Доходило порой до смешного: Аня, выучив пару слов по-французски, хвасталась в детсаду, что может говорить на языке "paris"… Попав как-то раз с нами вместе в хабад-центр, Алек первым делом узнал, какие слова здесь используют для приветствия, – и, "вооружившись" необходимым словарным минимумом, отправился общаться с малышами и взрослыми; на другой день в детском садике всех, кажется, обучил слову "шалом".
Мы встречали (в других берлинских районах) многоязычных детей, страдающих от неумения вписаться в среду, застенчивых до слёз, зажатых, угрюмых… и, как следствие, косноязычных и молчаливых. Нашим же детям их многоязычие (и связанные с ним особенности воспитания и развития) не помешали найти друзей и приятелей. Пожалуй, даже наоборот: расширили круг общения.
Чужой путеводный опыт
Опыт часто убеждает лучше, чем книжная мудрость. Было несколько случаев, когда опыт наших близких знакомых оказался для нас если не откровением, то чем-то вроде случайно найденной путеводной нити. Один из таких эпизодов почти перевернул, во всяком случае, сильно изменил некоторые мои представления (например, об условиях сбалансированного многоязычия и о том, что его всего сильнее стимулирует).
Случай двуязычного воспитания, когда один из родителей говорит на чужом для него языке, получил название "искусственного" многоязычия. Я считала (вслед за авторами специальных книг), что смысла оно не имеет. Что попытки говорить с ребёнком на чужом языке скорее вредят (известно, что переучивать сложнее, чем учить; а переучивать приходится: всё равно, в какой степени владеет взрослый чужим языком, до уровня носителя языка ему не дотянуть). И что такие попытки уж во всяком случае мало что приносят. Если на этом чужом для родителя языке в окружении ребёнка не говорит больше никто, речь идёт фактически об усвоении "иностранного" языка, а с ним лучше обождать: известно, что дошкольники продвигаются в иностранном языке медленнее, чем школьники.
Но вот однажды мы получили шанс ближе познакомиться с девочкой из нашего же садика, изучающей английский как иностранный. Мы знали, что по-английски говорит с ней (изредка переходя на немецкий) только её мама-немка, которая 10 лет провела в Америке – училась там.
Девочка пришла к нам в гости с ночёвкой, сразу же заговорила на английском – и до последней минуты так и продолжала пользоваться им. Наши близнецы пытались вернуть общение к привычному "садиковому" немецкому (в садике все трое до этого дня говорили исключительно на нём), но гостья упорно продолжала изъясняться только по-английски! Любопытно, что девочка использовала английский не только в разговорах с детьми и их папой, но и со мной. Я обращалась к А. по-немецки – она отвечала на английском; что мой "домашний" язык – вообще третий, русский, она знала.
В то время среди всех наших знакомых это был единственный ребёнок, способный говорить с ровесниками на "слабом" языке, – и этот ребёнок оказался… немцем!
Английский А. был не только беглым, но и достаточно (для её возраста) правильным. Маминых знаний и примера вполне хватило, чтобы привить ребёнку вполне приличный разговорный язык. В дальнейшем девочку ожидали двуязычные детский садик и школа.
Я почти готова была отказаться от своего (предвзятого, как выяснялось) мнения о "раннем иностранном". А также и от недоверия к попыткам убедить ребёнка говорить на языке, который вокруг практически не звучит: родители А. были уверены, что её английский поддерживает главным образом её гордость тем фактом, что она в состоянии общаться не на одном языке, а на двух!
Видимо, уже старших дошкольников вполне можно убедить в том, что говорить на нескольких языках – лучше, чем на одном! Что касается мотивации, нас сильно обнадёжил ещё и опыт нашей знакомой русскоязычной семьи в Америке. Их старшая дочка, вывезенная из России года в два, попав в американский садик, перешла на английский – а в 10 лет вдруг обнаружила интерес к родному языку папы и мамы. Она "открыла", что знание этого языка выделяет её на общем фоне. А ещё – даёт удивительную возможность общения на людях – и одновременно "наедине"! С. доставляло удовольствие отпускать замечания на непонятном американцам, "тайном" языке – и вот она всё чаще заговаривала с родителями на улице по-русски, не смущаясь тем, что говорит с ошибками и с акцентом.
Вполне сознательно превратился в "активного" билингва и шестилетний двуязычный Я. Семье предстоял переезд в Литву, мальчик побывал там, понял, что русский является полноценным "средством коммуникации" в этой стране, и начал, наконец, активно пользоваться маминым русским. Язык скоро стал беглым и правильным, хоть и не без акцента.
Кстати, акцент, видимо, неминуем, если ребёнок привыкает отвечать родителям на языке страны проживания, то есть если только "понимает, но не говорит", не тренирует речевой аппарат говорением на "втором родном". Вопрос, насколько важны при этом поправки родителей и насколько – подражание и имитация, пусть остаётся открытым. Короче, пассивный язык – неизбежно с акцентом и ошибками. Перевести язык из пассивного в активное состояние и вообще нелегко, но избавить от акцента – ещё тяжелее. Работа моя в русской группе показала, как трудно, например, дополнить неизбежно мягкое немецкое "л" твёрдым вариантом этого звука. Или как трудно поставить звук "ы", если ребёнку (особенно мальчику) больше 6 лет…
Случаи, когда дошкольник или младший школьник сознательно выбирает для общения "слабый" язык, видимо, всё же редки. Остальные наши знакомые дети, свободно и с охотой говорящие на "слабом" языке, пришли (были приведены) к этому иными путями. Какими же?
Русский (или английский) в Германии остаётся чаще всего активным у детей из одноязычных семей; примеров тому достаточно. Со временем, правда, баланс может измениться: школа и из такого ребёнка может сделать пассивного билингва. Иногда очень радикального! Как забыть подростка из берлинской русской семьи, повесившего на дверях своей комнаты табличку "Russischfreie Zone" (свободная от русского зона), – случай, о котором рассказывают в берлинском клубе "Диалог"…
"Язык меньшинства" у детей из смешанных семей вполне может быть и активным, и правильным. Так, русский – не только "родной", но и совсем не "слабый" у 6-летнего двуязычного С. из "смешанной" семьи. Мама ездит с ним в Россию на всё лето. И русский, и английский – "родные" не только формально (языки родителей, активные у ребёнка), но и по уровню у трёхъязычной Л. Первые годы своей жизни она провела в Голландии (язык, кажется, благополучно забыла), в Германии пошла в двуязычную немецко-английскую школу, где, не зная немецкого, была вынуждена говорить с друзьями по-английски, – это сильно укрепило язык. Поддержку русскому вынужденно обеспечил развод родителей: Л. осталась с русской мамой. Возможно, успешному трёхъязычию помогает и музыкальность Л. (она занимается флейтой и скрипкой).
Опыт наших знакомых принёс и другие "открытия". Как выяснилось на консультациях о двуязычии, я, похоже, переоценила роль игры в развитии языков. Некоторым детям ничего подобного попросту не нужно! Даже мальчикам.
Одна из мам рассказала, что её сын с удовольствием решает "задачки" типа поиска похожего и лишнего, не устаёт и даже сам просит о всё новых заданиях (столь скучных для нашего Алека!). Если же попробовать отпускать языковые шутки (то, что я назвала "провоцирующее квазипонимание"), будет злиться и расплачется (так мама считает): решит, что над ним смеются. Мальчик, о котором идёт речь, – весьма развитый. В трёхлетнем возрасте он с лёгкостью узнаёт и называет двух– и даже трёхзначные числа. Как "очень способный", ребёнок на особом счету в садике Монтессори (именно здесь мальчик освоил то, что в обычном саду не давалось).
До сих пор речь шла о примерах удавшегося двуязычия. Но есть и другие… Как правило, в них фигурируют мальчики из русских семей, приехавшие в Германию уже школьниками. Проблемы у них в основе своей психологические: не наладился контакт с немецкими ровесниками, да и с учителями; проблемы с самооценкой… Одного ребёнка пришлось отправить доучиваться в Россию: однажды его "прорвало", признался в отчаянии, что ненавидит немецкую школу!..
* * *
Можно ли сказать, что реальное (и сбалансированное) многоязычие – "элитарное"? Не решилась бы делать такие заявления. Потому что "провал" может ожидать и детей из вполне благополучных семей, с родителями, вполне компетентными в вопросах двуязычия (печальным опытом нередко делятся даже мамы, работающие в билингвальных детских учреждениях). И потому, что удач не так уж и мало. И что любопытно, они – не всегда результат усилий родителей! По крайней мере, в двух известных мне случаях дело, скорее, было пущено на самотёк.
Между прочим, "элитарное" многоязычие реализуется не всегда на путях, проложенных Жюлем Ронжа. И не всегда по принципам, предлагаемым авторами исследований-дневников.
Вспомним "Другие берега" В. Набокова: всё не по правилам! Языки (второй, третий, четвёртый…) дети учат как иностранные, за французский, немецкий отвечает только один воспитатель / одна воспитательница (правда, поездки на курорты "погружают" в чужую речь, но случается такое нечасто и продолжается недолго), общий язык в русской семье английский… Вообще, родители не считают нужным придерживаться какого-либо "принципа" языкового поведения. И если какой языковой пример и подают, то разве в свободном переходе с языка на язык (всё та же эффектная сцена с "переключением кода" из "Других берегов": отец разворачивает немецкую газету, на какой-то требующий деликатного подхода вопрос сына начинает отвечать по-английски, вдруг, оборвав объяснения, переходит на французский, чтобы сообщить жене, что умер Толстой, – она отвечает "удручённо и тихо" по-русски).
Почему же в старых русских семьях так легко давались детям (и так прочно усваивались ими) языки?
Первое, что приходит в голову: потому, что мама могла сложить с себя "чёрную работу" повседневного ухода за ребёнком, его воспитания, обучения (передав эти задачи няне, гувернёру, бонне и т. д.) – и просто играть и разговаривать с ним. Ни быт, ни рутина воспитания не отделяли ребёнка от родителей, не мешали любить их, возносить на пьедестал, подражать им во всём, в том числе и в свободном владении языками.
Пусть так; такие бытовые условия в наши времена, понятно, трудновоспроизводимы, но какой-то урок современные родители, наверное, всё же могут извлечь. Например, такой: важно облегчить отношения с ребёнком, отказаться от постоянного давления и бесконечных поучений, "просто" любить и заботиться, просто разговаривать, играть и смеяться вместе…
Но, похоже, возможны и другие выводы-обобщения. В сборнике "Язык русского зарубежья: Общие процессы и речевые портреты" приведена любопытная статистика. Из 53 информантов-эмигрантов первой волны, с которыми в ходе работы над книгой познакомилась один из её авторов и редактор профессор Елена Андреевна Земская, лишь 2 человека знают только один язык (столько же – знающих 6 языков); большинство знают 2 языка (19 человек), а то и 3 (17 человек), 4 (9 человек) или даже 5 языков (4 человека).
Для первой эмиграции многоязычие было нормой. Тогда как "четвёртая волна" на протяжении одного поколения… теряет единственный язык. Утрачивает родной и не выучивает иностранный (см. описанный и проанализированный в работах Катарины Менг и Екатерины Юрьевны Протасовой язык "русских немцев", примеры "нового пиджина" у русских американцев в работах Марии Полинской – Maria Polinsky).
А ведь и первая волна не сплошь из таких семей, как набоковская, состояла!
Так в чём же причина того, что у эмигрантов первой волны знание нескольких языков было не исключением, но правилом (и передавалось из поколения в поколение)? Может быть, главное как раз в само́м настрое, в осознании того, что владение несколькими языками – норма языкового быта. Что образованному человеку без этого никак не обойтись.
Пока мы будем думать, что многоязычие – удел немногих, уделом немногих оно и останется.
Предварительные итоги
Языковое развитие наших детей, к сожалению или счастью, не было стопроцентно направляемым. По многим причинам.
Мы довольно поздно начали относиться к нему с должным вниманием: нужно было, чтобы заботы переросли некую критическую точку (достигли критической массы). Но и после того как прояснились корни проблем и направления работы, мы уделяли многоязычному воспитанию далеко не всё свободное время. Что мешало? Наша занятость, но не только. Нам достался на удивление независимый и своевольный сын: чуть только он замечал, что игры нацелены на обучение, сразу же отказывался в них участвовать! Он едва ли не сам выбрал линию своего развития. И довольно последовательно её придерживался… Впрочем, мы и не хотели пестовать многоязычие, как тепличное растение.
Кажется, именно таким, каким получился, наш семейный опыт и интересен. Многоязычие наших детей – не "элитарное". (Хотя и не исключительно "натуральное", то есть неуправляемое…)
Наши успехи – наши проблемы и ошибки
Главное наше достижение: активное многоязычие. Наши дети в разговорах с нами без сопротивления используют наши родные языки. Не только понимают все три языка, но и действительно изъясняются на них.
Говорят не всегда правильно (дочь правильнее, чем сын), но прогресс в каждом языке заметен, над ошибками мы работаем – поэтому есть основания для оптимизма.
Немецкий у наших детей – быстрее русского или английского. Но и самый неправильный (у Алека)… Может быть, не такой выразительный и сложный, как у немецких девочек и мальчиков, выросших в семьях, где родители за языком следят; но с языком большинства детей вполне сравним (у Ани, во всяком случае).
Русский – лексически богатый, синтаксически сложный, литературный. Правильный у Ани; у Алека всё, что связано с категорией рода, кажется неодолимым, небезупречно склонение. Алековы ошибки (в роде) необычны для русских детей, впрочем, у Алека в запасе ещё по меньшей мере пара лет (до той поры, когда, по меркам русских педагогов, завершается формирование языковой системы).
Английский сильно выправился после последней поездки в Америку, беглый и в основном правильный. В английском дети (особенно Аня) используют слова и обороты, не всем взрослым известные, причём употребляют их верно.
"Переключение кода" (ситуативно оправданный переход с языка на язык), конечно, присутствует в речевой практике наших малышей. Но по-разному. Как уже отмечалось, Аню "переключает" в основном тема или сильная ассоциация (если заговорит о садике, то, скорее всего, на немецком, подумает о папе – переходит на английский). Алек, в противоположность Ане, раз выбранного им в разговоре с постоянным собеседником языка не меняет, если трудно находить слова, сообщает об этом. Если собеседник меняет язык, оба – и Алек, и Аня – реагируют гибко: следуют чужим курсом.
Алек и Аня пишут и читают по-русски; Аня овладела английской грамотой.
Мы были (да и сейчас остаёмся) убеждены: нужно, чтобы у ребёнка был хотя бы один хорошо развитый язык, за состоянием которого мама или папа, воспитатели или учителя могут и хотят следить; лучше всего, если это будет "родной" язык. Этому соответствует известное "крылатое" выражение: хочешь знать второй язык – учи родной. Фактически к тому же призывает и "пороговая гипотеза" Джеймса Камминза; она ведь связана с утверждением языковых прав "меньшинств" и вполне допускает такую формулировку: если родной язык формируется своевременно и правильно, двуязычие не повредит интеллектуальному развитию ребёнка…
Можно ли сказать, что у наших детей есть "родные" языки ("родные" не формально, а по существу)? Я бы отважилась сказать: да, у наших детей два родных языка (наши, родителей), а ещё есть (тут лучше выразиться осторожно) один "первый".
Всё это – благодаря проверенному десятилетиями принципу "один родитель – один язык" (или его варианту "с каждым родителем – на его языке" – если сформулировать "правило языкового поведения" не для родителей, а для детей).
В чём мы не сильны?
Наши дети почти не знают русских песенок (причиной тому – исключительно мамины вкусы и пристрастия). Редко используют идиомы – задача основательно знакомиться с ними стоит "в повестке дня". Нетвёрдо знают дни недели и иногда путают названия времён года, не назовут точное (до минут) время по часам. Путаются в терминах родства. Однако всё это не редкость и у одноязычных детей того же возраста… Единственное, что действительно связано с многоязычием (и, очень может быть, не только с ним!) – проблемы с родом и затруднения в склонении у Алека, надеемся, преходящие.
Наверное, все папы и мамы невольно опасаются того, что выбранная ими линия воспитания нанесёт ущерб развитию детей (и не только языковому). Каждый пишущий о многоязычии автор поневоле вспоминает старые прогнозы-предрассудки – и любой из родителей многоязычных детей рано или поздно сталкивается с ними и примеряет к своему опыту.