У жены Ленина знакомых больше, чем у дедушки.
Сразу видно - большое горе.
А дедушку провожала только одна наша семья.
На кладбище в церкви меня подняли на руки. И я поцеловал этого чужого старика: может быть, все-таки это был мой дедушка?
Мы закопали его в яму и поехали обратно на Никицкую.
За столом все говорили, какой удивительный человек был наш папочка. А умер - ни за что.
Оказывается, когда дедушка играл в театре, его звали Георгий Сарматов.
Как похоронили жену Ленина, я точно не знаю.
Тетя Галя сказала, что политика нас не касается.
Насмотревшись на похороны, я стал думать.
Ведь я тоже могу умереть?!
Как же это? Живу, живу - вдруг бац! И нету.
Нигде? - Нигде.
Меня положили на сундуке в темной комнате. Но разве можно уснуть, когда такое делается?
Каждый вечер теперь я не сплю, а думаю. Они даже решили, что у меня гланды.
Никакие это не гланды! Просто я боюсь засыпать в темноте.
Сначала я молчу про это. Но потом у Ани спрашиваю:
- А умирать всем надо? Обязательно?
Аня меня успокаивает. Пока вырасту, наука что-нибудь придумает. Может быть, я еще сам буду ученый и выдумаю лекарство. Чтобы не умирать.
Дядя Сережа сказал:
- Чтобы жить долго, надо есть простоквашу и пить рыбий жир.
Я не знаю, когда дядя Сережа говорит правду, а когда смеется.
На всякий случай, я теперь каждый день пью рыбий жир и закусываю соленой черной корочкой.
Мелочи жизни
Мама играет или своего Скрябина, или своего Рахманинова. В крайнем случае, своего Шопена. Не каждый день. А когда у мамы есть настроение.
Рояль у нас вон какой большой! Полкомнаты занимает. Ну где мне спать? Один выход - под роялем. У соседей - пианино. Оно маленькое, стоит у стенки, играет так же. Но мама не может играть на пианино! Ведь она кончила свою консерваторию.
Бабушка говорит, если бы не папа и не я, мама выступала бы с концертами. А сейчас она только учит других детей. Не знаю: почему бабушка так говорит? Получается - я во всем виноват?
Маму мне очень жалко. Но моя мама никогда не плачет. Она все переживает в себе. А это еще хуже. Как говорит бабушка.
Тетя Муся-из-оперетты пришла, когда я уже почти засыпал.
Тетя Муся - самая близкая мамина подруга. Это ведь она познакомила маму с папой. Когда они были там. Ну, знаете?!
Там тетя Муся пела в своей оперетке, а мама играла на своем рояле. Папа бегал за кулисами как сумасшедший. Потому что он сразу влип, когда увидел маму. Я уже сто раз слышал эту историю.
У тети Муси тоже есть муж. Он похож на свою фамилию. Шер-ше-не-вич. Шершеневич пишет стихи и со всеми кусается. Только сегодня тетя Муся пришла без своего Шершеневича.
Я сделал вид, что сплю.
Сначала они говорили так тихо, чтобы я ничего не слышал. Потом они про меня совсем забыли и стали говорить громко.
Тетя Муся сказала, что на папу пора плюнуть. Потому что оттуда не возвращаются. Сделаться монахиней в расцвете лет - никакого нет смысла. Нечего распускать нюни и сидеть сложа руки. Надо жить, пока живется. И пусть все катится к чертовой матери.
- Собирайся и пошли в гости. Я тебя познакомлю с одним очень интересным человеком.
Тут я совсем перестал дышать.
А мама - моя любимая, самая красивая мама - сказала, чтобы тетя Муся немедленно убиралась и больше к ней никогда не приходила.
- Ты просто последняя дура, - рассердилась тетя Муся и хлопнула дверью.
- Ты спишь? - спросила мама на всякий случай.
Я даже не пошевелился.
На другой день мама начала сильно кашлять. И бабушка забрала нас на Никицкую.
На Никицкой маму легче вылечить. Сюда ходит доктор Бобков. Он всех нас лечит. Бабушка верит только одному доктору Бобкову.
А когда у меня открылась скарлатина и папина бабушка стала бегать по квартире и кричать "азохенвей", пришел доктор Бобков и сказал, что нужно сделать укол. Тогда Лизаветниколавна всех выгнала из комнаты и позвала только Аню. У меня была температура выше градусника. Я стал плакать. А бабушка сказала:
- Цыц! Негодник.
Она придавила мне голову и руки. Аня держала меня за ноги. А доктор Бобков сделал мне укол в попку. Когда я уже не мог совсем глотать и в голове крутилось, я стал говорить про себя:
- Господи Исусе! Помогите мне, пожалыста, выздороветь. Я не хочу умирать. Помогите мне, пожалыста, Господи.
И вот видите, я не умер, а выздоровел. Все удивлялись. Потому что бабушкин сын Гуля умер как раз от этой скарлатины. Когда бабушка разбила зеркало на комоде.
И тогда, сказал дядя Жорж, бабушка стала верить в Бога. А когда я родился, меня назвали в честь того мальчика.
Я смотрю на портрет Гули, который висит в большой комнате. И совсем он на меня непохож. Только у нас матроска одинаковая.
После скарлатины у меня еще болела коленка.
Когда я совсем выздоровел, пришла весна. И на меня вдруг во дворе свалился мотоцикл.
Я его совсем не трогал и даже на него не влезал. А он взял и свалился. Ни с того ни с сего.
И еще проткнул мне ногу своим тормозом.
Тут опять моя папина бабушка Адельсидоровна стала бегать и хвататься за голову.
А другая бабушка Лизаветниколавна залила мне дырочку коллодием. И этот коллодий застыл. Получилось стеклышко.
Я, канешно, орал как резаный. Все-таки дырка в ноге, из нее кровь течет.
А бабушка еще обещала меня выпороть. Чтобы я не лез куда не следует.
Я знаю, что пороть она меня все равно не будет. Это она так говорит. Для красного словца.
Папа сказал, что если меня кто-нибудь хоть пальцем тронет, он тому голову оторвет. Хотя папа сейчас и "сидит в командировке", но когда он выйдет!..
Аня меня успокаивает:
- До свадьбы заживет!
- Нечего разводить мерехлюндии, - говорит Лизаветниколавна.
В чем душа держится
Я люблю весну за то, что можно играть на асфальте. И гулять без пальто.
У девчонок - классики.
- Мак? Мак. Мак? Мак. Мак? Дурак.
А у нас - расшибалка!
Я теперь коплю деньги. Без денег в "расшиши" не играют. Бабушка нашла мне царский пятак. Для биты - самая лучшая, необходимая вещь. Вовка даже хотел со мной сменяться. На ножичек. Хитрый какой!
Я уже два раза попадал на "чиру".
Без дедушки жить можно. А без бабушки жить нельзя. Все ходят к маминой бабушке советоваться, как жить. И соседи, и родственники.
Тут приехала Рита и спрашивает - пожениться ей на Магиде или нет. Рита для бабушки - племянница. А бабушка для Риты - тетя. Для меня Рита тоже тетя. Потому что она дочка тети Нади Коняевой. И мы к ним ездим в гости, на праздники.
- Чтобы человека узнать, надо с ним съесть пуд соли, - сказала бабушка.
Но когда пришел Магид, они соль есть не стали, а сели пить чай. И бабушка угощала Магида пирожками. Бабушкины пирожки - самые вкусные в мире.
А потом бабушка сказала Рите - с Богом! И ничего страшного, если он, как его называется, иврей. Ивреи, как его называется, бывают очень хорошие и любят свою семью.
Моя бабушка все время повторяет - "как его называется". Это у нее такая поговорка. У моего папы тоже есть поговорка - "эт-самое". Это самое.
А когда Рита с Магидом поженились, они приехали к бабушке на "линкольне".
"Линкольн" - такая длинная машина. Американская. У Магида "линкольн", потому что он работает в университете. В клубе. А этот клуб на нашей улице, только вон там, в конце. И Магид меня обязательно покатает на "линкольне", когда-нибудь.
Мне он очень понравился. И не потому, что подарил пистолет.
Все сказали, что Магид совсем не похож на иврея. У него такое лицо, как будто он не иврей, а немец.
Уже потом, когда во время войны он попал в плен, это его спасло. Он стал у них переводчиком и помогал нашим партизанам. А когда его освободили из плена, ему дали всего "десять лет лагерей".
Но это было уже совсем потом. А "потом" - это уже другая история.
В общем, моя мамина бабушка живет для всех. И папина бабушка тоже живет для всех. А вот папин дедушка живет для себя.
Когда я вырасту, я тоже буду дедушка. И буду жить или для себя, или для всех.
Моя мамина бабушка говорит, что для себя жить стыдно. Дядя Жорж на это сказал, что бабушка может спокойно поступать в партию.
Но бабушка в партию не хочет, потому что не любит товарища Сталина. А товарища Сталина она не любит за то, что подорвал храм.
Дядя Жорж сказал, что храм подорвал Каганович, а товарищ Сталин в это время был на даче. И хотя Бога уже нет, храм можно было оставить как памятник.
Дядя Сережа сказал, что Сталину наплевать на храм, потому что он нерусский.
А дядя Жорж сказал, что грузины тоже верят в Исуса-с-Креста. И Сталин даже учился на попа в семинарии.
Дядя Сережа вскипятился:
- Сталин никакой не грузин, а типичный Джуга-шви-ли. Значит, наверняка - еврей. Хи-хи, железный еврей!
Тетя Муся закричала, что дядя Сережа - ужасный человек. И непонятно, почему его до сих пор не отправили "куда следует".
А дядя Жорж сказал:
- Но ведь и Христос был еврей. По крайней мере - наполовину.
Тут я и узнал, что Кристос был, как я.
Ни то ни се. Тоже гибрид!
По радио передают веселую музыку:
Чтобы тело и душа были молоды,
Ты не бойся ни жары и ни холода,
Закаляйся, как сталь!
Физкультура-ура-ура,
Будь готов,
Когда настанет час,
Бить врагов,
Ты на границы их не пускай!
Левый край,
Правый край,
Не зевай!
А дядя Жорж тут же придирается:
- Покажите мне конкретно, где у человека душа? Печенку знаю. Вот тут она. Сердце здесь. Аппендицит справа. А где спряталась ваша душа?
Бабушка сердится и говорит, что они все "ни бельмеса" не понимают.
- В революцию тоже ходили голые, прямо по улице, и кричали песню:
Мы на небо залезем
И свергнем всех богов! -
только ничего из этого не получилось, как видите.
А вот у дяди Вани в революцию вышла целая история: одна тетка голая влезла в трамвай. Совсем голая, как мать родила. "Была не была!" - сказал вслух дядя Ваня. И как треснет эту голую по попке! Она сразу выскочила из трамвая и стала кричать: "Милиция! Милиция! Держите хулигана!" Но трамвай не стал ждать милицию и уехал. Дядя Ваня говорит: "Хоть одно доброе дело в жизни, по крайней мере, сделал".
Дядя Ваня рассказывает эту историю про революцию. И мы все смеемся.
Путаница
Мы едем к тете Наде. Чтобы поддержать семью в такое время.
Коняевы живут у Крестьянской Заставы. В деревянном доме. И двор без асфальта. Как у нас в Лосинке.
Коняевы, а коней у них нет. Это раньше были.
Бабушка - старшая, тетя Надя - младшая. Они похожие. Потому что родные сестры. А мама у них была. Фон Россиус. Во! Какая фамилия!
Она с настоящим царем вальс танцевала. Когда кончила школу для благородных девиц. И стала первой ученицей. А государь-император тут к ним на бал и примчался.
У нас дома про это рассказывают. Только шепотом.
После вальса с государем-императором бабушкина мама выскочила замуж. И нарожала детей! Больше, чем у нашей Дворничихи. Десять штук!
А у моей мамы я один получился. Почему - не знаю. Ни тебе братика! Ни тебе сестрички!
Бабушка говорит, что было бы всех полно. Если мы бы жили как раньше.
Дядя Петя - раз! Тетя Надя - два! Дядя Ваня, у которого собака, - три!
А еще… больше никого. Потому что, на наше горе, была война. А потом, на наше горе, - революция. И куда они все подевались? Никто не знает.
Бабушка, тетя Надя, дядя Петя с дядей Ваней - они наполовину "Фонроссиусы", а наполовину Коняевы.
Моя мама на четвертушку Коняева и на четвертушку "Фонроссиус".
И я на целую восьмушку "Фонроссиус".
Только про эту восьмушку никому говорить не надо.
Когда мы с бабушкой приехали к Коняевым, чтобы поддержать семью, Коля и Шурка поднимали во дворе гирю.
У тети Нади один сын Коля, а другой сын Шурка.
И еще дочка - тетя Рита.
Шурку я больше всех люблю. Бабушка говорит, что он - "не разбери-поймешь". То он шахматист великий, то он в музыку ударился.
У Шурки такой слух вдруг открылся! Ну все прямо удивились. И моя мама стала с ним заниматься на рояле. Всю зиму он к нам шлялся и делал успехи.
А у меня почему-то никаких талантов пока нет. И мама со мной заниматься не хочет. Я могу ей все нервы вымотать. Лучше меня отдать сразу в школу.
Шурку в школу на старости лет никто не возьмет. Он все равно скоро пойдет в армию.
- Ну-ка, подними!
Это Шурка меня подначивает. А гиря такая, что ее с места не сдвинешь.
- Не хулигань, - говорит моя бабушка, - живот надорвешь. И тебе, Шурка, как его называется, не советую. Пальцы беречь надо, если хочешь быть пианистом.
- А я пианистом не стану. Я буду оркестром дирижировать.
- Ну, тебя, как его называется, не разбери-поймешь. Семь пятниц на неделе.
Но бабушка на Шурку не сердится. Она его тоже любит.
Тетя Надя, как всегда, накормила нас вкусными щами, и мы узнали все наши семейные новости.
А Шурка подарил мне свою коллекцию марок. Он уже так вырос, что собирать марки ему необязательно. А я скоро начну собирать, и альбом мне пригодится.
Бабушка сказала:
- Нечего делать такие дорогие подарки. Он еще мал.
Это она про меня. Ладно-ладно, бабусенька!
Потому что альбом - видите - сейчас таких не делают. Это до революции делали. Специально для марок.
Но Шурка мне его все равно подарил. Теперь он будет приезжать не только к маме, но и ко мне. Учить собирать марки! Пока его не забрали в армию.
Все-таки не зря мы поехали поддержать семью в такое время. Хотя тетя Надя уже давно не Коняева, а Васина. Потому что поженилась на дяде Саше.
У меня ведь тоже папина фамилия. А папина фамилия получилась из-за какого-то предка.
Предок был военным мальчиком, играл на барабане. Он пошел на войну и попал в плен к Англичанину.
Англичанин не знал, как звать папиного предка. И придумал ему кликушку: Хаар-лип. По-англичанскому - "Заячья Губа".
Теперь я, ни с того ни с сего, тоже - Заячья Губа. Харлип!
Какая у нас в семье все-таки путаница!
Вот уж точно, "не разбери-поймешь" - как говорит моя любимая бабушка Лизаветниколавна.
Вечером, когда меня уже уложили спать в креслах, я подсмотрел за бабушкой.
Она встала на колени, вот в том углу. Там у нас Божья Матерь с младенцем. И лампадка горит.
Бабушка стала просить у Бога прощения. Долго-долго молилась.
Значит, опять моя бабушка нагрешилась. И когда это она успела, ума не приложу.
Когда мы с бабушкой потихоньку в церковь собираемся или на кладбище, она набивает мой карман медной мелочью. Но не для того, чтобы в "расшибалку" играть. А чтобы каждому нищему подать копеечку. Потому что Бог велит всех любить и со всеми делиться.
Детский сад
Нюра собралась от нас уезжать в свою деревню.
Она плакала и говорила маме, как она ее любит и меня тоже. И лучших хозяев ей не надо. Она сейчас поедет, выродит своего ребенка и вернется. На прощание Нюра попросила маму поиграть ей на рояле. Мама расстроилась и поиграла своего Шопена.
Меня решили сдать в детский сад, потому что со мной сидеть некому. Папиному дедушке тяжело каждый день ездить, а папина бабушка, как и мама, ходит на работу. Мамина бабушка согласна мотаться со мной на Никицкой, но лучше меня отвести в детский сад, чтобы я привык. Все равно с осени меня надо определять в школу.
А в детский сад меня устраивает Магид, за которого вышла тетя Рита по совету моей бабушки. У Магида такие связи, что он может меня устроить куда хочешь.
Первый раз меня ведет мама. Мне жутко интересно. А мама переживает. Она за меня волнуется. Вдруг со мной чего-нибудь случится?
На самом-то деле никакой это не сад, а большая комната. Сюда приводят утром детей, которых девать некуда. Здесь нас отдают в руки Мымре. Так сказал мне один мальчик. И Мымра нас воспитывает.
Она никого не бьет, а только кричит. Мы все должны обязательно ее слушаться.
Началась моя садовая жизнь.
С утра - тихие игры. А потом у нас бывает обед. За столом надо постараться захватить горбушки. Я даже не знал раньше, что самое вкусное - это горбушки. Из черного хлеба.
Обед у нас в саду не как дома. Я стал его есть первый раз, а он пошел обратно ротом. Но тетя сказала, что в следующий раз я привыкну.
После обеда ложимся спать. А мне спать днем не хочется. Я лежу с закрытыми глазами и думаю. Канешно, можно поесть под одеялом горбушку. Вот она для чего нужна!
Один раз я даже взял с собой спать яблоко. Но когда съел немножко, я вдруг по-правдашнему заснул. После сна мы стали убирать за собой постель, и я увидел большое коричневое пятно.
Мне стало страшно.
Вдруг подумают, что это не от яблока. А я просто обкакался?
На другой день я сказал маме, что больше в сад ходить не буду. Мама расстроилась, а моя папина бабушка сказала, что я слишком балованный мальчик и мне будет трудно жить.
Я не хотел ходить в детский сад не из-за яблока. А потому что там скучно.
Я думал, что в детском саду встречу Красную Шапочку. Но моей Шапочки не было.
А другие девочки играют в дочки-матери и мне не нравятся.
И еще в саду все дети становятся октябрятами. А когда принимают в октябрята, дают нашей Мымре клятву, что в Бога они нипочем не верят. В церковь с бабушкой никогда не ходят.
Октябрята все рассказывают. И ничего не скрывают.
Значит, мне придется сказать ей про папу? А я не хочу про это никому говорить.
Пусть лучше я не буду октябрятом.
Я сказал маме, что буду сидеть тихо дома и никого не бояться. Пусть она ходит на свою работу. И учит других детей музыке.
Со мной мама заниматься не может. Потому что родных детей учить музыке - одна мука.
- С детством пора завязывать, - сказал дядя Сережа.
Он привез фотографии. И наши на Никицкой сбежались себя разглядывать.
Я посмотрел - все похожи.
Только я не похож. Хотя в черкеске. Почему-то я себя не узнаю. На самом деле я не такой. Внутри.
Бабушка говорит, что внутри у человека душа. А душа на фотографии не получается.
Наверно, я уже здорово набедокурил в своей жизни. Потому что бабушка повела меня в церковь. Исповедовать. Прямо в Сокольниках.
У нее здесь свой знакомый священник есть. Введенский!
Это у него такая фамилия.
Страшный как черт. Такой носатый. И глаза проворачиваются. Вот так. Бабушка говорит, что он видит всех насквозь.
Сначала мы его долго ждали. Потому что служба была.
Введенский пел шепотом. И дымил очень.
Потом он отвел меня в уголок и спрашивает:
- Сколько раз бабушку не слушался?
- Нисколько, - говорю.
- Крестись, голубчик!
Тут я только руку поднял. Вот эту. А он меня - бац по руке. Это… с испугу, значит, я руку перепутал.
- Проси у Христа прощения.
Я и сказал:
- Господи Исусе! Простите меня за все.