Честертон Г.К. (Chesterton G.K.)
Четвертинская, кн.
Чижевский Дм.
Чистович И.А.
Чуковский К.И.
Шайтанов И.О.
Шаликов П.И.
Шаликова А.И.
Шалин А.
Шапелен Ж.
Шапир М.И.
Шатле Э. дю
Шатобриан Ф.Р. де
Шаховской А.А.
Шевелкин А.
Шевырев С.П.
Шекспир У.
Шелехов Г.И.
Шелехов Д.П.
Шереметев И.В.
Шиллер Ф.
Шильдер Н.К.
Шихматов (Ширинский-Шихматов) С.А.
Шишков А.С.
Шмидт И.Г.
Шолье
Шопен Ф.
Шостакович Д.Д.
Штеин
Штейнгель В.И.
Шторх А.К.
Шувалов А.П.
Шувалов И.И.
Щекина Г.
Щербина Н.Ф.
Щербинина Ю.
Щукин С.С.
Щукины, братья
Щулепников М.С.
Эзоп
Эйхенбаум Б.М.
Эскин С.
Эсхил
Юзефович М.В.
Юлий Цезарь
Языков Д.И.
Языков Н.М.
Яковлев А.С.
Яковлев П.Л.
Якубович Д.П.
Ярышкин Н.
Ярышкина М.Н.
Краткий предметный указатель
aнтипоэзия
антипоэт
внутренняя канализация
Коллега (дорогой)
кризис литературоведения
наивное мышление
отдохновение
пародическая личность и пародическая институция
стихолюбие (любовь к поэзии)
страх невнимания
Сноски
1
Тынянов Ю. Ода его сиятельству графу Хвостову (1922). См. также: Тынянов Ю.Н. О пародии (1929; опубл. Тынянов 1977: 284–310, 536–544).
2
Под словом "карманьольцы" князь Италийский подразумевал французов-революционеров (образовано от названия популярной песни санкюлотов La Carmagnole). Смотрите, скажем: [Барсуков: 632].
3
Западов: 363; Тынянов 1977: 537–538, 544.
4
Автор имеет в виду главы, статьи, заметки и замечания о графе Хвостове М.Г. Альтшуллера, Максима Амелина, А.Ю. Балакина, Льва Бердникова, Светланы Бойм, Инны Булкиной, В.Э. Вацуро, Михаила Велижева, Якова Гордина, Ольги Довгий, Евгения Евтушенко, А.В. Западова, А.А. Кобринского, Сергея Курия, Натальи Мазур, А.Е. Махова, Татьяны Нешумовой, А.М. Пескова, В.П. Степанова, А.Ф. Строева, М.И. Сухомлинова, Тынянова, Э.И. Худошиной, И.О. Шайтанова – кто не спрятался, я не виноват… Надо помянуть, непременно помянуть надо также первые биографические очерки о Хвостове Елисея Колбасина (1862), П.О. Морозова (1892) и Б.Л. Модзалевского (1901).
5
В 1875 году плодовитый литератор В.П. Бурнашев обещал в своей книге "Наши чудодеи. Летопись чудачеств и эксцентричностей всякого рода" (СПб., 1875) написать полное жизнеописание графа Хвостова, которое, по его словам, немедленно должны будут перевести французы, немцы и англичане, носящиеся "со своими Фреронами и д’Арленкурами" [Бурнашев: 3]. Однако вместо обещанного жизнеописания Хвостова Бурнашев опубликовал лишь длинный очерк о графе, полный сомнительных историй и кудрявых словес.
6
Это место я, кстати сказать, впервые увидел только пять лет назад и нашел там (по наводке Ж. – Ф. Жаккара) неизвестное письмо Жуковского к доктору, излечившему его от болезни, характерной для писателей и кабинетных ученых. Здоровый и "порозовевший" поэт признавался, что ради возвращения в этот чудесный уголок готов вновь пострадать одним местом (оригинал по-французски). Так что интуиция меня, получается, не обманула.
7
Настоящее заглавие представляет собой полемическую перелицовку названия известной лекции-кантаты немецкого романтика Жана Поля из "Приготовительной школы эстетики" – книги, оказавшей на меня большое влияние.
8
Хвостов Д.И. Полное собрание стихотворений. СПб., 1817. Ч. II. С. 229–230. В оригинале: "Qui Bavim non odit, amet tua carmina Maevi".
9
За исключением, может быть, двух строчек из стихотворения одного из будущих куртуазных маньеристов: "Кто насрал в мои ботинки? Это Будда Гаутама". Но разве могут эти деланные вирши сравняться с природной стихией ужасной поэзии? Надо различать непреднамеренно чудовищное ("le sublime de la bêtise", как писал Вильгельм Карлович Кюхельбекер) от намеренно гадкого. Об эстетических степенях дурного говорится в предисловии умных составителей знаменитой антологии плохой поэзии "Чучело совы" [The Stuffed Owl, 1930].
10
Хочу сразу же подчеркнуть, что меня интересуют не (очень) плохие произведения сами по себе, а то, что и кто прячется за ними: их внутренняя форма и лирический герой.
11
Структурно-семиотические критерии "хорошей" поэзии в свое время попытался вывести Ю.М. Лотман: "Хорошие стихи, стихи, несущие поэтическую информацию, – это стихи, в которых все элементы ожидаемы и неожиданны одновременно. Нарушение первого принципа сделает текст бессмысленным, второго – тривиальным". Или иначе: "Хорошие стихи – это те, искусственное порождение которых нам сейчас недоступно, а сама возможность такого порождения для которых не доказана". В доказательство своей гипотезы Лотман приводит разбор хорошей пародии Вяземского на плохие притчи Хвостова [Лотман 1972: 128–129]. Я, в свою очередь, полагаю, что чудовищная поэзия, в отличие от просто "плохой", по-своему информативна и не воспроизводима в пародиях. Более того, как справедливо заметил Г. Честертон в остроумной рецензии на "Чучело совы", плохая поэзия вполне может произвести хорошую философию [Честертон: 560].
12
"We will merely assert here, – говорится в предисловии к "Сове", – that good Bad verse ‹…› is devilish pleasing" (X). О феномене плохой поэзии cмотрите статьи Честертона, Ходасевича (упоминались выше), В.Ф. Маркова ("Можно ли получать удовольствие от плохих стихов, или О русском чучеле совы"), а также главу "Необязательное о графоманах" из книги О.А. Лекманова "Русская поэзия в 1913 году" (М., 2015).
13
Не случаен интерес к "плохим" стихотворцам Достоевского (и интерес Дмитрия Шостаковича к "плохой" музыке). Стихи капитана Лебядкина говорят о его травмированном "человеческом типе" и тоскующей "душе" больше, чем его поступки и высказывания. Интерес Федора Михайловича к психологии метромана, кстати сказать, непосредственно связан с личностью графа Хвостова. В 1862 году в журнале Достоевских "Время" был опубликован "психологический очерк" о Хвостове Е. Колбасина, вызвавший небольшую полемику, в которой Достоевский принял участие. О пародировании Достоевским Хвостова смотрите: [Рак: 467]. Мы еще к этой теме вернемся.
14
Инна Булкина удачно заметила, что Хвостов выступал в русской литературе в качестве "живой аллегории графомана", "пока не явился вполне литературный капитан Лебядкин" [Булкина]. Впрочем, и после Лебядкина виртуальное присутствие Хвостова в русской культуре продолжилось и продолжается до сих пор.
15
Предшественником его в этой роли, конечно, был В.К. Тредиаковский, чью "Телемахиду" Екатерина считала снотворной поэмой и в шуточном регламенте для придворных требовала за легкие провинности "прочесть страницу "Телемахиды"", а за более серьезные "выучить шесть строк "Телемахиды" наизусть" [ЭС: 36].
16
Уж не для того ли, чтобы подтвердить господствующую в данном экспертном сообществе (или в обществе в целом) систему ценностей, и существуют в современном, далеком, казалось бы, от нормативного мышления мире премии за самые плохие фильмы, роли и романы? (Сошлюсь здесь на книгу моего коллеги Джеймса Инглиша "The Economy of Prestige: Prizes, Awards, and the Circulation of Cultural Value", 2005.) В свою очередь, намеренно плохое письмо издавна служило для утверждения новых художественных принципов (об этом в свое время хорошо писали Тынянов и Эйхенбаум). Но я не хочу здесь теоретизировать. Я слишком для этого рода деятельности эмоционален.
17
Мысль Дружинина о Тредиаковском как "очистительной жертве" русского классицизма была впоследствии подхвачена Тыняновым, назвавшим князя Шаликова "очистительной жертвой" карамзинизма [Тынянов 1977: 307].
18
Очень точно о культурном значении феномена плохого писателя в России сказала Светлана Бойм: "The bad writer, victim of mockery and self-mockery, is one of the most pathetic images of the Russian cultural mythology" [Бойм: 170].
19
Над басенною лягушкою Хвостова, влюбленной в широкие бычьи бока, потешался в стенах "Арзамаса" Жуковский: "с унылым кваканьем приползла к нему, дулась, лезла вон из кожи и, наконец, треснув, породила смех" [Арзамас 1994: I, 295].
20
Смотрите перевод этого мадригала М. Кудиновым: "Есть равенство, и мудрая природа / Всегда стремится смертных уравнять. / Ум, красота, раскованность, свобода, / Цветущий вид и царственная стать / – Вам все дано. Удел иного рода / Достался мне: природой обделен, / Я для невзгод был, кажется, рожден; / Но Вами я любим – и прочь невзгода: / Я все имею. Я вознагражден" [Вольтер 1987: 34].
21
Друг Хвостова князь Д.П. Горчаков писал Дмитрию Ивановичу "без лести", что его перевод "достоин как подлинника, так и того, кто в оном похваляем". Особенно ему полюбились последние два стиха из приведенного выше посвящения, о которых он сказал: "Это долг великих людей, чтоб возвещать славу себе подобных" [Степанов 1989: 122].
22
Впоследствии Хвостов несколько стыдился этого сочиненного в сущей молодости стихотворения. Печатая его в последнем томе своих сочинений, он указывал, что "не признает себя за автора онаго, а только верно знает", что оно сочинено в 1782 году "в подражание Французскому посланию, на сей же предмет Г. Des-Mahis" [VII, 262–263].
23
Много лет спустя злоязычный родственник Дмитрия Ивановича Александр Семенович Хвостов написал на нашего поэта известную эпиграмму: "А граф – сказать ли без укор? / Танцует как Вольтер, а пишет как Дюпор!" (цитирую по памяти). Граф Хвостов ответил обидчику едкой эпиграммой, которую мы здесь не приводим, чтобы не уводить в сторону наше и без того петляющее повествование.
24
В "Автобиографии" Хвостов указывает, что перевел для сего вельможи, "по незнанию его иностранных языков", трактат Неккера о финансах "в четырех томах, который и теперь рукописный должен находиться в библиотеке покойного генерал-прокурора" [Сухомлинов: 529]. Кажется, Дмитрий Иванович запамятовал, что первый том этого сочинения вышел в свет в 1786 году под названием "О управлении государственных доходов Французскаго королевства" (СПб., 1786). В предисловии к переводу говорится: "Книга сия не требует похвалы: творец ея известен всей Европе, а на российск(ой) язык переведена по повелению одной из знатнейших особ, правильно и верно". По мнению современного библиографа, под знатнейшей особой "подразумевалась сама императрица" [Ватейшвили: 277]. Скорее всего, этой особой был Вяземский, заказавший, как мы знаем, Хвостову перевод этого труда. Хвостов также перевел в 1784 году сочинение Неккера "О блаженстве дураков" (Sur le bonheur des sots, 1788).
25
"Подзобок на груди и, подогнув колена, / Наш Бавий говорит, любуясь сам собой…" (Дмитриев). "Противоестественная" внешность Хвостова проецировалась сатириками на его творчество, нравственный облик и положение в обществе: "Твой список послужной и оды, / Хвостов! доказывают нам, / Что ты наперекор природы / Причелся к графам и певцам" (Вяземский; привожу по памяти).
26
По-русски Аграфена Ивановна также писала с ошибками, как видно из ее письма князю Андрею Горчакову: "Мы, мой друк, слава Богу, здаровы и живем довольно весело, только я все о тебе беспокоюсь, об сражениях и о твоем здоровьи, которое не очень хорошо было, как ты отсюда поехал. Каков-та ты таперь? Пращай, мой друк, буди с табой Божие благословение. Верный твой друк и сестра" [Горчаков: 209].
27
Домашнее имя жены автора, образованное, по всей видимости, от фамилии величайшего нашего лирика. – Прим. ред.
28
"Снисходя на прошение, принесенное Нам от Тайного Советника и Сенатора Графа Хвостова, Всемилостивейше Повелеваем: состоящее за ним в разных Губерниях родовое наследственное имение, по лежащим на нем долгам и недоимкам требующее нераздельного управления, оставить по кончине его во владении его супруге, урожденной Княжне Горчаковой…" [CCСЗ: 82].
29
Над темириадой Хвостова смеялся А.С. Пушкин в одном из примечаний к пародийной оде к графу Дмитрию Ивановичу 1825 года: "Графиня Хвостова, урожденная княжна Горчакова, достойная супруга маститого нашего Певца. Во многочисленных своих стихотворениях везде называет он ее Темирою" [II, 345]. Смотрите об этой оде последнюю главу настоящего отдохновения.
30
Смотрите эпиграмму Баратынского на Хвостова "Поэт Дамон (Писцов) в стихах тяжеловат…" и ответ Хвостова: "Ты, Баратынский, прав, пусть слог тяжеловат" (также и письмо Хвостова к Баратынскому, в котором он говорил, что стихи на Графова поместил в новом издании своего перевода "Науки стихотворной" Боало с прибавлением, обращенным к тем писателям, "кои чужды изящного, потому что не ищут его"). В ответной эпиграмме Дмитрий Иванович поучает молодого шутника: "Коль кто восторга чужд и чужд любви собрата, / Не может тот сказать: природа виновата" [Баратынский: 393].
31
Речь на открытии восточных кафедр в главном педагогическом институте 22 марта 1818 года. Цит. по: [Пенинский: 421].
32
Интересно также следующее лингвистическое наблюдение Федора Карина: "…в нем ничего не видно такого, чтобы не свойственно было московскому наречию" [Саитов: 18].
33
Первое издание хвостовского перевода "Поэтического искусства" выходит в 1808 году (в 1813 году он прибавляет к нему прозаический перевод "Послания к Пизонам" Горация). Об этом переводе мы будем говорить подробно во второй части этого отдохновения.
34
Об этом идеальном романе я темно и вяло пишу в своей новой книге "Vasily Zhukovsky’s Romanticism and the Emotional History of Russia" (Northwestern University Press, 2015). Ах, прочитайте.
35
Речь идет об издании сумароковских притч 1762–1769 годов.
36
СО. 1816. Ч. 30. № 20. С. 19.
37
Из моей любимой притчи "Муж и яйца" о безумном супруге, рассказавшем по секрету своей болтливой жене, что он "снес яйцо". Скромница – "как жена, как честный человек" – дала слово никому о сем не говорить, но на утро поделилась тайной с кумой, которая все рассказала куму, сватье и т. д.: "И – вести с клятвою, а ложь за ними вслед / Бегут и яицам дают полет; / Но под вечер об них на рынках не молчали, / И все ребята в слух об яицах кричали" [Хвостов 1802: 10–11]. В издании избранных басен 1816 года Хвостов, увы, подверг эту басенку переработке.
38
"Каждая нелепость, если рассматривать ее с точки зрения внутренней системы хвостовской басни, становится функционально действующей: намеренно просторечной безыскусностью" [Альтшуллер 2007: 204]. Воистину так! Только я бы связал эту манеру не с сюрреализмом, замешанным на психоанализе, не с абсурдом, пропитанным философской критикой языка и логического мышления [Кобринский], и не с эмблематическим мышлением (остроумная версия Е. Махова [Махов 1999: 10–11]), а с примитивизмом (тот же Махов). Визуальной параллелью неожиданной комбинаторике Хвостова, скорее всего, является лубок (или детское искусство). Впрочем, я могу ошибаться.
39
"Автор знает, – оправдывался Хвостов, – что у птиц рот называется клювом, несмотря на то, он заменил сие речение употребляемым в переносном смысле, ибо говорится и о человеке: "Он разинул пасть" (Словарь Академии Российской)" [Поэты: 435].
40
Так, например, к замечательному и вечно актуальному по своей двусмысленности стиху "Чиновные скоты все праведники были" ("Мор зверей", редакция 1816 года [IV, 33]) Хвостов приложил следующее разъяснение: "Не надобно принимать сего выражения в смысле эпиграмматическом, но в простом по отношению только к роду животных. Сие замечание простирается и на прочия басни" [IV, 34].
41
Хвостова обидчивый драматург противопоставил тем молодым людям, которые, "желая приобрести имена сочинителей, приобретают их или гнусными сатирами или пасквилями, в которых за недостатком здравого рассуждения и познания в науках порицают не порок, а человека, не сочинение, а сочинителей, и, что еще и того дерзновеннее, осмеливаются ругать писателей, называя их по фамилиям, переменя токмо в оных по некоторой букве". Весь этот пассаж – атака на поэта В.В. Капниста, высмеявшего Николева и авторов его кружка в едкой эпиграмме. Смотрите подробнее: [Берков: 197].
42
Среди первых были, по указанию самого автора, басни "Солнце и Молния", "Павлин", "Мыши и Орехи" (опубл. в 1783 году), а также "Щука и Уда", которую автор почерпнул из рукописных тетрадок знаменитого Сковороды [Сухомлинов: 519]. Дмитрий Иванович особо подчеркивал, что не был рабским подражателем Сумарокову (равно как и Ломоносову и Петрову в одах), ибо "ход мыслей и чувствований всегда был у него во всех родах собственный" [там же].
43
Как указал Морозов, эти стихи, вынесенные Хвостовым в эпиграф к тому его басен, представляют собой подражание Лафонтену [Морозов: LXXV, 77]. Остроумный соперник Хвостова А.Е. Измайлов цитирует их в посвящении своих басен С.Д. Пономаревой и добавляет: "Не я так говорю – / Езоп наш граф Хвостов. – / Сию смесь римф и слов / При баснях он своих поставил эпиграфом. / Но мне ль равняться в баснях с Графом? / Нет, Граф мне не чета! / Вот у него-то простота / И острота! / Тон самой легкой, благородной! / Язык скотов он знает как природный!.." [Вацуро 1989a: 50]
44
Хвостов. О Басне, Сказке, Локмане, Бидпае, Эзопе и о других славных Баснописцах (II, 154; в названии послания представлен своего рода интернационал образцовых баснописцев: один из них эфиоп, другой – индийский брамин, третий – древний грек). Как мы увидим дальше, к басне Хвостов шел от прозаической комедии (Гольдони, Хольберг, Сумароков, Фонвизин), научившей его "как разговорами простыми веселить, театра малого распространить пределы" и внушить смелые речи "сильныя зверям" [II, 153].