано в исследовании о "Голубиной книге", особенно близок к народной "двоеверной" традиции. До своего поставления он служил в церкви Кузьмы и Демьяна, так что его решение восстановить в первую очередь ее весьма естественно. Однако заложение им в тот же день и церкви Пятницы на первый взгляд выглядит непонятно. В ходе страшного пожара в Новгороде сгорели многие церкви, и решение о восстановлении в первую очередь именно этих двух храмов может быть объяснено, только если предположить, что между этими святыми существовала какая-то связь. В ортодоксальной православной традиции Косма и Дамиан никак не связаны с Параскевой, однако, как мы видели выше, народные представления, основанные на календаре двенадцати пятниц, выделяют девятую пятницу, празднующуюся как раз перед днем Кузьмы-Демьяна.
Однако образ Пятницы организовывал хозяйственный год на Руси не только с помощью календаря, но и с помощью целой системы запретов. Так, во многих местах Руси в пятницу запрещалось прясть, ткать и шить, чтобы не запорошить глаза Пятнице, не исколоть ее иглами и веретенами и не навлечь на себя месть этой святой. По свидетельству С.В. Максимова, при виде нераспознаваемого почернелого изваяния Пятницы, находившегося в г. Брянске, богомолки говорили: "За грехи наши обрызгали матушку золой наши бабы-грешницы, что по пятницам белье бучили (т. е. при стирке обычно пересыпали белье золой для щелока)", а архангельские поморы в селе Шуе объясняли точки и червоточины на другой старинной иконе Пятницы аналогичным образом: "Истыкали наши беспутные женки нашу святую иголками, когда шили рубахи свои по пятницам". В Полесье еще в 80-х гг. прошлого века пятница считалась наиболее значимым в мифологическом и ритуальном отношении днем недели. Каждая пятница считалась значимым и опасным днем, особенно тщательно соблюдали там запреты и предписания, в том числе и на прядение, в пятницы перед праздниками. В Белоруссии еще в начале ХХ в. крестьяне по пятницам не только не занимались домашним хозяйством, но и не пахали, а если какая-либо работа было ранее начата, то она заканчивалась в субботу. По русской пословице, кто в пятницу дело начинает, у того оно будет пятиться. Интересно отметить, что в русском языке слово пятница имеет также значение "распутья, раздорожья, развилья", а также данным словом обозначали часовенку, крест с образом на распутье. Как отмечают Е.Е. Левкиевская и С.М. Толстая, возводимые на перекрестках дорог часовни назывались пятницами потому, что Пятница считалась спутником странствующих. Если это не относительно поздняя семантическая связь, то пятница в народном сознании могла соотноситься с актуализацией нескольких вариантов потенциального развития событий, распутья в прямом и переносном смысле, когда человек должен был с максимальной осмотрительностью и с соблюдением всех ритуальных предписаний подойти к выбору направления своего дальнейшего движения.
Нарушение запретов могло сурово наказываться. Так, в Ярославской губернии бытовала быличка про женщину, которая пряла и ткала в пятницу, и которую явившаяся ей Пятница в наказание до полусмерти истыкала железной спицей: "Тыкала, тыкала, пока до полусмерти не истыкала. Утром нашли бабу всю в крови и насилу в чувство привели. Да только с тех пор баба по пятницам уже работать – ни-ни: стала почитать праздничный-то день". "Столь же распространен и другой рассказ, в котором обиженная пятница превратила "бабу-непочетницу" в лягушку – с тех пор, будто бы, и лягушки на земле пошли". Данный сюжет выводит нас как на связь женских божеств с пресмыкающимися, так и перекликается с образом Царевны-лягушки русских сказок. Еще более явно эти архаичные представления выступают в болгарских поверьях, согласно которым Пятница может принимать облик змеи и в таком виде являться в дом, где живет нарушившая запреты женщина. А.Н. Афанасьев указывает на возникновение одного ритуального запрета, который чрезвычайно распространен у всех восточных славян: "По народному объяснению по пятницам не прядут и не пашут, чтобы не запылить матушку-Пятницу и не засорить ей кострикою и пылью глаз". По легенде, бабе, которая пряла в пятницу, явилась св. Пятница и запорошила ей очи, но затем смилостивилась и вернула ей зрение. По народным поверьям, отмечает С.В. Максимов, у того, кто прядет в пятницу на том свете слепы будут отец с матерью. Весьма показательно, что это объяснение табу, генетически восходящего к Мокоши, относилось и к Богородице, свидетельствуя о теснейшей связи и взаимозаменяемости в этом плане обоих женских христианских персонажей: "В других местностях поверье, соединяемое с матушкой Пятницею, относят к Пречистой Деве; так бабы не прядут по пятницам, чтобы не запылить Богородицы…" Нечего и говорить, что само представление о том, что люди своей земной работой могут запылить и засорить глаза божеству, имеет не христианскую, а откровенно языческую природу и исходит из идеи тотального присутствия божества во всех явлениях материального мира. Кроме того, в этнографических материалах встречается и другое объяснение запрета работ в пятницу, напрямую связанное с культом предков: "По пятницам мужики не пашут, бабы не прядут. Кто в пятницу работает, святым родителям кострыкой глаза запорашивает". Весьма интересно отметить, что похожий запрет был зафиксирован и в польском источнике XVII в., однако уже не с недельной, а с годовой календарной приуроченностью. Согласно этому документу, "женщины не мотают, не прядут, не стирают и не мелют в жерновах весь период от Рождества до дня Трех королей (6 января. – М.С.)". Одно из объяснений этих запретов было следующим: "нельзя прясть в сочельник, так как злые духи крутятся и вьются в воздухе". По мнению Я. Климашевского, эта серия запретов была вызвана стремлением не повредить незримо присутствующим и летающим в доме и вод дворе душам. В "Слове святого отца Пахомия о среде и пятке" говорится о том, как Среда и Пятница в образе ангелов являются только что умершему и ведут в рай души тех, кто свято проводил эти дни. Таким образом, запрет на прядение в пятницу мотивируется тем, что это действие способно "навредить" родителям на том свете либо разгневать женское сверхъестественное существо, которое способно наказать нарушителя болезнью или даже смертью, а также повлиять на участь его души после смерти.