* * *
Глава 7. Природа и непосредственность восприятия
Чтобы понять индейцев пираха, совершенно необходимо понять их отношение к природе. Это не менее важно, чем изучить их материальную культуру и устройство общества. Когда я стал пристальнее исследовать связь пираха с природой, я обнаружил, что их представления о естественном ходе вещей и связи природы с человеком отражены в особых понятиях. Особенно характерны два слова - bigíи xoí; они помогут нам понятьмировоззрениепираха.
О том, что такоеbigí, я узнал однажды после тропического ливня. Вначале я записал фразуbigí xihoíxaagá, которая должна была значить ‘мокрая, глинистая земля’. Потом я указал на затянутое облаками небо, чтобы услышать, как будет "облачное небо". Но мой информант ответил тем же самымbigí xihoíxaagá, опять ‘мокрая земля’. Я подумал, что чего-то не понял. Земля и небо - это совсем разные вещи. Поэтому я пошел к другим носителям языка, но все давали один и тот же ответ. Конечно, возможно, все они давали непредвиденный ответ: что-нибудь типа "ты дурак" или "ты показываешь пальцем". Но я был, в общем, уверен, что дело не в этом.
Эти два понятия важны по ряду причин. Особенно они интересны тем, что помогают понять, как пираха представляют себе болезнь. Это я узнал в самом начале работы, когда Кохоибииихиаи говорил со мной о своей дочери Ибии (Xíbií). Я пытался объяснить ему, почему она больна малярией, и заговорил о комарах и крови.
- Нет, нет, - перебил меня Кохои.
- Ибии больна, потому что наступила на лист.
- Что? Но я же тоже наступил на лист. И я не болен, - ответил я, удивленный его реакцией.
- Лист сверху, - ответил он, что было еще более загадочно.
- Какой лист сверху?
- Бескровный с верхнего "биги" (bigí) спустился на нижний "биги" и оставил лист. Когда люди пираха наступают на листья с верхнего "биги", они заболевают. Эти листья как наши листья. Но от них заболевают.
- А как ты знаешь, что это лист с верхнего "биги"? - спросил я. - Потому что если на него наступить, то заболеваешь.
Я еще расспросил об этом Кохои, а потом поговорил с несколькими другими индейцами. Выяснилось, что пираха представляют вселенную подобной слоеному пирогу, и каждый слой отделен от другого границей, называемой "биги". Есть миры над небом и миры под землей. Я понял, что эти верования похожи, хотя и не во всем, на представления племени яномами, которое тоже верит в многослойную вселенную.
Как и "биги", второй термин для описания природы - "ои" (xoí) - имеет более широкое значение, чем я думал сначала. Поначалу я полагал, что "ои" просто означает "джунгли", потому что чаще всего это слово употребляют именно так. Затем, однако, я понял, что это слово обозначает все пространство между двумя "биги". Нечто вроде "биосферы" и одновременно "джунглей", подобно нашему слову "земля", которое может обозначать и всю планету, и почву на ее поверхности. Если вы идете в джунгли, вы скажете: "Я пошел в ои". Если вы хотите сказать, чтобы кто-то не шевелился, например, в лодке или если на человека село опасное насекомое, вы говорите: "Не шевелись в ои". В ясный день вы скажете: "Хорошее ои". Таким образом, значение этого слова шире, чем просто "джунгли".
Эти слова стали для меня откровениями и позволили понять, что существуют иные способы осмыслять природу. Однако меня ждали еще большие сюрпризы.
Один из первых: похоже, у пираха нет счетных слов и чисел! Сначала я думал, что в языке пираха есть слова "один", "два" и "много", что не редкость среди языков мира. Но потом я понял, что те слова, которые я и предыдущие исследователи принимали за числительные, означают только относительно большее или меньшее количество. Я стал это замечать, когда индейцы стали спрашивать меня, когда снова прилетит самолет. Со временем я понял: им нравилось меня спрашивать, потому что им казалось практически волшебством, что я знаю, на какой день прилетит самолет.
Я мог поднять два пальца и сказать: "Хои" (Hoi), - используя слово, которое, как мне казалось, означает "два". Индейцыотвечали изумленными взглядами. Когда я стал наблюдать за ними пристальнее, я увидел, что они никогда не считают ни на пальцах, ни на других частях тела, ни с помощью счетных предметов. Кроме того, я увидел, что они используют слово, которое я принимал за "два", когда говорят о двух маленьких рыбах или об одной умеренно крупной рыбине, что подтверждало мою мысль о том, что эти "числа" просто указывают на относительную величину: две маленькие или одна средняя рыба примерно равны по объему, но в любом случае меньше, чем крупная рыбина, что и заставляет использовать специальное "числительное". В конце концов ряд специалистов-психологов провели при моем участии серию экспериментов, которые потом были представлены в научных публикациях, и убедительно доказали, что у индейцев пираха нет слов для обозначения числа и нет никакого счета.
Однако я получил прямые доказательства того, что в языке пираха нет слов для счета, еще до этих опытов.
В 1980 г., по просьбе самих индейцев, мы с Керен начали цикл вечерних уроков чтения и счета. Участвовала вся моя семья - Шеннон, Кристин и Калеб (им было девять, шесть и три года соответственно) сидели рядом с индейцами и делали задания с ними вместе. Каждый вечер, в течение восьми месяцев, мы пытались научить взрослых индейцев пираха считать до десяти на португальском. Они хотели этому научиться, потому что не понимали, как устроены деньги, и хотели сразу видеть, не обманывают ли их речные торговцы (по крайней мере, они это объясняли так). Но спустя восемь месяцев ежедневных стараний, при том что даже звать на уроки никого не приходилось (все индейцы собирались сами и с большим воодушевлением), индейцы поняли, что эта премудрость им не по зубам, и уроки прекратились. Ни один человек в племени не научился за восемь месяцев считать до десяти. Никто не научился складывать три плюс один или даже один плюс один (если под "научился" подразумевать, что верный ответ он дает постоянно, раз за разом). Правильные ответы звучали лишь изредка.
Как бы ни объяснялось то, что пираха не могут научиться считать, я считаю, что одним из важнейших факторов стало то, что они, в общем, не ценят знания бразильцев (и американцев тоже). И даже активно сопротивляются проникновению этой информации в их жизнь. Они спрашивают о чужих культурах в основном, чтобы посмеяться. Если, как мы и поступали на занятиях, предположить, что на конкретный вопрос есть предпочтительный - правильный - ответ, это не нравится индейцам, и они, скорее всего, попробуют сменить тему или рассердятся.
Еще один схожий пример - то, как индейцы "записывали рассказы" на бумаге, которую я им выдавал по их же собственной просьбе. Эти записи состояли из рядов повторяющихся идентичных круглых по форме значков, и тем не менее их авторы "зачитывали" мне по ним рассказы о том, что они сегодня делали, что кто-то заболел и так далее, утверждая, что читают эти записи. Иногда они рисовали значки и показывали их мне, произнося португальские числительные. Им было все равно, что значки выходили одинаковые или что у каждой цифры или символа свой облик, который нельзя нарушать. Если я просил их нарисовать один и тот же знак дважды, они никогда с этим не справлялись. При этом им казалось, что они изображают то же, что и я. На занятиях мы не могли добиться, чтобы индеец нарисовал прямую линию без многочисленных подсказок, и после этого без подсказки повторить эту линию они не могли. Отчасти это было связано с тем, что им нравился сам процесс совместного рисования, но также и с тем, что сама идея "правильной" формы рисунка была им совершенно чужда.
Всё это интересные факты, и я стал подозревать, что они обусловлены неким более общим принципом в культуре пираха. Но пока что я не понимал, что это за принцип.
Далее, обсуждая язык пираха с Керен, Стивом Шелдоном и Арло Хайнриксом, я заметил, что у пираха нет непроизводных названий цветов, то есть таких обозначений цвета, которые не были бы образованы от других, более конкретных слов. До этого я просто соглашался со Стивом, что такие слова у пираха есть. В его списке были слова "черный", "белый", "красный или желтый", "зеленый или синий".
Однако, как выяснилось, это были не отдельные слова, а словосочетания. Более точный их перевод такой: "кровь грязная" - черный; "оно видит" или "оно прозрачное" - белый; "оно как кровь" - красный; "оно еще незрелое" - зеленый.
Я считаю, что названия цветов имеют одно сходство с числами. Числа - это обобщения, которые группируют предметы во множества, объединенные по арифметическим характеристикам, а не по конкретно-предметным, непосредственно наблюдаемым признакам. И таким же образом, как показали многочисленные исследования психологов, лингвистов и философов, понятия цвета - это, в отличие от других прилагательных и вообще других слов, некие обобщения, которые вносят искусственные разграничения в непрерывный по природе спектр видимого света.
Сказанное не означает, что индейцы пираха не видят разные цвета или не называют их. Они видят цвета вокруг себя так же, как и мы. Однако они не обозначают видимый цвет отдельными словами, которые жестко привязаны к определенным обобщенным представлениям о цвете. Они описывают цвет целыми фразами.
Нет числительных, нет счета вообще, нет обозначений цветов. Я все еще не понимал, в чем дело, но накапливавшиеся данные постепенно помогали оформиться новой идее, по мере того как я изучал все больше диалогов и рассказов на языке пираха.
Затем я установил, что в их языке отсутствуют и такие слова, которые, по мнению лингвистов, должны иметься в любом языке: количественные показатели вроде "все", "каждый", "всякий" и других.
Чтобы понять это, будет полезно рассмотреть ближайшие эквиваленты этих слов в языке пираха (соответствующие слова выделены жирным шрифтом):
Hiaitíihí hi ogixáagaó pió kaobíi
‘Большинстволюдей племени пошли купаться / плавать’ (букв. ‘большое людей…’).
Ti xogixáagaó ítii isiogió xi kohoaibaaí, kogahóihi hi Kóhoi hiaba
‘Мы съелибольшую частьрыбы’ (букв. ‘Мое большое съело большое рыбы, но было маленькое, что мы с Кохои не съели’).
Следующее предложение ближайшее по значению к понятию "каждый", что мне удалось найти:
Xigihí hi xogiáagaóxoga hápií. Xaikáibaísi, Xahoáápati pío, Tíigi hi pío,ogiáagaó
‘Всемужчины ушли на огород’ (букв. ‘Большое мужчин все ушли на огород. Аикаибаиси, Ахоаапати, Тииги их большое ушли’).
Gátahai hóihiixabaxáígioaoaagá xagaoa koó
‘В каноэ чужеземца былонесколькобанок’ (букв. ‘Малое банок, остававшееся вместе, было в брюхе каноэ’).
Однако есть два понятия, обычно употребляемых при разговоре о том, сколько было съедено или сколько требуется пищи, которые, если судить по их примерному переводу, могут оказаться количественными показателями: "целое" - báaisoи "часть" - gíiái.
Tíobáhai hi báaisokohoaisóogabagaí
‘Ребенок хотел / хочет съесть этовсе’ (букв. ‘Ребенок множество / целость есть хочет’).
Tíobáhai hi gíiáikohoaisóogabagaí
‘Ребенок хотел / хочет съесть часть этого’ (букв. ‘Ребенок вот от того есть хочет’).
Помимо буквального значения, есть некоторые препятствия для того, чтобы считать эти слова количественными показателями. Во-первых, они могут использоваться так, как настоящие слова этого типа не могут. Это проясняет следующий пример. Допустим, кто-то только что убил анаконду. Кохои характеризует это первой фразой. Затем кто-то берет себе часть туши, пока ее не продали мне. После этого Кохои скажет вторую фразу, но в ней сохранится словоbáaiso‘целый’. В английскомтакое невозможно.
Xáoói hi paóhoa’aí xisoí báaiso xoaboihaí
‘Чужеземец, наверно, купит всю кожу этой змеи’.
Xaió hi báaiso xoaobáhá. Hi xogió xoaobáhá
‘Да, он купил ее всю’.
Чтобы понять, почему этот пример доказывает отсутствие подлинных количественных слов в языке пираха, давайте сравним с примером из нашего языка. Представьте, что кто-то - например, продавец - говорит вам: "Да, я вам продамвсёэто мясо".
Вы платите ему за весь кусок.
Но затем он отрезает от этого куска на ваших глазах, а потом заворачивает и отдает вам всё, что осталось. Как вы думаете, он поступил нечестно? Если да, то это потому, что слово "всё" или "все", если оно употреблено правильно, означает, что ничего в остатке не будет, что мы говорим о всей массе чего-либо или о всех элементах какого-либо множества отдельных предметов. Носители языков, где есть слово "всё", не скажут, что в этой ситуации продавец продалвсёмясо; он продал большую часть, но не всё. Лингвисты и философы называют такие свойства количественных показателей "условиями истинности". Условия истинности - это те обстоятельства, при которых носители языка согласны, что слово использовано правильно. Эти условия, конечно, могут меняться. Так, если ребенок скажет: "В гости придут все ребята", - ни сам он, ни родители не подумают, будто в гости придут все дети в мире, в стране или даже в городе; придут только его друзья. В данном случае ребенок использует слово "все" не в самом точном значении, но такое приближение все равно приемлемо. И вся загвоздка в том, что в языке пираха эти условия истинности ни для какого слова не предусматривают точное, определенное значение, как у слова "все" ("каждый элемент во множестве").
Мы это понимаем потому, что в ситуации, подобной нашему примеру, индеец пираха всегда скажет, что, хотя кусок змеиной кожи исчез, все же "он купил всю кожу анаконды". Если бы это слово действительно значило "вся", так сказать было бы нельзя. Значит, в языке пираха количественных показателей нет.
Все новые и новые открытия в культуре пираха заставили меня пристальнее взглянуть на некоторые менее очевидные ценности их общества. Для этого я в первую очередь стал изучать их рассказы.
Беседы с индейцами и запись их рассказов занимали бо́льшую часть времени, которое я проводил в селении, так как они явно передавали ценности и верования всего племени, выставляя их в таком свете, который не могли на них пролить простые наблюдения. Даже тематика рассказов говорила о многом - индейцы не рассказывают о том, чего не видели сами: о далеком прошлом, о далеком будущем, о выдуманных событиях.
Одна история, которая мне всегда нравилась, - это рассказ Каабооги (Kaaboogí) о том, как он убил пантеру, рассказанный в тот же день. Пантера весила не меньше ста килограммов (моя оценка основывается на размерах ее головы и на том факте, что даже четверо индейцев не смогли донести ее тушу целиком до селения). Голову и лапы охотник сам принес в селение, чтобы показать мне.
В первой версии истории, рассказанной сразу после того, как он показал мне останки зверя, было больше деталей. Он рассказал, что пошел охотиться, и его собака почуяла запах и убежала далеко вперед. Затем он услышал, как собака тявкнула и вдруг замолкла. Он побежал посмотреть, что случилось, и нашел половину собаки по одну сторону упавшего бревна, а половину - по другую. Подходя ближе, он краем глаза заметил черный сполох справа. С ним был однозарядный дробовик 28 калибра, который ему купил я; он развернулся и сразу выстрелил из этого жалкого оружия, так что часть дроби попала пантере в глаз. Она упала на бок, но попыталась снова встать. Поскольку дробовик сам не выбрасывает стреляные гильзы, Каабооги быстро выбросил гильзу сам и перезарядил ружье; всего у него было три патрона. Он выстрелил второй раз и перебил пантере лапу; третьим выстрелом он убил зверя.
Голова пантеры была намного больше моей, а лапы целиком закрывали мою ладонь. Когти были длиной в полпальца; клыки насчитывали сантиметров семь в длину.
Когда я попросил Каабооги сесть и рассказать эту историю под запись, он рассказал ее так, как изложено ниже. Я удалил большую часть лингвистических подробностей, чтобы она читалась легче. Разговор с человеком из радикально иной культуры, как показывает этот рассказ, требует не просто верной передачи значения слов. Можно правильно перевести каждое слово и все равно не понять историю целиком. Это связано с тем, что в наших рассказах всегда содержатся невысказанные представления нашей культуры о мире.
Охота на пантеруXakí, xakí ti kagáíhiaí kagi abáipí koái.
Здесь, здесь ягуар прыгнул на мою собаку и убил ее. Ti kagáíhiaí kagi abáipí koái. Xaí ti aiá xaiá.
Ягуарпрыгнул на мою собаку и убил ее. Это случилось со мной. Gaí sibaibiababáopiiá.
Вот ягуар убил собаку, прыгнул на нее. Xi kagi abáipísigíai. Gaí sii xísapikobáobiíhaí.
На нее, на собаку прыгнул ягуар. Я думал, я это видел. Xaí ti xaiá xakí Kopaíai kagi abáipáhai.
И вот я, значит, пантера прыгнула на мою собаку. Xaí Kopaíai kagi abáipá haii.
Тогда пантера прыгнула на мою собаку. Xaí ti gáxaiá. Kopaíai xáaga háía.
Тогда я сказал. Это все [сделала] пантера. Xaí kopaí ti gái. Xaki xisi xísapi kobabáopiíhaí.
Тогда я сказал о пантере. Вот где она прошла. Я думаю, что вижу, [где она прошла].Mm ti gáxaiá. Xakí xísaobogáxaiá xai.
Мм, сказал я. Тогда ягуар вспрыгнул на бревно. Giaibaí, kopaíai kági abáipáháii.
А на собаку он напал. Kopaíai xíbaikoaísaagáhai.
Пантера убила собаку ударом. Xaí kapágobaósobáíbáohoagáixiigá xaí.
Потом, когда я выстрелил, ягуар, он завалился. Kaapási xaí. Ti gáí kaapási kaxáowí kobáaátahaí.
Я сказал Каапаси. Брось [мне] корзину. Xí kagihoi xóbáaátahaí. Kagi abáipí.
Брось мне корзину. Положить собаку. Sigiáihí xaí báóhoipaí. Xisao xabaabo.
Кошка - та самая. Она напала на собаку. Kopaíai xisao xabaabáhátaío. Xaí xabaabáátaío.
Пантера напала на собаку. Так она сделала, что собаки больше нет. Xí kagigía xiowi hi áobísigío. Kagigía xiowi.
Положи ягуара в ту же корзину, что и собаку. Hi aobisigío xabaabátaó. Hi agía sóxoa.
Положи его вместе с собакой, он сделал так, что собаки больше нет. Она поэтому уже [мертвая].Xísagía xíigáipáó. Kagihoi xoáobáhá xaí.
У тебя в корзине части ягуара. Поставь корзину на голову. Giaibáihi xaí xahoaó xitaógixaagahá xai.
Собакатогда, ночью, его учуяла. Kagi xí gií bagáihí kagi abáboitaá híabá.
А он был прямо на ней. Он напал на собаку и убил ее. Kagi aboíboítaásogabaisai. Xóóagá.
Он хотел напасть на собаку. Очень хотел. Xaí ti gáxaiá xaí Kaapási hi ísi hi…