* * *
Таким образом, спектр интерпретаций "народности" сложился к середине XIX столетия. Доминирующими среди них были представления о народности как "этнографизме" в искусстве, как форме выражения этнонациональной русской самобытности, воплощаемой либо одним (крестьянство), либо всеми сословиями (нация). В центре полемики вокруг содержания этого термина находились не особенности "русского духа", а вопросы исторического пути российского государства и связанные с ними поиски роли и значения крестьянства в репрезентации национально-имперского своеобразия. Новаторский на этом фоне взгляд на сущность и методы исследования русской народности К.Д. Кавелина оказался столь оригинальным, сколь и не принятым.
К середине XIX в., как видим, сложилось два направления, два вида интерпретации предмета народоведения, которые можно условно обозначить как "естественнонаучное" и "философское". Первое сформировалось под влиянием немецкой науки (различие Volkskunde и Völkerkunde) и при участии немецких ученых. К ним восходит географический (географо-статистический) принцип описания Империи, здесь народ (этнос) воспринимался как неотъемлемый элемент природного геополитического пространства. Жесткие критерии этнической принадлежности окончательно выработаны не были. Наиболее важными казались язык, внешний облик и нрав народа. Особенности складывания научных школ в России этого времени привели к тому, что существовавшие образцы этнических характеристик применялись прежде всего к нерусским народам Империи.
Вторая тенденция в развитии народоописания была связана с появлением в русской лексике и общественной мысли понятия "народность" и с полемикой о его содержании. Общепризнанным стало заключение о невозможности дать дефиницию народности: "Национальность – слово глубочайшего значения, слово нашего времени, которое все знают, все чувствуют, но которое можно только чувствовать, а не определить". И хотя можно говорить о том, что четкого и, что важнее, однозначного определения понятие не получило, его значения, тем не менее, поддаются реконструкции.
Оформившись в качестве русского эквивалента "национальности", "народность" изначально имела двойственное значение: с одной стороны, выражала российскую национальную (государственную) самобытность, а с другой, сводила ее к адекватному выражению регионального или этнического экзотизма, исходя из отождествления народности с простонародностью. Рассуждения о народности / национальности сопровождались разработкой критериев "истинности" ее носителя. Она осмыслялась прежде всего в связи с проблемой русской (в значении восточнославянской группы племен) идентичности. Это обстоятельство привело к тому, что поиски русской "народности" могли осуществляться и в сфере "духа" народа, и в области выявления узнаваемого визуального и вербального образа, воплощавшего "физио(г)номию народа". Однако жесткая социальная формула "народа" еще не сложилась.
Глава 2
Обнаружить народность: дух и тело
Очень велика должна быть путаница мысли, когда с научными приемами хотят найти реализацию высшего единства, одним реальным выразить множество реальностей или отвлечений.
Д.И. Менделеев
§ 1. Народность: дефиниции
Народность в 1840-50-х гг. – в полном и дословном соответствии с определением Надеждина – понимается как выражение и специфика "народного духа" и (или) антропологических черт. В словаре церковнославянского и русского языка (1847) "народность" определяется как "совокупность свойств, отличающих один народ от другого", в словаре 1864 г. так же – "совокупность всех физических и нравственных особенностей, отличающих один народ от всех других одного племени". К.А. Богданов, анализируя содержание понятия "народность" в российской публицистике и литературе 1830-1840-х гг., справедливо оценил его как не соответствующее всему предшествующему дискурсу. Это верно применительно к эволюции термина в литературной критике, однако уже в середине 1840-х он начинает функционировать именно в новом – т. е. "этнографическом" значении, и в этом случае указанная интерпретация вполне отражает его внедрение в научную сферу.
Словарь 1864 г. относит к народности также "темперамент, характер, язык, степень умственных дарований и физической ловкости, нравы и обычаи, религию". Показательно и ясно сформулированное различие между "народностью" и "национальностью": народность "…отличается от национальности совершенным отсутствием примеси чужих элементов и тем, что предшествует ей". Таким образом, зафиксированное ранее – в 1840-50-х гг. представление о двух этапах народности как выражении степени ее "зрелости" закрепляется в словаре 1864 г. как устоявшееся.
Следует подчеркнуть, что народность понимается и как предшествующая национальности в стадиальном отношении, но не являющаяся этапом складывания нации (в привычной для советской схемы последовательности народ – народность – нация), поскольку трактовка и "народности", и "национальности" подразумевает комплекс отличительных свойств, т. е. качественную характеристику. Значения обоих понятий в этом словаре разъясняются взаимной ссылкой: "национальность – то же, что народность, но уже развитая, принявшая в себя общечеловеческие черты и элементы, и поэтому менее резко наружно разнящаяся от других национальностей, но зато более глубокая, чем народность, проникающая общечеловеческие элементы и черты". "Отсутствие примеси чужих элементов" не означает, как очевидно из определения "нации", изначальной моноэтничности народа, но связано с частичной утратой отличительно-особенных, этнодифференцирующих черт и приближением к наднациональному, т. е. универсальному (общечеловеческому – в терминах эпохи) цивилизационному статусу. Такое понимание национальности опирается на европейское понимание "нации".
Народность как этнографический объект. Представления о взаимодействии человека и природы, содержащиеся в географических трудах, активно воздействовали на этнографическую теорию и практику. Нерасчлененность, неразрывность – формальная и содержательная – этнографии, географии и антропологии привели к тому, что многие ученые занимались изучением вопросов, находящихся на стыке этих весьма различающихся сегодня наук. Поэтому основные термины и их трактовку этнография заимствовала из естественных и других дисциплин (истории и фольклористики прежде всего). Точнее, однако, было бы говорить не столько о заимствовании, сколько о развитии понятийного аппарата этнографии внутри двух отраслей знания – наук о природе и человеке. Для российского ученого K.M. Бэра еще в 1840-х гг. история и география, с одной стороны, и антропология, с другой, представляли собой малодифференцированное единое пространство отраслей.
Институциональное оформление этнографическая наука в России получила в 1845 г., с созданием Императорского Русского Географического Общества (ИРГО, РГО), одним из его структурных подразделений стало Отделение этнографии. Так с момента своего организационного оформления этнография стала частью географической науки. Это во многом определило термины и понятия, круг задач и теоретические построения еще складывающейся дисциплины. РГО создавалось специально для завершения каталогизации ресурсов Империи, начатой столетием ранее. Сочетание географии, статистики и народоведения в едином предметном поле вполне закономерно: географо-статистические описания в Европе начиная со второй половины XVIII в. осуществлялись именно как комплексная репрезентация.
Уточняя задачи этнографических исследований в России, один из инициаторов создания РГО – Ф.П. Литке – пояснял их следующим образом: "познание разных племен со стороны физической, нравственной, общественной и языковедения, как в нынешнем, так и в прежнем состоянии народов". Таким образом, значение этнографической работы ограничивалось прикладными задачами и рассматривалось в том же ключе, что и в немецкой науке – как часть общей программы описания страны с географо-статистической точки зрения.
В 1846 г. были выдвинуты две программы этнографических исследований РГО. Одна принадлежала первому руководителю его этнографического отделения K.M. Бэру. В докладе "Об этнографическом исследовании вообще и в России в особенности" он так определил задачи новой дисциплины: необходимо изучить "физические свойства народа, умственные способности его, религию, предрассудки, нравы, способы к жизни, жилище, посуду, оружие, язык, поверья, сказки, песни, музыку и проч.". Он понимал предмет этнографии как антропологию в широком смысле и вне истории – в прикладной плоскости, с акцентом на изучении нерусских народов Империи. K.M. Бэр придерживался так наз. "немецкого направления" в российской науке, продолжавшего традиции академического исследования (в том числе и народов) в их просвещенческой трактовке. Ученый разделял европейские воззрения на роль государства в развитии науки и ее цивилизаторские функции. Вполне естественно, что задачи дисциплины он определял, исходя из понимания этнографии как "Völkerkunde", что отражало представление об особенностях "строения" и задачах каталогизации ресурсов имперского организма.
Хотя план исследований народов Империи еще не стал формализованной программой описания, значима последовательность перечисленных элементов: на первое место Бэр ставил антропологические особенности и умственные качества, далее – вероисповедание, суеверия и нравы, после – "материальную культуру" и лишь затем язык и фольклор. Это позволяет предположить: то, что позже получило наименование "духовной культуры", не являлось для него решающим в описании народов, которые по большей части относились к "нецивилизованным".
Иное видение предмета этнографического изучения в рамках РГО обосновал Н.И. Надеждин в докладе "Об этнографическом изучении народности русской". В отличие от Бэра, он предлагал сконцентрироваться на исследовании русских народов, под которыми в ту эпоху понимались восточные славяне (великорусы, малорусы и белорусы) – иначе говоря, Надеждин разделял представление об этнографии как "Volkskunde". Логика его рассуждений, как показал в своей работе Н. Найт, диктовалась идеей о том, что народы, более других затронутые воздействием цивилизации, быстрее теряют свои традиции и этническое своеобразие, поэтому необходимо начинать изучение именно с них. Найт рассматривает эти две концепции этнографии как, во-первых, проявление "столкновений в конфликте между немецкой и русской фракциями" в РГО и, во-вторых, как выражение "противоположного понимания места народности в науке".
Исследовательская программа. В своей статье о задачах российской этнографии Надеждин выстроил программу этнографических исследований, главной целью поставив изучение "народности русской". Но трактовка народности в этой работе несколько отличалась от его прежних взглядов на содержание данного термина. Такое расхождение вовсе не связано с тем, что теперь термины "народ" и "народность" стали для него синонимичными, хотя в современной историографии бытует мнение, что "народностью" он называл "этнос". Надеждин разделял эти понятия: "…"народы" составляют предмет, которым ближайше занимается, а описание "народностей" есть содержание, из которого слагается этнография". Иначе говоря, под "народом" Надеждин понимал объект этнографического изучения – т. е. этнос. При перенесении наименования "народ" на другие этнические группы Российской империи, в том числе и "первобытные", он принимал смысловые значения "этноса" и применялся с некоторыми уточнениями ("туземный", "дикий") или без них. Определение народности в ее новом, прикладном качестве соответствовало прежним воззрениям автора: "Под народностью я разумею совокупность всех свойств, наружных и внутренних, физических и духовных, умственных и нравственных, из которых слагается физиономия… человека, отличающая его от всех прочих людей". "Народность" – выражение духа народа, "живописание отечественных обычаев и нравов", "народного характера". Таким образом, соотношение народа и народности у Надеждина близко к современному различению этноса и этничности.
Понимание народности Надеждиным в 1847 г. приобрело и некоторые новые смысловые оттенки в сравнении с его работами 1830-х гг. Наиболее существенные отличия вызваны прежде всего общим контекстом рассуждений: статья посвящена предмету и задачам российской "этнографии как науки", но в центре внимания автора находится один – "русский" – народ. Поэтому народность, о которой Надеждин рассуждал в значении эстетической категории, применяемой прежде всего к анализу объекта художественного описания, теперь становится объектом научного изучения. Если ранее Надеждин рассуждал об адекватной форме выражения "народной" жизни в литературе, то теперь перед ним стоял вопрос о том, существует ли народность в реальной действительности и как "разложить" ее на составные части, которые можно описать языком науки.
Н. Найт, сравнивая позиции Бэра и Надеждина, приходит к выводу о том, что их разногласия – в "идее нации как органической целостности", разделяемой Надеждиным, но "не замеченной" Бэром, а также в их "интеллектуальном прошлом и национальном происхождении". Мы полагаем, что представления Бэра и Надеждина формировались в сфере различных мировоззренческих установок не только национального или научного свойства.
Надеждин попытался объединить две разнородные тенденции: выработанные признаки и методы описания "чужих" народов XVIII в. (связанные с просвещенческим представлением о внешних, физических проявлениях отличительных свойств "примитивных" народов, существующих как часть мира природы) со сложившимися трактовками "своего" (при всей разноречивости в них преобладала романтическая идея национального "духа", выработанного историей). Сочетание "видимого" тела (природы) с "невидимой" субстанцией духа (истории), нуждавшейся в реконструкции, не только осложнило концепцию "народности", но неизбежно вело к переосмыслению всех ее компонентов даже при сохранении прежнего терминологического комплекса.