Дедушка заперся и не открывал. А задвижка в уборной была крепкая. Машка сбегала за водопроводчиком. Водопроводчик дверь ломать не стал, а заглянул в окошко уборной из дедушкиной комнаты. Тут он разбил стекло, запрыгнул в уборную и открыл дверь. Оказалось, что дедушка лежит на полу уже неживой.
Собрались соседи, прибежал из театра Павлуша, откуда-то появился доктор. Но спасти дедушку он не смог. Потому что, когда человек отправляется на тот свет, его уже обратно не берут.
Бабушка бегала по коридору, вырывала последние волосы и кричала без конца: "Вейзмир, вейзмир!" - горе мне, горе… на своем идише. Соседка сказала, чтобы она перестала плакать, потому что ему уже не поможешь. А надо думать про похороны. Я стоял в пальто на балконе и дрожал от холода. Смотреть на мертвого дедушку мне не хотелось.
На кладбище дедушку отвезли на лошади. Достать машину дядя Павлуша не смог. Мы долго шли за подводой на окраину города. Стегал снег. Даже под шубу пробирался холод. Перед тем как гроб заколотили и спустили в яму, я все-таки решился и посмотрел ему в лицо. Дедушка лежал спокойно, как во сне. Даже чуть-чуть улыбался. У него лицо сразу помолодело, потому что хоронили без очков и в белой рубашке.
Кто-то сказал вслух:
- На том свете надо выглядеть прилично.
Ни священника, ни раввина звать не стали. Мы ведь даже не знаем, есть они в эвакуации или нет.
Дедушка умер как стопроцентный безбожник. Дядя Павлуша сказал, что и поминки мы устраивать не будем. Он член партии, а в театре только и ждут, чтобы затеять какую-нибудь интригу.
Тетя Маша в похоронах не участвовала, потому что плохо себя чувствовала. Кроме того, у нее вечером спектакль, и она не имела права расстраиваться.
А мне дедушку было все-таки жалко. И бабушку жалко, и маму. Всех нас жалко. И себя тоже. Даже страшно подумать, но мы все когда-нибудь поумираем. Из евреев воскрес только один Христос. Но пока я буду расти, может быть, ученые придумают лекарство, чтобы жить столько, сколько захочется. Медицина все-таки идет вперед. В конце концов после школы я тоже могу заделаться врачом и что-то придумать для вечной жизни. Ведь недаром в сказках такое уже есть. Но чтобы стать великим волшебником, надо учиться, учиться и учиться, а не гонять "баночку" с ребятами. Вот такими мыслями я себя утешал на кладбище.
В нашей семье дедушка большой роли не играл.
А фамилию Харлип получил от своего прадедушки, который воевал с англичанами и угодил в плен. А в плену на него посмотрели и увидели, что у него толстые губы.
И дали такое прозвище "заячья губа", в переводе на "англицкий" получается "хар - лип". И у папы губы толстые. И у меня, и у всех Харлипов. Можно даже в зеркало не смотреть.
Бабушка его сначала не очень любила и вышла за него просто потому, что велела моя прабабушка.
А бабушкина мама была еще ого-го! Молодая и красивая. Она флиртовала то в Париже, то в Берлине. Взрослая доченька мешала ей жить на широкую ногу. Потом, когда бабушка уже родила дядю Леню, она как-то примирилась с дедушкой. Ей даже в голову не приходило его поменять. До революции это было как-то не принято.
Всю жизнь она растила детей, работала и ухаживала за Бориспалычем. При этом она считала, что дедушка - большой эгоист.
- Если будешь большим эгоистом, как твой дедушка, помяни мое слово, никто тебя любить не будет.
Тут она обязательно приводила в пример слова Демона из поэмы Лермонтова: "Я тот, кого никто не любит…". И заканчивала грустно:
- Надо думать чуть-чуть о других тоже, а не только про своего Карла Маркса.
Один раз тетя Ира сказала:
- Вы, Борис Павлович, наверное, прожили свой век не на той улице.
Но разве дедушка сам виноват? Такая уж получилась жизнь.
Бориспалыч родился в Минске, там и поженился. Обеспечивал махоркой "Тройка" всю царскую армию. Потом жил в Москве у нас на Четвертой Сокольнической или в Лосинке на Нагорной, а умер в Чкалове на Советской. И памятник ему не поставили. Только железную табличку с надписью.
А табличка уже к весне куда-то запропастилась. Так что, где лежит в земле дедушка, теперь неизвестно.
Он считал себя круглым неудачником, потому что его предок на войне потерял свою родную фамилию и стал Харлипом.
Из-за него и я теперь должен так откликаться всю жизнь.
А учительницы в школе никак не могут запомнить, как меня зовут. И называют то Харлов, то Харлевич. Я не обижаюсь. Мне самому не хочется быть Харлипом. Кому охота быть "заячьей губой"! Почему Бог одного делает с правильной фамилией, а другого с неправильной?
Ночью, под одеялом я все-таки попросил у дедушки прощения, а у моего Господа, чтобы Он не делал из меня неудачника.
Лучше уж быть как бабушка Лизаветниколавна, в крайнем случае, как Адельсидоровна. Все-таки бабушки у меня счастливее дедушек.
В эти дни мне втемяшилась в голову еще одна страшная мысль, которую я пока никому не сказал: "А что будет, если умрет товарищ Сталин? Вот как дедушка, нежданно-негаданно?"
Нет, ответил я сам себе, пока идет война, товарищ Сталин ни за что не умрет. Он будет стоять на посту до победы. Хотя в детстве у него была совсем другая фамилия. Джугашвили!
Об этом у нас в семье говорили только шепотом.
Черви - козыри
Из всех болезней я больше всего люблю ангину. Во-первых, потому что ей можно заболеть, когда захочешь - вспотел, выпил стакан холодной воды и к вечеру - пожалыста - ангина. Во-вторых, не такая уж это тяжелая болезнь. Ну глотать больно, ну голова болит. Не смертельно! Канешно, через каждые полчаса надо полоскать горло бабушкиным раствором: на стакан теплой воды две столовые ложки соли и пять капель йода - гадость жуткая, но помогает. Через день уже можно глотать.
Радио-тарелка то трещит в коридоре, то выключается.
Я себе лежу и лежу за ширмой. Дядя Леня и дядя Яша режутся в подкидного дурака, потому что курить нельзя, где лежит больной ребенок. А руки занять чем-то нужно. По-моему, они еще пьют спирт, закусывают соленым огурцом и рассуждают о международном положении. Как всегда. Только откуда они достали спирт? Даже ребенки знают - во время войны "эта штука дороже золота".
Смотрите! Они подхватили маленький столик и перенесли поближе к окну. Вместе с табуретовками. Это наверное затем, чтобы не мешать мне болеть. А мне скучно просто так лежать за ширмой. Я подвигался, подвигался на подушке. Вот та-ак! Как говорится по-военному - теперь они у меня в "зоне видимости".
Только сейчас дядя Леня и дядя Яша почему-то стали такими маленькими мальчиками, которые сидят на табуретовках и болтают ножками. Хотя говорят своими голосами.
И еще, я точно вижу, между ними ходит кто-то. Так медленно ходит вразвалочку, ко мне спиной и заглядывает в карты. То к дяде Лене, то к дяде Яше. Я не вижу его лица, и мне становится жутко страшно. Хотя дядька этот ничего не говорит. Я не понимаю, как это в наш дом забрался кто-то Чужой. Дядя Леня и дядя Яша на него - ноль внимания. Как будто его и нет в комнате. Но я же вижу, что он - есть. И в карты подглядывает! Фантастика! А может, это тень по потолку шастает?
- И все-таки, Яшка! Я понять не могу, как Гитлер кинул нашего Башмачника. Неужели не догадывался?
- Ты сейчас рассуждаешь, как бабулька на лавочке. Он знал, знал наверняка, но сделать уже ничего не мог. В этом весь фокус!
- Как это не мог? Ну хотя бы вывести войска на старую границу! Там у нас подготовленный был укрепрайон. Это я точно знаю. А что сейчас? Немец атаковал практически сонное царство.
- Твой ход. Бери из прикупа. Имей в виду - черви козыри. Вот ты рассуждаешь как маленький. Ну хорошо. Знал за несколько дней. Даже за месяц! И что? Ведь мы готовились к войне не раньше сорок третьего. Теперь представь. Ультиматум и прочая ахинея. Примкнуть штыки и айда на танки? Да, началась бы обык-но-вен-ная война. Мы это уже проходили. И что? А вот что: обыкновенную войну на этот раз мы проигрывали вчистую, за три недели. Немцы ведь не дураки, они все посчитали. Сколько самолетов, сколько танков… Но они рассчитывали на "обыкновенную" войну. А Башмачник… Ленька! Башмачник сразу понял, что обыкновенную войну мы не вытянем…
В этот момент Тень замерла. И мне даже показалось, что Чужой одобрительно кивнул головой после слов дяди Яши. И тут я почему-то подумал, что, может быть, это Он сам и ходит по нашей комнате.
Канешно, я понимал с одной стороны, что у меня ангина, и я выглядываю в щелочку через ширму, вижу только спину. Но разве не может Он приехать в Чкалов и зайти к нам на чаек?
Комната поплыла-поплыла вместе со столом, где два больших мальчика резались в подкидного, а голова сама собой свалилась на подушку.
Голос дяди Яша гремел откуда-то сверху:
- Башмачнику нужна была необыкновенная война. Война не на жизнь, а на смерть. Война без правил. Чтобы народ взвыл от ярости и сразу простил Башмачнику все его грехи. "Братья! Сестры! Друзья мои…" Для него мы - мразь, лагерная пыль. Глина, из которой он собирался лепить новых человечков. Десять миллионов, двадцать миллионов - пустые цифры. А вот теперь, когда немец плюнул нам в самую душу, мы опять стали народом. Пойми, дурья башка, 22 июня 1941 года Башмачник выиграл свою войну! И теперь обязательно будем пить пиво на Унтер-ден-Линден. А может быть, еще шампанское на Елисейских Полях. В прошлом веке наши казачки, кстати, уже бывали в Парижике. Недурная штука это французское шампанское, шансон и красный флаг на Эйфелевой башне! Весь вопрос в том, что надо чуть-чуть подучиться воевать. Вот почему, Ленька, я скорей сдохну, но допишу эту книжицу. У меня все козыри на руках. Можешь не считать.
- Боюсь, что ты преувеличиваешь!
- А ты не бойся, Ленька. Башмачник - зверюга, каких свет не видывал! Он за километр чует опасность. А тут, видишь ли, под самым носом не разглядел сотню моторизованных дивизий. Танки грохочут, самолеты воют. Чепуха на постном масле! Чепуха! Сделать вид, что нападение неожиданное, - это гениальный ход. Иногда потерять - значит выиграть…
Я лежал ни жив ни мертв. Пошевелиться боялся, потому что если они обнаружат, что я не сплю, а притворяюсь - тут же прекратят этот разговор. А мне было жутко интересно!
- …необыкновенная война. Теперь он всех заставит на себя работать. И Бога, и Дьявола. Даже тех, кого мучил и гнобил все это время. За выигрыш в войне народ готов заплатить любую цену. И заплатит! Будь спок! Жертвуя собой и собой пожертвовав, наш народ будет только счастлив. Задарма! Понимаешь? И он это знает, вычислил и рассчитал заранее тютелька в тютельку. Вот что такое Башмачник! Он ведь хитер дьявольски. Нет, я даже не так сказал. Дьявол в подметки не годится нашему Башмачнику. Он - Гроссмейстер! И просчитал на десять шагов вперед.
У меня в голове все перекрутилось. Я совсем перестал понимать, о чем они…
- Ну вот откуда ты это знаешь?
- Я его знаю.
- Никакой логики не вижу.
- А как он расчихвостил в два счета всю эту компашку? Какие говоруны! Какие таланты! Ведь все они Башмачника в грош не ставили. Помнишь? Павлин распустил хвост и раскудахтался: посредственность, серость, выдающаяся бездарность. А ему раз, по башке альпенштоком! И был таков. Разве не так же думал наш любимый Бонапарт? И вот он рассекает сейчас Млечный Путь, а Башмачник держит в своих руках за жабры золотую рыбку. Какой-то сухорукий, рябой мужичонка в одночасье схавал великую "железную гвардию", которую двадцать лет ковал другой дорогой товарищ. Ты думаешь, это случайно? Пойми! В истории таких шуток не бывает. Он больше, чем царь. Вождь Всея Руси! И люди верят. С мала до велика на него молятся…
- А мы тебя сейчас козырьком, козырьком!
- Ладно. Отбой!.. Ты думаешь, поднять, развернуть наш народ было легко? После всей этой пугачевщины. А вот он смог. Гениально просто! Всю страну - "шиворот на выворот"! "Старик" по сравнению с ним - жалкий романтик, дите малое и неразумное. Я не исключаю, что он и его кинул, а уж потом положил в Мавзолей. Этот семинарист-недоучка - и есть наш русский Великий Инквизитор! Кланяется нам товарищ Достоевский…
Я понимаю наконец, про кого дядя Яша рассказывает свою сказку!
В школе у нас - большой портрет товарища Сталина. Как входишь по лестнице - сразу висит.
И о нем все говорят только хорошее. Это он взял штурмом Зимний дворец, прогнал кровопийцу "царя-батюшку", который так надругался над своим народом. И устроил Великую Октябрьскую революцию. Для взрослых он выдумал "партию большевиков", а для ребят - пионерскую организацию. Пионер - всем пример:
- Будь готов!
- Всегда готов!
Таисия на уроках по русскому объяснила, что товарищ Сталин - "вдохновитель и организатор всех наших побед".
А то, что в начале войны получился небольшой конфуз, так в этом виноваты предатели и "враги народа", которые исподтишка всегда мешали товарищу Сталину "строить счастливое будущее для трудящихся со всего мира".
Вообще-то, я привык, что в школе говорят одно, а дома - совсем другое. И не надо смешивать. Ни в коем случае! Вот в этой половинке пусть лежит одно, а в этой половинке - другое. И никого не волнует, что голова у ребенка не резиновая и может лопнуть, как арбуз. Вот вам "хиханьки да хаханьки"! А как жить человеку? Но то, что я теперь слышал от дяди Яши и дяди Лени - вообще не лезло ни в какие ворота. Я даже готов согласиться, что все это я просто выдумал, потому что болел ангиной.
- …Ты думаешь, Он не знает, что мы тут сейчас с тобой в картишки режемся и про него сочиняем анекдотики? Башмачник все держит в руке. Его глаза здесь, здесь и здесь.
Его уши везде! Он просчитал все заранее. На десять, двадцать лет вперед. Он точно знает, что у тебя на руках туз пик, а у меня валет червей. И мой валет бьет твоего туза, потому что сегодня - черви козыри! Ты никогда не думал, почему я остался жив, ведь всех шлепнули? Нет, я не Иуда. Все это брехня! Хотя черт его знает, как бы я поступил… Но мне даже не предлагали. На удивление - оставили в покое. Думаю, не без ведома самого Башмачника. Ты полагаешь, Он не знает, что я сижу в Чкалове и не сегодня так завтра закончу последнюю главку вот этой книжицы? Знает. Знает, что только мне оставил маршал все свои расчеты. И он хочет их получить в лучшем виде. На блюдечке с голубой каемочкой. И пока я не закончу книгу, даже волосок с моей головы не упадет. А вот когда закончу… тут и гроша ломаного не дашь за мою душу.
- Так выброси ты ее к чертовой матери. Надо забиться куда-нибудь в щель. Ташкент, Алма-Ата… В этом чудовищном хаосе. Я помогу…
- Чудак ты, Ленька! На букву "м". Я и шагу шагнуть не успею, как меня повяжут. Честное слово, как ребенок! Не мне труса праздновать. И потом, эта книжка сейчас - самое важное в моей жизни. Может, только ради этого я и вылупился на свет божий.
Она должна спасти тысячи, сотни тысяч солдат. И я обязан добить ее до конца. Добить и… послать Ему.
- Вот так запечатаешь в конверт и отправишь? Москва, Кремль, дорогому товарищу… Не пори чепухи. Ты можешь написать самую гениальную книгу, но к нему она не попадет никогда. Только чудиком!
- С некоторых пор, я - личный порученец товарища маршала, расстрелянного за измену Родины, красный комиссар в отставке, в прошлом подпоручик, между прочим, Георгиевский кавалер - верую в Чудо.
Опять тень прыгнула под потолок…
- Книга до него дойдет! Как? Черт его знает. Это уже не моя забота! Всевышний побеспокоится. Но через два года максимум, давай сверим часы, произойдет то самое великое танковое сражение, которое я расписал по минутам на этих папиросных листочках. И это будет совсем другая война. Давай выпьем за это, Ленька, Ленька - брат ты мой дорогой… Мы ведь еще тогда побратались, помнишь? Эх, хороша девка была!
И Дядя Яша сразу вырос в моих глазах до потолка.
Чокаются стаканами и загрызают соленым огурцом. Мне тоже до чертиков хочется огурца, хотя глотать больно. И слова долетают откуда-то издали, как во сне. И мне жутко. И мне хорошо!
- Хотя к этому счастливому моменту, скорей всего, меня уже съедят черви…
Два взрослых мальчика сидели во время войны вон за тем столом и рассуждали про свою дурацкую политику. А между ними шлялся какой-то тип и все время заглядывал в карты.
Так, по крайней мере, мне кажется.
Тут я окончательно выпал.
Когда я очухался, надо мной хлопотала мама и кудахтала Адельсидоровна. Ни дяди Лени, ни дяди Яши в комнате не наблюдалось. А столик стоял уже на своем привычном месте, ближе к двери и за ним сидел дядька в белом халате. Судя по всему, он собирался вкатить мне вот такой укол в попку. Меня лечили от ангины красным стрептоцидом. Теперь в аптеках его не найдешь. Вреднючий оказался.
А спирт, который с таким восторгом выпили дядя Леня и дядя Яша, предназначался для компресса на мое больное горлышко.
Сон в руку
Во сне я иногда летаю. Очень просто. Руки вот так раскинешь, оттолкнулся и пошел. Сложил руки - опустился. Растопырил - поднялся. Куда хочешь, туда и летишь. А можно летать, даже не засыпая…
После всех этих разговорчиков дяди Яши, мне нужно обязательно слетать к товарищу Сталину. Так? Так. Закрыл глаза и фьють…
Вот моя улица - Никицкая.
Вот Манеж. А вот и Кремль. Раз - и перелетел через стену. Теперь самое трудное найти, где живет товарищ Сталин. Я ведь у него никогда не был. И спрашивать нельзя - тут же заарестуют.
Подлетаю к одному большому дому и вижу: окошко светится на самом верху. Ага, товарищ Сталин не спит - работает. Я, значит, подлетаю к окошку и нырь в его кабинет. А товарищ Сталин как будто знал, что я прилечу. Он мне улыбается через усы и говорит:
- Здравствуй, товарищ ученик третьего класса, садись, в ногах правды нет.
- Здравия желаем, товарищ Верховный главнокомандующий!
- К пустой голове руку не прикладывают. Чему вас только в школе учат? Надо будет за уши отодрать вашего военрука.
Тут я понимаю, что у меня на голове нет фуражки. Я ведь даже зимой без шапки сплю.
- Виноват, товарищ Сталин. Только наш военрук тут ни при чем. Он нас учит ходить строевым шагом, оттягивая мысок. А еще нам показывает: Нале-ву! Напра-ву! Кругом! Шагом… Марш!
И я показываю товарищу Сталину свою военную выправку.
- Молодец! Не будем наказывать вашего военрука. Ну, выкладывай, с чем пожаловал?
Я смотрю на него и никак не пойму - то ли это сам товарищ Сталин, то ли нет. Уж больно он похож на царя из сказки "По щучьему велению, по моему хотению". Тут на Советской в кинотеатре "Молот" крутят. Мы всем классом смотрели. Ну прямо вылитый царь - на голове корона, в золотом халате, только усы у него, как на портрете товарища Сталина. Я тут ему и говорю:
- Дело у меня к вам большой государственной важности. Только это военная тайна.
- Говори, мальчик, чего уж там, не стесняйся. Тут никто не подслушивает.
Сел он к столу и даже трубку закурил.
Я и говорю ему, не откладывая в долгий ящик:
- Живет у нас сейчас дядя Яша. Вы его по Гражданской войне знаете. Написал он книгу про "войну моторов" и как надо Гитлера разбить в два счета. Непременно наголову! Чтобы не чаи на Волге гонять, а пиво пить на Унтер-ден-Линден, в самом Берлине. Только эту книгу пока никто читать не хочет.
Тут товарищ Сталин, как закричит и кулаком по столу:
- А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!
Прямо, как в пьесе Гоголя "Ревизор", которую дядя Павлуша поставил. Там тетя Маша еще жену Городничего играет.