- Смерть забирает прежде всего самых талантливых, - сказала Адельсидоровна.
- Типун вам на язык, - расстроилась мама.
Я сам был вне себя.
Получается, что Гитлер бил прямой наводкой уже по нашей семье.
И вот теперь Альтшулер предлагает мне за Шуркины марки настоящую финку.
У меня даже губы пересохли. И я обещал подумать.
Посоветовался с Котиком. Котик сплюнул сквозь зубы. Я даже так не умею. И сказал определенно:
- Ты что, дурак? Цейлон менять на обыкновенную финку! Ты совсем сбрендил.
От обмена я отказался, и Альтшулер зыркнул на меня злым глазом и обозвал "Геббельсом". Почему Геббельсом?
Теперь, как увидит меня во дворе, кричит: Геббельс, Геббельс…
Мне это надоело, и я один раз ему ответил:
- Если я Геббельс, ты - Гитлер!
Альтшулер кинулся на меня, но я успел удрать.
А в другой раз, когда я шел из школы, Альтшулер неожиданно догнал меня сзади и так двинул, что голова чуть не треснула. Я даже не помню, как оказался в канаве.
- Еще раз обзовешься, руки-ноги пообломаю, мелюзга поганая!
Папа, когда хотел подлизаться к маме, называл ее "моя мордочка".
"Мордочка" - это слово ласкательное. А вот "жидовская морда" - страшное ругательство. И в Москве так во дворе ругались еще до войны, и здесь в Чкалове. Не верите? Ну, я сам слышал своими ушами.
"Жидовской мордой" могут назвать и татарку, и армянку, и даже немца. Тут пятый пункт, как говорит бабушка, значения не имеет. Если кого-нибудь нужно уж очень сильно обидеть, тогда только обзывают - "жидовская морда". Это матерное слово. Правда, некоторые некультурные люди могут обзываться так ни за что.
Дома "матерное слово" говорить нельзя. Я и не говорю вслух. Только этого Альтшулера про себя называю: вот настоящая "жидовская морда".
Весной Альтшулера забрали в армию, и я больше его не видел ни разу в жизни. Может, на войне ему мозги вправили, и он перестал быть этой самой… не хочу говорить вслух. Все-таки он теперь на фронте.
Без дураков
Когда объявили в конце третьей четверти - у кого нет плохих отметок, будут принимать в пионеры, я, канешно, расстроился. Потому что за последний диктант схлопотал жирный неуд. Но Таиска все-таки сжалилась и в четверти вывела мне по русскому "посредственно". А "посредственно" - это все-таки не "плохо".
Мы пошли с мамой в "Канцтовары" и купили мне красный атласный галстук из сатина - шелковых не было - и железную защипку. Дома я тут же примерился перед зеркалом. Галстук с трудом пролезал в защипку с костром, но всем очень понравился.
Адельсидоровна отгладила его горячим утюгом и тут же обожглась. Пришлось смазывать подсолнечным маслом. Хотя всем известно, что при ожогах лучше всего помогает - пописать на руку.
Мы всю неделю учили дома клятву: "Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…" И бабушка вместе со мной учила, и мама. А тетя Маша даже показала, как надо поклясться с выражением. Вот так! Дядя Павлуша оценил клятву с точки зрения главного режиссера и сделал одно замечание:
- Лишний пафос надо убрать.
Я спотыкнулся сначала два раза, но потом, в конце концов, выговорил всю клятву без запинки.
На следующий день в зале мы хором повторяли за старшей пионервожатой:
- Я, юный пионер… перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…
Можно было и не заучивать наизусть!
В конце вожатая как заорет:
- За дело Ленина - Сталина будьте готовы!
- Всегда готовы! - гаркнули мы в ответ. И я впервые отдал пионерский салют. Вот так. Рука наискосок, локоть повыше и пальцы прижаты.
Теперь я точно знал, что у меня есть "смысл жизни".
А меня еще вдобавок выбрали председателем отряда. Таисия предложила, и все как один подняли руку. Я даже не знаю до сих пор, почему выбрали именно меня. Честное пионерское - не знаю.
Но с этого момента я стал как другой человек. У меня даже голос поменялся на командирский, как тут же заметила тетя Маша. И это хорошо, потому что когда-нибудь я смогу стать главным режиссером. Вот у нашего Павлуши никак не получается командовать. Из-за этого в театре часто разброд и шатание. А актеров всегда надо держать в узде, иначе они "натворят" бог знает что.
После уроков я собрал отряд и объявил, что мы будем теперь изо всех сил помогать Красной Армии бить фашистов.
А наш дядя Павлуша в это же время под влиянием тети Маши заделался членом партии. Я не знаю, произносят члены партии клятву, как мы, пионеры, или нет. Но Адельсидоровна очень боялась, что Павлуше припомнят дедушку с его махоркой "Тройка" и в партию не примут. Но про дедушку никто и не вспомнил.
А главный режиссер без партийного билета, это все равно что мужчина без штанов. Даже во время войны можно вылететь из театра в два счета. Там ведь столько завистников и постоянные интриги. И тогда дядя Павлуша потеряет "бронь" и загремит на фронт. А Драмтеатр останется без репертуара. Потому что Марипална и дня не будет работать, если только уволят Павлушу. Но теперь Павлушу никто не посмеет даже пальцем тронуть.
По случаю праздника из театра принесли целый бидон разбавленного пива, и вся наша семья отметила важное событие за одним столом. Даже глухая Машка на целый вечер перестала ворчать.
Только Левитан по радио пытался испортить всем настроение.
Сейчас вспомнить трудно, какой день был сначала, а какой потом.
Это в большой истории есть даты, и их лучше запоминать наизусть. А потом еще делать выводы. В моей истории делать выводы не надо.
Наш отряд стал лучшим по сбору металлома, потому что нам здорово повезло. Зимой в доме лопнули железные батареи. Их оставили лежать на лестнице. Я поднял отряд по тревоге. Мы достали санки и свезли все батареи во двор школы. Получилась гора металлома, и нам объявили благодарность.
Однажды я безо всякой подсказки отправился в военный госпиталь. Госпиталь был на углу, против Драмтеатра, рядом со сквером, где я подбил из рогатки синичку.
Я ведь думал, что не попаду, просто так стрелял. И тут так испугался, когда птичка завертелась и замерла. Я и сам чуть не умер. Даже подойти боялся. Но потом синичка очнулась и улетела, хотя и без хвоста.
После школы я набрался духа и пошел. Сначала меня не хотели пускать. Хотя я был в пионерской форме - светлый верх, темный низ. В красном галстуке и двумя нашивками на рукаве. Но в пальто ведь не видно моих нашивок!
На мое счастье мимо проходил дядька в белом халате. Оказалось, что это и есть начальник госпиталя, и, узнав, что я пришел для серьезного дела, велел меня пропустить.
В кабинете он предложил мне даже сесть в большое кресло перед его столом.
- Слушаю вас, товарищ пионер.
- Наш отряд, товарищ военный доктор, решил взять шефство над вашим госпиталем.
- Любопытно. А что же вы будете здесь делать? Может быть, операции?
- Нет, товарищ военный доктор. Операции делать мы пока не будем. Можем помогать ухаживать, чистить картошку и штопать носки. И еще мы подготовим к празднику концерт самодеятельности. В Драмтеатре у нас знакомые артисты есть…
Про дядю Павлушу и тетю Машу я решил не говорить. А то он чего доброго еще подумает, что я хвастаюсь.
Начальник госпиталя почему-то заулыбался.
- Значит, без дураков. Что ж, идея интересная. Сейчас пригласим сюда нашего командующего, сестру-хозяйку.
Сестра-хозяйка отнеслась к моему предложению сурово.
- Хулиганничать здесь мы вам не разрешим.
- Ничего, - сказал главный доктор, - я думаю, что пионеры смогут проявить себя достойным образом. Вас как величают, молодой человек?
Я называюсь по всей форме:
- Председатель совета отряда пионерской дружины школы номер два города Чкалова.
И тут же получаю бумагу, где черным по белому написано, что податель сего документа имеет право посещать госпиталь в любое дневное время. А с ним вместе еще пять пионеров.
Такого замечательного документа не было ни у кого в городе!
И вот началась наша шефская помощь, "без дураков".
Концерт
На праздник Красной Армии мы решили собрать деньги и сделать раненым подарок. Денег набралось почти триста рублей. И мы пошли в "Канцтовары".
В "Канцтоварах" стояли на прилавке два черных бюста из гипса. Как раз по нашим средствам. Один большой, с отколупанным белым носом. Это был маршал Клим Ворошилов. С табличкой "Удешевлено". Другой - поменьше.
- Председатель Президиума Верховного Совета. Всесоюзный староста, - как объяснила девушка, - Михаил Иванович Калинин, без изъянов.
Но Клим Ворошилов был в военной форме, а Калинин в штатском пиджачке. Канешно, лучше было бы подарить Верховного главнокомандующего. Но бюста товарища Сталина в магазине "Канцтовары" не было. Мы выбрали удешевленного товарища Ворошилова с отколупанным носом. Нос мы закрасили черными чернилами и потащили на санках свой подарок в госпиталь.
Раненые страшно обрадовались, и врачи нас похвалили. Еще мы раздали кисеты без табака и печенье по карточкам. А потом устроили концерт.
Тетя Маша учила меня читать "с выражением". Когда я первый раз прочитал стихи в классе "с выражением", все просто умерли со смеху. Даже Борька с Геркой смеялись как сумасшедшие. Чуть урок не сорвался из-за этого.
А Таиска залепила мне в журнал "отл.". Потому что все читают стихи, которые нам задают на дом, без "всякого выражения". Бубнят и бубнят. Особенно ребята стесняются. Ну, в классе, канешно, можно и пробубнить. Но ведь надо же выступать на сборах. И в госпитале перед ранеными. Там такой небольшой зальчик есть на втором этаже, даже пианино стоит. И куда мы своего Ворошилова приволокли.
Теперь смотрите! В зале - "полный аншлаг", как говорит тетя Маша про спектакли, в которых сама играет. Народ собрался со всех этажей. Кто мог ходить - сам пришел - хоть с палочкой, хоть и на костылях. Пришлось даже из палат стулья подтаскивать. А еще нянечки привезли на каталках тяжелых.
Я сам взялся вести концерт и, канешно, поздравил всех с великим праздником и пожелал скорой победы над фашистскими гадами.
Мы хором спели "Вставай, страна огромная…". Девчонки танцевали гопак.
А уже в конце я стал читать стих, который выучила со мной тетя Маша специально. В школе его не задавали. Даже не знаю, кто его сочинил. Не Пушкин, канешно.
Я читал с "выражением":
Руки смуглые, в царапинах.
Непокорно сбит вихор.
На плечах тужурка папина.
Строг и важен разговор:- Да, фугаска - штука страшная.
Зажигалка - ерунда.
Я их в ночь позавчерашнюю
Все засыпал без труда.Он штук пять у нас их выкинул.
Над подъездом и вот тут.
Мы их с Колькою Чувыкиным
Загасили в пять минут…
Я так распалился, читая это стихотворение! Как будто это я сам с Колькой Чувыкиным тушил эти проклятые фашистские зажигалки.
…Отдежурил с Колькой вместе
Больше десяти тревог.
И могу сказать по чести:
Он - отважный паренек!Вы осколки собираете?
Как же! Это ведь металл.
Я кило четыре, знаете,
За один обход собрал.Вы спешите? До свидания.
Попросите в штабе там:
Выдать для охраны здания
Поскорее каски нам.Руки смуглые, в царапинах,
Непокорно сбит вихор,
На плечах - тужурка папина,
И отвагой блещет взор!
И мне все аплодировали. Даже сестра-хозяйка смеялась как чумовая.
А потом я увидел мальчика без ног. На каталке, под одеялом. Мы ведь еще раньше с ним познакомились, в палате. Сам он про себя ничего не рассказывал. Просто молча смотрел в потолок. А там, где должны быть у человека ноги, лежало пустое одеяло.
От нянечки мы узнали, что он настоящий белорусский партизан и подорвался на мине, выполняя секретное боевое задание. Ведь просто так орден Красного Знамени не дают! Его гимнастерка с орденом висела на стуле, когда мы пришли в палату.
И еще нянечка сказала, что ему будут делать, наверное, вторую операцию. Он был немного старше нас. Ну совсем немного. Только глаза у него были как у взрослых.
Нам он очень обрадовался и угощал конфетами. Вся тумбочка у него была завалена "мишками".
Я подумал - вот про кого надо было писать стихотворение, а я бы его прочитал еще лучше. Только теперь на нашем концерте он совсем не смеялся. Отвернулся к стенке и… плакал. Тут же прибежал врач и дал ему лекарство. Почти целый стакан! А мы тихонько собрались и ушли.
На следующий день я принес в госпиталь альбом со своими марками. В конце концов, если Шурка Васин живой, он меня наверняка простит.
Но мальчика без ног в палате уже не было. Мне сказали, что его перевели в другой госпиталь, а может, и в другой город…
В школе я больше всего люблю военное дело. Наш военрук уже был ранен на фронте, но про войну нам ничего не рассказывает. Он с нами занимается практически.
Во-первых, он научил нас строиться и выполнять команды. Если хорошая погода, занимаемся во дворе. Если плохая - в зале.
- Взво-о-од! Становись!
Мы становимся по росту. Первым, канешно, дылда Борька. Я в самом конце.
- В одну шеренгу - стройсь!
- Равняйсь! Смирно!
Военрук обходит наш строй и делает замечания.
- Грудь вперед! Живот убрать!
- На первый-второй ращитайсь!
- В две шеренги - стройсь! Раз! Два! Три!
- В одну шеренгу стройсь! Раз! Два! Три!
- Шаг вперед, делай раз! Кру-у-у-гом!
Девчонки в военном деле не участвуют.
А мы учимся ходить строевым шагом, как на параде.
- Выше мысок! Нога прямая!
А еще учимся ползать по-пластунски.
- Опусти задницу! Жмись к земле! Враг не дремлет!
Я стараюсь изо-всех сил. Военрук даже ставит меня в пример. Я поднимаю ноги на уровень носа и тяну мысок выше всех.
- Вольно! Перекур!
Но мы пока некурящие.
Дома я показываю, как надо ползать по-пластунски. Прижимаясь к полу, потому что иначе можно заработать по заднице. Враг не дремлет!
Бабушка ползать отказывается.
"Война моторов"
Весной сначала тают сугробы. Потом начинается ледоход на Урале. Такого ледохода я еще никогда не видел. Это, я вам скажу, поинтересней, чем в кино.
Когда лед тронулся, мы, мальчишки, канешно, дунули на реку. И никто про уроки и не вспомнил.
Красотища! На больших льдинах можно даже покататься, пока они вдоль берега скребут. Но, кроме Котика, на это жуткое дело никто не пошел. Все-таки Кот у нас самый смелый из всех!
К весне дядя Яша наконец дописал свою книгу про танки и тетя Ира ее напечатала на своем "ундервуде". Печатала она на папиросной бумаге. Другой бумаги не хватало даже для школьных тетрадей.
Мы писали на серой шершавой бумаге пером номер 86 - другим было нельзя, - диктанты расплывались, и разлетались по всей тетрадке большие кляксы. Но все равно, у дяди Яши получилась толстая книга. Правда, ее пока никто не читал, потому что не хватало времени.
Я в этот момент сам стал читать про Дубровского, хотя в школе его не задавали, и у меня тоже не было свободного времени. Но я думаю, что дядя Яша и не дал бы мне свою книгу почитать. Не из вредности, а потому что я все ж таки еще плохо разбираюсь в военной стратегии. А современная война - это "война моторов", и про кавалерию надо совсем забыть. Это дядя Яша доказал как дважды два четыре.
Но военный комиссар послал его к "чертовой матери", хотя и сражался с ним вместе еще в Гражданскую войну. И велел не показываться на глаза маршалу Буденному.
Хотя живого Буденного в нашем городе не было, а просто в магазине стоял гипсовый бюст главного кавалериста, пока его не раскупили к празднику. Лично я все-таки убрал из своей коллекции оловянных солдатиков на лошадях, которые привез в эвакуацию из Москвы. Так, на всякий случай.
В нашей семье очень верили дяде Яше. Потому что "Совинформбюро" только вешало всем лапшу на уши.
Так говорили на кухне, когда думали, что я уже сплю. А на самом деле я не спал, а сидел в уборной, не зажигая света.
Серьезные вещи, зарубите себе на носу, узнаёшь только через щелочку в уборной. Хотя риск большой - вдруг кто-нибудь после чая захочет по-маленькому? Тут надо ухо держать востро и, как только скрипнет стул, вовремя смыться.
На какие только хитрости приходится идти, пока взрослые считают тебя ребенком!
Дядя Яша по-прежнему ночевал на столе. Вот здесь, в коридоре.
Спал не раздеваясь, только сняв свои сапоги на высоких каблуках и укрываясь шинелькой с двумя рядами пуговиц, которую теперь никто не носит. Под голову он клал вещевой мешок. Чтобы сразу, как только придет повестка, вскочить и бежать на фронт.
Но повестка так и не приходила, а дядя Яша сам ходил в военкомат каждое утро как на работу. Потом он приходил и молчал. Это значит в "очередный раз" его послали к чертовой матери.
И книжку, которую он всегда таскал с собой в военкомат, опять отказались принять и послать в Москву.
Мы с Борькой решили товарищу Сталину сами написать. И даже сели после школы, выдрали листок из тетрадки в косую, и Борька вывел: "Москва, Кремль, товарищу Сталину от пионеров третьего класса второй школы города Чкалова…"
Борька вообще был в курсе дела и тоже верил в книгу дяди Яши. Соображалка у него не всегда работала, потому что был эвакуирован из какого-то Мариуполя, но за диктанты получал повыше отметки, чем я. И дорогу писал только через букву "о".
Дядя Яша всегда острит. Может, потому что голодный? Ведь карточку ему так и не дали. Он не делит людей на евреев и неевреев.
- Человеки бывают "существительные" и "прилагательные". "Существительные" знают, зачем они родились на свет, а "прилагательные" даже не догадываются. Ясно, что надо стараться изо всех сил стать "существительным".
И еще он делит людей на полезных и бесполезных. Есть даже вредные люди. Но они в нашем доме не живут.
И еще он сказал, что Христос - хороший человек, а Иуда - плохой. Потому что - "стукач". "Стукачей" дядя Яша не любит. "Стукачей" любят только "органы". Дядя Павлуша считает, что в театре больше стукачей, чем где бы то ни было. Я пока не выяснил, как они стучат. По-морскому - азбукой Морзе или молотком в стенку.
Бабушка Адельсидоровна сказала:
- Ходи сюда. Никогда не слушай, что говорят взрослые, и не задавай лишних вопросов. Детям не надо вмешиваться в политику.
Но товарищу Сталину мы так письмо и не написали, потому что вопрос решился самым неожиданным образом.