Но тем не менее иной раз приходилось делать уборку. Я ненавижу пепельницы, полные окурков, клочья пыли под мебелью, полуувядшие цветы и крошки под столом. Я так люблю свой дом! Каждый день, приходя из конторы, я, стоя в дверях гостиной, молюсь. Это лучше всего делать именно здесь. Мои глаза блуждают по комнате - книжная полка под окном, красивый старинный шкаф из дома Леннарта, наш круглый белый стол, акварели над цветастым диваном, светлые шторы…
Мне все нравится, и я не желаю обманывать себя в этот миг наслаждения, совершенно пренебрегая уборкой.
Было и еще кое-что. Прежде мне нужно было содержать в порядке лишь мои собственные платья. Теперь же внезапно в мешке для грязного белья оказывалось множество грязных рубашек. Приготовление же еды для двоих, когда эти двое были Леннарт и я, было что-то совсем другое, чем для меня и Евы. Теперь мне одной приходилось выдумывать меню к обеду, бегать на рынок Хёторсхаллен во время перерывов на ленч и желательно приготовлять обед, когда Леннарт приходил домой на час позднее меня. Иногда мне в голову приходило, что еда и ее приготовление - тоже нудное занятие, и почему ученые не могут придумать вместо нее какие-нибудь пилюли? Но ученые, разумеется, были мужчины, и им не надо было каждое утро разрешать сложную проблему, что готовить: голубцы или овощной суп? Ведь в том, что надо каждый день в течение всей жизни обедать, таилось что-то чрезвычайно неприятное. Иногда я не могла отделаться от мыслей обо всех этих голубцах и рыбных котлетах, и я видела, как они длинным бесконечным рядом тянутся на моем жизненном пути. Я считала, что, возможно, привычка есть регулярно каждый день - глупая, и однажды сделала попытку спросить Леннарта:
- Послушай-ка, а будет у нас сегодня обед?
- Что у нас будет на о… - начало было Леннарт.
- Нет! - оборвала я его. - Меня интересует, будет ли у нас сегодня какой-нибудь обед?
- А почему его у нас не будет? - спросил Леннарт, беспокойно вытаращив глаза.
И я объяснила ему, что у меня теперь совершенно новая теория в рамках науки о питании, которая сводится к тому, чтобы в полной тишине поглощать обед только три раза в неделю.
Леннарт сказал, что у него тоже есть своя теория и что моя ошибочна. И тогда я неохотно отправилась в кухню и приготовила маленький горький капустный пудинг.
Но ни один капустный пудинг в мире не мог уничтожить радостное сияние моего юного замужества. Неважно, что я иногда уставала. Я была так счастлива, и всякий раз, когда я слышала, что Леннарт вставляет ключ в замок, я замирала от радости. Подумать только, что такой маленький звук может так развеселить!
Всегда слышишь, что первый год замужества - самый трудный, именно тогда муж с женой ссорятся и дерутся больше всего.
- Ха-ха, к нам это не относится, - сказала я Леннарту. - Но мы ведь и на редкость разумны! Я вообще не понимаю, как люди выдумывают причину, чтобы враждовать? А ты понимаешь?
Нет, Леннарт тоже не понимал! Этот разговор состоялся в пятницу ноябрьским вечером, и некоторых Бог наказывает сразу же. Назавтра у нас с Леннартом была первая ссора.
Ночыо Леннарт кашлял, он был простужен, плохо выглядел, и я хотела оставить его в постели. Но он отказался. Я сказала, что подогрею ему воду с лимоном. Но он отказался. Тогда я сказала, что самое лучшее питье - это молоко, и я сейчас же поставлю на плиту кастрюльку с молоком. Но он отказался. Я всего лишь час, короткий час говорила о том, как полезно теплое молоко, и тогда Леннарт нетерпеливо сказал:
- Не надоедай! Я не хочу теплого молока и не хочу воды с лимоном или какого-нибудь другого дьявольского питья, я хочу только кашлять в мире и покое.
- О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!
Я жутко рассердилась. "Не надоедай!" Не надо большего, чтобы почувствовать себя вечной домомучительни-цей, ярмом мужчины, который несет этот крест со времен Адама. О, как я разозлилась!
- Ну что ж, все ясно: хочешь заболеть воспалением легких - пусть будет воспаление легких, - сказала я. - Меня уже ничто не касается… даже если пенсии вдов повысят!
Леннарт, сидя у кухонного стола, ждал, что я накрою на стол к утреннему чаю. Он, конечно, понял, что я рассердилась, так как, чтобы отвлечь меня, спросил:
- А тебе не кажется, что чашка настоящего горячего чая поможет от кашля?
- Выпей чашку настоящей горячей синильной кислоты, - ответила я. - Это куда более эффективно!
И я ринулась в контору, не попрощавшись и не сказав больше ни слова. Как только я спустилась вниз, я уже раскаялась. Мой бедный любимый, он сидел наверху и кашлял и переживал из-за своей норовистой старой карги-жены! Зачем я сказала про эту синильную кислоту? Что на меня нашло, почему я так нелепо разозлилась? У меня было огромное желание кинуться обратно на четвертый этаж и попросить у него прощения, но было уже много времени. Мне пришлось медленно бежать, чтобы не опоздать в контору.
У меня была безумная куча дел до полудня, но я все же нашла время позвонить Леннарту.
- Любимый, прости меня, - поспешно извинилась я. - Я вовсе не думала то, что сказала, прости, прости, прости! Когда ты вернешься домой?
Сначала я услышала приступ грохочущего кашля на другом конце провода, но потом он сказал:
- Раньше четырех мне, пожалуй, отсюда не выбраться, но, если у тебя есть готовая синильная кислота, мы можем осушить чашку вместе.
Я была чуточку разочарована, что ему не освободиться раньше четырех. У нас бывал такой приятный часок после полудня в субботу, когда мы пили кофе!
- Тогда не позднее четырех! Поспеши домой, будь Добр!
Он слабо закашлял в ответ.
Наша контора закрывается по субботам в два часа, и, прежде чем часы пробили два, я была уже за дверью. Еве нужно было в другую сторону, и она не составила мне компанию. Улица Кунсгатан казалась мрачной в эту пасмурную погоду, у людей был кислый и загнанный вид. Но я простила их - у них, конечно, не было Леннарта, не было и маленького, чисто убранного дома на Каптенсгатан, и они не будут пить там послеполуденный субботний кофе в четыре часа дня. Парочка вкусных пирожных в придачу к синильной кислоте Леннарту после моих подлостей не помешает.
Я перешла улицу наискось, чтобы забежать в кондитерскую "Ого". И тут я услышала веселое восклицание:
- Не может быть, это же Кати!
Предо мной на тротуаре стоял Ян. Человек из моего прошлого, за которого я в своем безграничном тупоумии собиралась выйти замуж.
- Как мило! - сказал Ян. - Давай зайдем в "Ого" и поболтаем о прежних временах!
Вообще-то говоря, по-настоящему хорошим человеком меня не назовешь! Ведь я, не раздумывая, бросила Яна почти в ту самую минуту, когда впервые увидела Леннарта. Ян был тогда опечален. А теперь, встретив его на Кунсгатан, я вдруг почувствовала, что очень хотела бы и сейчас видеть Яна чуточку опечаленным. Не очень опечаленным, а лишь совсем-совсем немного грустным из-за того, что эта удивительная женщина выскользнула у него из рук!
Я попыталась выглядеть удивительной и таинственной, пока размышляла - пить мне с ним кофе или нет? Я была в шляпе, которая шла мне больше всех остальных, и это решило дело. Кроме того, Леннарт не должен был прийти домой раньше четырех часов.
Будь у Яна хоть капля совести, он попытался бы после чашки кофе казаться хоть чуточку унылым. Он должен был низким грустным голосом продекламировать мне: "Носишь ль имя другого и носишь ль другого кольцо?" - или как там. Но к сожалению, так редко можно заставить мужчин вести себя как подобает. Он радостно показал мне новехонькое кольцо. Значит, он помолвлен!
- Малышка Лундгрен из моей конторы, - сказал он. - К Новому году мы поженимся.
- Ну, как приятно! - воскликнула я.
Да я и считала так. Я вдруг и думать забыла, что Яну нужно из-за меня грустить. Мы были лучшими друзьями, болтали, и нам было по-настоящему весело!
Мы даже пришли к обоюдному согласию: Бог ниспослал нам счастье - вовремя одуматься и понять, что мы друг другу не подходим. Расставаясь, мы дружески похлопали друг друга по плечу.
- Старая добрая Кати! - сказал Ян.
Да, он мог бы соблюсти меру. Такой уж старой и доброй я все-таки не была.
У меня уже не оставалось времени. Была половина четвертого. Я бежала по улицам, держа картонку с пирожными в руках. О мой любимый Леннарт, как я рада, что я замужем за тобой, а не за Яном! Право же, ты должен это узнать, как только придешь домой!
Леннарт был уже дома.
- Боже мой! - воскликнула я. - Когда ты пришел?
- В час, - ответил Леннарт. - Чтобы приготовить тебе кофе. Где ты была?
- В "Ого" пила кофе с Яном, - правдиво призналась я. - Не думала, что ты придешь раньше четырех.
Леннарт поднялся из-за стола, который красиво накрыл к моему приходу. Там стояли наши прекрасные кобальтовые кофейные чашки, а рядом с моей - одинокая розовая роза.
Он холодно посмотрел на меня и сказал:
- Понимаю, ты думала, меня не будет дома до четырех часов. И пользуешься случаем!..
- О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Я так жутко рассердилась! Что он имеет в виду? Разве я не вольный человек, который имеет право встречаться, с кем захочет? Как я могла знать, что Леннарт сидит дома и ждет меня?
- Что ты имеешь в виду, говоря, что я пользуюсь случаем? - закричала я. - Тебе не стыдно?
Леннарт не ответил. Лицо его было замкнутым и ожесточенным, это был Леннарт, которого я никогда прежде не видела. Не произнося ни слова, он прошел мимо меня в тамбур и начал надевать шляпу и пальто.
Я ринулась за ним.
- Куда ты идешь?! - закричала я. - Будь любезен остаться дома, чтобы я могла поколотить тебя!
Дверь за ним захлопнулась, а я стояла, дрожа всем телом и по-прежнему держа картонку с пирожными в руках. Это было гнусно! Гнусно с его стороны… только промолчать и уйти! Типично по-мужски! Мы - женщины - остаемся и приводим в порядок квартиру, даже если речь идет о криках, гневных словах и слезах.
Сначала я разозлилась, затем я злилась и печалилась. А потом только печалилась. На столе рядом с розой я нашла маленькую карточку. Там было написано: "Моей любимой надоедливой Кати!" И тогда я больше не печалилась, а смертельно отчаивалась.
Приходи домой, Леннарт, приходи домой! О, где он, что он делает? Бродит ли по туманным ноябрьским улицам, и мерзнет, и кашляет, вместо того чтобы быть дома, где бы его окружила заботами любящая жена?
Я убрала кофейные чашки. Проходили часы. Леннарта все не было. Я позвонила тете Виви и неестественно весело спросила, не у нее ли Леннарт. Его там не было…
Нет, как могло такое случиться! Конечно, он погиб! Меня охватила безумная паника, я ходила взад-вперед, и плакала, и кусала носовой платок. Он погиб! Его переехала машина. Я читала, что люди особенно легко попадают в автомобильные катастрофы, когда чем-то взволнованы! О, я сама теперь не смогла бы перейти пустыню Гоби, чтобы меня не переехали! Сосчитаю до пятисот; если он и тогда не придет домой, позвоню в полицию. Или, подумать только, а если его не переехала машина? Подумать только, подумать только, а что если он нанес себе какое-нибудь увечье? Мы никогда прежде не были врагами, кто знает, как бурно может реагировать Леннарт! Может, он из рода "jene Asra, welche sterben, wenn sie lieben"
O-o-o-o-o! Я, наверное, никогда не узнаю, где он был, может, он прыгнул в воду возле какой-то темной набережной и его никогда не найдут! Потому что он, вероятно, не так предусмотрителен, как некий старик Ларссон, который оставил после себя записку: "Повесился в дровяном сарае". Я засмеялась мерзким истерическим смехом при мысли об этом, а потом заплакала и стала кусать носовой платок.
И тут я услышала, как поворачивается ключ в замочной скважине, и почувствовала такое безумное облегчение, что почти разозлилась снова.
Леннарт вошел в квартиру. По-прежнему с непроницаемо замкнутым лицом. Он холодно смотрел мимо меня, как будто меня не было. Ну ладно! Дуйся на здоровье! Если уж веселиться, так веселиться!
В молчании накрыла я на стол, в молчании съели мы наш запоздалый обед. Я съела очень мало свиной колбасы. Я хотела, чтобы Леннарт понял, что никогда нельзя знать, надолго ли сможешь удержать на свете свою жену, ведь она может и исчахнуть! Это запросто!
Посуду я мыла в одиночестве. Леннарт не помогал мне, как обычно раньше, и это было прекрасно! Прекрасно то, что с тобой так плохо обращаются и не оказывают помощи в убийственной домашней работе! А кроме того, еще и ругают за то, что ты один-единст-венный раз повеселилась с добрым старым другом!
Добрым старым другом? Ну да, ну да, тебя любили, нашлись такие, что чуть не впали в чахотку с горя, когда их покинули, чтобы выйти замуж за одного… за жестокого вола, который только мучит и тиранит тебя! О, как болит сердце… Пожалуй, надо пойти к врачу… Ты ведь никогда не была особенно сильной!
Мои слезы закапали в воду с посудой.
Тут я почувствовала, как пара рук обняла меня.
- Кати, я так несчастлив! - сказал Леннарт. - Ты тоже?
Я бросилась ему на шею и заплакала так, что только брызги полетели.
- Несчастлива, еще спрашиваешь! Несчастлива\ Я думала, ты умер!
Мы долго стояли совсем молча, обняв друг друга.
- Любимая! Подогрей синильную кислоту, - сказал Леннарт.
XV
Однажды перед самым Рождеством ко мне пришел Петер и попросил:
- Кати, помоги мне! Что мне делать? Ты можешь понять, что эта Ева так жутко запала мне в душу?..
- Да, пожалуй, я могу это понять, - сказала я.
- Но ты не знаешь, как это плохо, - продолжал Петер. - Я бы безо всякого тут же женился на ней… Слышала ты когда-нибудь о таком сумасшествии?
- О да, иногда, кажется, я слышала о чем-то подобном, - ответила я.
Он сидел на столике для мытья посуды, подавленный, глубоко задумавшийся человек с грустными глазами.
- С какой стороны ни посмотришь - это катастрофа, - сказал он. - Естественно, я ей не нужен, и, во-первых, я этого не переживу. А во-вторых, подумать только, если она, вопреки всяким ожиданиям, захочет выйти за меня замуж…
- Да, что тогда? - спросила я.
- Она девушка совершенно такого типа, какого я смертельно боюсь, - сказал Петер. - Точь-в-точь такая бабочка, что порхает от одного к другому. И у меня, возможно, получится так же, как у моего отца… да ведь это катастрофа, я и говорю.
Он стукнул себя по лбу, и вид у него был как у совершенно отчаявшегося человека.
- Это грозит мне смертью! - заявил он. - Я должен спросить ее…
- Подожди еще немножко! - сказала я. - Только еще немножко!
Я подумала про себя, что если у Евы есть хоть капля разума, ей надо выйти замуж за Петера, который в самом деле хороший человек. Он станет добрейшим и милейшим супругом. Его преданность была несомненной вопреки всему тому, что он говорил, будто не желает делать ставку на одну-единственную женщину. Но именно это он и делал, когда всерьез привязывался к кому-либо. Разнообразие и порхание туда-сюда он ненавидел больше всего на свете и у себя самого, и у предполагаемой будущей жены. Многочисленные победы Евы вовсе не усиливали его интерес к ней, а совсем наоборот - отпугивали его и заставляли до последнего бороться с влечением к ней.
И когда он теперь, сидя на моем столике для мытья посуды, говорил: "Это грозит мне смертью! Я должен спросить ее…" - то, по всей вероятности, этому предшествовала жестокая борьба с самим собой.
Я хотела, чтобы он немножко подождал. Я хотела выиграть время, чтобы подготовить почву, капнуть время от времени несколько мелких словечек в ухо Еве. Я не знала, подействуют ли они, но в любом случае Ева как раз в этот момент была абсолютно не расположена связывать себя какими-либо узами.
- У меня большие способности к дружбе, - сказала она мне однажды. - Но явно никаких способностей к любви, к такой истинной любви, которая продолжается больше двух недель.
Но разве нельзя выйти замуж из чувства сильной и крепкой дружбы? Я не из тех, кто мог бы судить об этом, поскольку я с самой первой минуты была так безумно влюблена в Леннарта. Но предположите, что вскоре я узнала: человек, в которого я влюблена, совершенно не подходит мне. Мы совершенно разные, и нам вместе не ужиться. Вышла бы я все-таки за него замуж только потому, что влюблена? Нет, надеюсь, такую глупость я бы не сделала, хотя никогда ведь точно не знаешь! Но если вернуться к этому, разве нельзя было встретить кого-то, кто заставил бы тебя сказать себе: "Это именно тот человек, с которым я могла бы ужиться!" Разве тогда не нужно было осмелиться на замужество, даже если ты не влюблена!
О, я столько думала об этом! Я советовалась с Леннартом, и он сказал: во всяком случае, абсолютно необходимо, чтобы мужчина был по-настоящему, серьезно влюблен.
- Но ведь ясно, и это потрясающе приятно, если и она чуточку влюблена, - добавил он и требовательно дернул меня за кончик уха.
- Вот что, ты так думаешь! - засмеялась я. - Да, да, я ведь тысячу раз говорила: "Я люблю тебя!" Но у разных людей это, пожалуй, бывает по-разному. По-твоему, у Петера с Евой получится что-нибудь?
- По-моему, да, - ответил Леннарт. - Он, по крайней мере, достаточно ослеплен.
Так это, несомненно, и было. Очень влюбленный и совершенно несчастный мальчик сидел на моем столике для мытья посуды и ждал звонка Евы в нашу дверь.
- Ты не думаешь, что у нее удивительно милый ротик? - чуть застенчиво спросил он меня.
- Да, думаю, - согласилась я. - Она в целом довольно приятно выглядит.
- Довольно приятно? Нет, ты послушай, ты!.. - отозвался возмущенный за Еву Петер.
Тут как раз мы услышали сигнал Евы, и он быстро сказал:
- Ни слова об этом! Да, да, раз ты так говоришь, я немножко подожду. Но недолго - это грозит мне смертью.
В тот вечер Ева была необычайно возбуждена. Она пела, и болтала, и смеялась, и жестикулировала вовсю, а Петер сидел все время в углу дивана и не спускал с нее мрачных глаз.
В конце концов она прервала свой подробный рассказ на полуслове и раздраженно спросила:
- Что это с Петером? Что это?.. Чего ты уставился? У меня пятно сажи на носу или что-нибудь еще!
Петер вздохнул и собрался было ответить, но Леннарт опередил его:
- Он, вероятно, считает, что ты слишком много шумишь!
- Хо-хо-хо, слышали бы вы меня вчера вечером… а может, вы и слышали… - сказала Ева. - Курре, еще пара ребят и Агнета с Барбру… чуть не снесли этот дом. Хультгрен, ну та злючка, что живет в квартире подо мной… она, по крайней мере, нас слышала. Сегодня я встретила ее на лестнице, и она спросила: "Вы что, не слышали, как я стучала ночью вам в потолок?" - "Да, - ответила я, - но это не произвело на нас никакого впечатления, потому что мы тоже шумели вовсю". Но, ясное дело, если Петер хочет, чтобы я была тихоней, пожалуйста, буду тихоней!
- Да нет, черт возьми!.. - энергично заявил Петер.