Сорокин тяжело посмотрел на него, будто пригвоздил к стулу. Лешка замолчал на полуслове, отвернулся к окну, на пиджаке скупо блеснули пуговицы.
- Это, к сожалению, все, что я сейчас могу для тебя сделать.
Ничего такого Сорокин не сказал, но с меня он точно половину ноши снял, и хотя с квартирой все оставалось по-прежнему, управдом уже не казался страшным. Теперь я был не один, а это сейчас значило многое.
В коридоре увидел второго пилота Игоря Бумажкина, с которым вместе заканчивали летное училище. Он прикреплял к стене лист бумаги. На листе нарисованы хоккейные ворота и чем-то похожая на самолетное колесо шайба. В конце зимы в аэропорту проводилось первенство по хоккею, у нас подобралась неплохая команда. Мы надеялись выиграть главный приз. "Теперь, пожалуй, не придется поиграть".
С Игорем мы познакомились на медицинской комиссии и с тех пор не расставались. Вместе ходили на каток, играли в хоккей, наши кровати стояли рядом. Мы не могли друг без друга, и при распределении Игорь попросился в Иркутск, хотя у него было направление в Белоруссию.
- Иди сюда, - махнул рукой Игорь, - вот кстати. Завтра играем с технарями.
Бумажкин улыбнулся, протянул мне широкую ладонь. От него пахло рыбой, он только что прилетел с Байкала. Лицо у Игоря было красное: солнце, еще несильное у земли, на высоте, через стекло кабины, успело опалить кожу. Игорь выше меня на целую голову, комбинезон на нем, шутили летчики, сшит меркой на индийского слона.
- Не могу, - вздохнул я. - Нет времени.
- Ты что! Без тебя обязательно проиграем.
- Я ребятишек привез с собой.
- А-а, - сочувственно протянул Игорь. - Куда ты их, в интернат?
Мне стало даже забавно. Оказывается, мысли у многих работают одинаково, на короткое замыкание, и, наверное, случись такое с другим, я бы сказал то же самое.
- Нет, будут жить со мной. Без меня они, как цыплята без курицы.
- Что верно, то верно, - глубокомысленно протянул Бумажкин. - Пусть Сорокин квартиру выделяет. Я с ним сейчас же поговорю.
- Уже без тебя решили, кому дать, кому нет, - сказал подошедший Добрецов.
Игорь не ответил, только прищурился, молча достал из портфеля гигиенический пакет, набитый омулем, протянул мне.
- Возьми ребятишкам. А вечером я заскочу к тебе. Ты все там же, у Мироновны?
- Пока у нее.
- Ожогин прописку дал?
Осенью мы ходили к управдому вместе, жил он с Бумажкиным в одном доме, но ничего у нас не получилось.
- Какой там! Жить не разрешает, дом-то под снос.
- Чего он, не понимает? - воскликнул Бумажкин. - На дворе зима.
- Ты как пустая бочка - шуму много, а толку мало, - едко сказал Добрецов. - Орать все мастера, а вот помочь - никого не найдешь. - Он повернулся ко мне, спросил деловито:
- Ты с управдомом разговаривал?
- Его я не видел. Передала хозяйка. Сегодня сам к нему пойду, мне терять нечего.
- Конечно, надо его тряхнуть, - сказал Добрецов. - Нет такого закона, чтоб зимой выселяли. И я с тобой схожу.
- Давай прямо сейчас, - повеселел я, - пока он на работе.
В предместье мы приехали поздно. Быстро темнело. Редкие прохожие торопливо пробегали мимо темных кладовок, глухо брякая щеколдами, ныряли в узкие ворота. Где-то за каменными домами устало бренчал трамвай, и я знал, что уже через полчаса, точно в фойе кинотеатра после третьего звонка, на улицах будет тихо и пустынно.
Вера с Костей сидели в комнате, не зажигая света. Мне даже показалось, пока я ездил в аэропорт, они не стронулись с места. Так обычно сидят на вокзале в ожидании поезда.
Лешка зашел следом, включил свет. Ребятишки испуганно посмотрели на него, но затем, разглядев на шапке летную кокарду, повеселели, точно кто-то сдернул с лиц занавеску.
- Вы хоть поели? - спросил я, снимая куртку.
- Нет. Тебя ждали, - ответила Вера. - Я керогаз включать не умею.
Она поднялась и, торопливо поправив платье, выскользнула на кухню, загремела там кастрюлями.
"Вот и оставь одних, - подумал я, - будете здесь по углам жаться. - Мне стало горько и обидно. - Почему они такие: с голоду помирать будут, не попросят. Вот Борька, так тот нигде не пропадет, не дадут, так сам возьмет". Я разжег керогаз, Вера тотчас же поставила кастрюлю с картошкой.
- Степан, а Степан! - с какой-то особой, еще неизвестной досель интонацией позвала из своей комнаты Зинаида Мироновна. - Разговор есть.
Сияя лицом, она появилась на пороге и неожиданно резко осеклась, увидев Добрецова. Еще некоторое время губы у нее продолжали шевелиться. Костя быстро подставил табуретку, но хозяйка не села, взгляд ее торопливо перебегал с Добрецова на меня и обратно.
- Ну как съездил, что сказали? - полюбопытствовала она.
Щеки у нее напряглись, застыли в ожидании, хотя чувствовалось, она уже знает: квартиру мне не дали, а спрашивает так, чтобы подтвердить свою догадку.
- Осенью дом сдавать будут, пообещали…
Зинаиду Мироновну мой ответ чем-то удовлетворил, она успокоилась, коротко вздохнула:
- Плохо сейчас с квартирами. Строят, строят, а все не хватает. Сейчас каждый хочет жить отдельно. Это раньше было, где родители, там и дети.
Хозяйка вопросительно посмотрела на Добрецова. Еще не определив, с какой целью он здесь, она не знала, как вести себя дальше. Лешка понял ее, важно сдвинул брови:
- Я командир Степана. Вот пришел посмотреть, как он тут у вас устроился.
- Смотрите! - Хозяйка глазами поманила меня на кухню, но не остановилась, прошла к себе в комнату.
- Зинаида Мироновна, мы будем платить больше. Нам только до лета протянуть. Вы сами понимаете, ребятишки уже ходят в школу…
- Да погоди ты, куда торопиться! - остановила меня Мироновна и, понизив голос, доверительно зашептала. - Тут Валентина приходила, у нее сегодня день рождения. Приглашала тебя. Хочет с тобой насчет квартиры поговорить. И товарища можешь с собой взять.
Она хотела сказать что-то еще, даже открыла рот, но все-таки пересилила себя, торопливо прикрыла рот рукой, затем, что-то вспомнив, рысью побежала к шкафу.
- Вот дура старая, совсем без памяти. Ну, прямо как вышибло, - выругала себя.
Шкаф был обклеен дубом, кое-где фанера вспучилась, точно волдыри на коже. По всей вероятности, он был ровесником своей хозяйки. Зинаида Мироновна достала коробку с игрушечной машиной, стала совать мне:
- Валентина Косте купила. Сама-то постеснялась, попросила меня. Бери, бери, от дареного не отказываются.
Хозяйка сунула мне коробку, лицо ее расплылось в улыбке.
- Зачем она тебя звала? - спросил Костя, едва я вошел в комнату. - Что, опять гонит?
- В гости приглашала. У Валентины день рождения.
Лешка, который скучал в углу комнаты, тотчас же оживился, прицелился в меня глазом, подковкой изогнул бровь:
- О, это уже интересно.
- Так мы же к управдому собрались.
- Завтра с утра пойдем. Как говорят, утро вечера мудренее, - засмеялся он. - Племянница молодая?
- Что-то около тридцати, - рассеянно сказал я.
"Какой тут день рождения, когда живешь как на вокзале - не знаешь, где будешь ночевать завтра".
Мне не хотелось идти к управдому, не хотелось унижаться перед ним. Ожогин - мужик вредный, уговорить его - пуд соли съесть.
Костя рассмотрел машину, покрутил колесо, глянул в кабину, затем ссыпал с подоконника в нее изогнутые гвозди, их он берег для ремонта заброшенной будки, которая находилась недалеко от хозяйской кладовки.
В комнату вновь заглянула Зинаида Мироновна. Она уже успела переодеться, причесаться, синяя шерстяная кофта плотно облегала тело.
- Я уже собралась, - сообщила она. - Ребятишки пусть ко мне идут, телевизор посмотрят.
- Мы сейчас подойдем, - сказал Лешка. - Пусть племянница готовится.
- Ой, я побегу, - засуетилась хозяйка. - Мне Валентине помочь надо.
Картошка тем временем поспела. Вера слила воду, высыпала в глубокую тарелку. Я достал омуля, почистил его, нарезал крупными кусками.
- Давай парочку с собой возьмем, - предложил Лешка, - неудобно идти пустыми.
Я выбрал несколько штук, самых крупных. Добрецов аккуратно завернул их в газету, отложил в сторону, затем достал из кармана расческу, долго взбивал свои светлые прямые волосы.
- Готов, - сказал он, щелчком загоняя расческу обратно в карман. - Могу еще за жениха сойти.
Мироновна была одна, она доставала из темного полированного буфета хрустальные рюмки, протирала их, выставляла на стол - они слабо позвякивали. Добрецов заглянул в комнату.
- Валя в магазин побежала, должна скоро вернуться, - поймав его взгляд, сказала Мироновна. - Вы пока присаживайтесь, слушайте музыку. Я эту холеру включать не умею. - Она показала глазами на магнитофон.
Леша подал хозяйке омуля, прошел в комнату, сел в кресло рядом с магнитофоном, огляделся. В углу поблескивало пианино, стену напротив закрывал красивый ковер, слабый свет торшера делал комнату теплой и уютной.
- Сразу видно человека со вкусом, - громко сказал он.
- Уж чего не отнимешь, того не отнимешь, - просияла Мироновна. Она смахнула тряпкой невидимую пыль с буфета, затем достала из тумбочки альбом с фотографиями, протянула Добрецову.
Альбом был тяжелый, в бархатной обложке. Лешка осторожно взял его, но посмотреть не успел. В комнату быстро вошла Валя, приветливо поздоровалась, сняла платок, подула на пальцы, отогревая руки.
Лешка бросился помогать, на лице появилась жениховская улыбка.
- Что вы, сидите, сидите, - пыталась остановить его Валентина, но Лешка все-таки помог ей раздеться, повесил пальто на крючок.
Она подошла к зеркалу, поправила прическу, волосы у нее были покрыты лаком, видно было, она только что из парикмахерской.
- Тетя Зина, я там консервы рыбные принесла, достань из сумки.
- Ты где их брала, в гастрономе? - полюбопытствовала Мироновна.
- Нет, мне знакомая оставила.
- А-а, вон что, а ребята здесь омуль принесли. Малосольный.
- Ой, как я его люблю! - воскликнула Валентина.
- Так мы вам привезем. Вы только скажите, - заворковал Добрецов, обшаривая племянницу глазами.
- Все, ловлю на слове! - засмеялась Валентина. - Степан, привези мне омуля. Ну что ж, давайте за стол, - скомандовала она, подхватила, усадила меня за стол рядом с собой. Под тонким платьем угадывалось крепкое сильное тело. Я даже взмок от ее прикосновения, горячей волной в голову ударила кровь.
- Вы чего ребятишек не взяли? - спросила она.
- Им еще уроки делать надо.
- Я и отмечать-то не хотела, да потом думаю, как не отметить, решила среди своих. Должна была подружка прийти, да не идет что-то.
Зинаида Мироновна примостилась сбоку, но уже через минуту выскочила на кухню, опрокинула там железную кружку, испуганно оглянулась на племянницу. Разливал водку Лешка. Получилось у него здорово - всем поровну.
Некоторое время каждый молча смотрел на свою рюмку, затем Валентина решительно поднялась.
- Помирать, так с музыкой.
Водка обожгла горло, Мироновна предусмотрительно пододвинула тарелку с огурцами.
- Сейчас другая жизнь пошла, - между тем говорила Валентина. - Мало кто хочет жить в таких домах. То ли дело, пришел с работы, отвернул кран: тут тебе и горячая вода, и холодная, дрова рубить не надо. А если ребятишки маленькие!
- Детей сейчас помногу не имеют, - сказал Лешка. - Больше всего один, два.
- Раньше по шесть и даже по восемь человек семьи были, и ничего, вырастали, - сказал я.
- Так то раньше, - поблескивая водянистыми глазами, вмешалась в разговор Мироновна. - Что есть - на печи слопают, а сейчас ничем не удивишь. Купишь им одно, другое - повертят, сломают и выбросят. А кто вырастает? - продолжила она. - Вон у Раи Колотовой чем не воспитание! Отец - инженер, она - врач, а сын в кого такой. Первый раз машину угнал, второй раз в магазин залез. Чего бы, казалось, не хватало - сыты, обуты, одеты. Сейчас живи да радуйся, не то что мы.
- Так то война была, сейчас другое время, - сказала Валентина. - Вот у меня, казалось бы, все есть, чего уж еще, а посмотрю на других: покупают одежонку - платьица разные, аж завидки берут. Уж я-то бы ребятишек одевала, как куколки бы они у меня ходили!
Глаза у Валентины смотрели не мигая в одну точку, голос был жестким, но где-то в глубине чувствовался надлом, что-то сорвалось у нее внутри со стопора, выплеснулось затаенное.
Мироновна как-то рассказывала: Валентина выходила замуж, прожила три или четыре года, но детей почему-то не было. Хотела взять ребенка из детдома, но в это время муж ушел к другой.
Пришла подруга, высокая, с худым лицом. Она оценивающе осмотрела нас, чмокнула Валентину в щеку и, точно заранее зная, где ей отведено место, села рядом с Добрецовым. Лешка, поморщившись, посмотрел на Валентину, она не выдержала, рассмеялась:
- Вот видишь, вовремя пришла, а то кавалер один скучает.
Лешка скупо улыбнулся, вновь наполнил рюмки. Мироновна пить отказалась, что-то завернув в газету, засобиралась к себе.
- Посмотрю, как там ребятишки, - сказала она, прикрывая за собой дверь.
После ее ухода Валентина включила магнитофон, повернулась ко мне. Я взглянул на свои унты, но она опередила меня, потянула за руку:
- Ничего, здесь все свои.
От нее пахло крепкими духами и лаком. Она, прищурившись, смотрела на меня. Чувствуя, что пьянею, я как слон топтался на одном месте, бестолково улыбался, смотрел то на Валентину, то на Лешку, который оживленно разговаривал с соседкой. Мне было хорошо и неловко одновременно, на миг я забыл все: и сегодняшние неприятности, и зачем, собственно, пришел сюда.
- Пойдем, поможешь мне банку открыть, - неожиданно попросила меня Валентина.
Проходя мимо подруги, она что-то шепнула ей, та посмотрела в мою сторону, понимающе улыбнулась.
На кухне было жарко, меня развезло окончательно.
- Ты насчет квартиры не беспокойся, - ласково сказала Валентина, - я постараюсь вписать тебя в ордер. Ожогин еще ничего не решает. Ему сказали, он сделал.
"Все-таки хорошая она, - подумал я. - Мало сейчас таких".
- Спасибо, Валентина, - пробормотал я.
- Фу, не люблю, когда меня так называют, точно я уже директор магазина. Лучше, когда просто Валя.
Она протянула мне нож, я открыл банку, но сделал это неумело, чуть не порезал руку, брызнул соусом на пиджак. Валентина отобрала нож, полотенцем стала вытирать пятно. В порыве пьяной благодарности я, как слепой щенок в блюдце, ткнулся ей губами в щеку, она тут же повернулась и с какой-то жадной готовностью принялась целовать меня.
Протрезвел я от скрипа двери, вернулась Мироновна, она сделала вид, что не заметила нас, мышью прошмыгнула в комнату.
Валентина тихонько рассмеялась, поправила платье, взяла мою руку и потянула в комнату. Тут же ее пригласил танцевать Лешка, а я, все еще глупо улыбаясь, сел рядом с Мироновной. За столом своим чередом лился разговор, обсуждали последние новости. Подруга Валентины костерила какую-то Нинку, которую, по ее мнению, надо давно посадить. Валентина тоже принимала участие в обсуждении, нет-нет да вставит слово. Я слушал рассеянно, из головы не выходил случай на кухне: "Вот так открыл банку!" Но это чувство стыдливой растерянности быстро прошло, не знаю отчего, может быть, вид сытого стола был тому причиной, может быть, что-то другое, я еще не мог понять эту перемену. Во мне родилось слабое чувство вины и недовольства собой.
Хозяйка заметила эту перемену и, морщась как от микстуры, выпила водку, затем повернулась и доверительно зашептала:
- Приглянулся ты ей, вот что я тебе скажу. Она и раньше в каждом письме про тебя спрашивала, приветы передавала, а я-то грешным делом и не догадывалась. Парень, я вижу, ты серьезный не по годам, сходитесь… Бери ее и живите. Зарабатывает она хорошо. Дом снесут - квартиру трехкомнатную получите, будешь как сыр в масле кататься.
Хозяйка ошарашила меня, не дала рта открыть. Теперь все прояснилось, зачем, собственно, позвали на именины, но представить Валентину своей женой я не мог… Нет, надо сказать все как есть, даже если после этого они попросят нас с квартиры.
- Зинаида Мироновна, у меня есть девушка.
Хозяйка вопросительно вскинула брови. Вот, мол, чудак-человек, прочитал я у нее в глазах, ему одно, а он другое, - но она быстро подмяла взгляд. Как ни в чем не бывало пододвинула мне тарелку.
- Ты ешь, ешь. Чего стесняешься? Ты думаешь, я вот так с бухты-барахты тебе сказала. Ухажеров у нее много было, только она разборчивая. Недавно ее один сватал, прорабом на стройке работает. Только не понравился он ей. "С ним и поговорить-то не о чем", - сказала она. Умница. Умеет работать, недостачи ни разу не было.
Я посмотрел на часы. Время уже было позднее. Краем глаза заметил: Валентина следит за нами, видимо, догадывается, о чем мы разговариваем.
- Пойду, пожалуй, завтра рано вставать.
- Товарищ твой, я вижу, не торопится. Женат он? Нет? - спросила Мироновна.
- А вы сами у него спросите.
Валентина, увидев, что я собрался к себе, выключила магнитофон, подошла к нам.
- Степан, ты куда? Мы так с тобой и не поговорили. - Она замялась, взглянула на Зинаиду Мироновну. - Тебе, наверное, плохо, я сейчас провожу тебя.
- Нет, нет, все в порядке, дойду.
Я схватил куртку и почти бегом выскочил на крыльцо.
- Совсем опьянел, - полетел вслед голос Мироновны.
Я не сразу пошел к себе, постоял на крыльце. На улице прогромыхала бочка, кто-то из соседей поехал за водой, колонка находилась недалеко от строящегося детского комбината. Затем из клуба, посмеиваясь, прошли девчонки. Только сейчас понял, как мне не хватает Тани. Увидеть ее хотя бы на час, на минуту! Если бы можно было что-то изменить, поправить. Задним числом мы все умные.
Я спустился с крыльца, зашел за угол дома, посмотрел на свое окно. Ребятишки не спали, ждали меня.
Над городом медленно ползла красная точка. Я по привычке проводил взглядом самолет. Сверху летела снежная пыль, и нельзя было понять, откуда она берется и зачем, ведь все равно скоро весна. На улице еще светились окна, за каждым из них своя семья, свои заботы: кто-то делает уроки, кто-то укладывается спать.
И тут я вспомнил: завтра воскресенье, и к управдому идти бесполезно, а в понедельник утром лететь в командировку.
Вновь я ощутил невидимую ношу, точно весь дом с крышей и людьми навалился, придавил меня к земле.
Дома я застал Бумажкина. Он сидел на полу с Костей, выправлял гвозди.
- Можете жить, пока дом не снесут, - сказал он, весело постукивая молотком. - Был у Ожогина. Он поначалу и разговаривать не хотел, как и в прошлый раз, достал бумаги, мол, не положено. Я бумаги читать не стал, отложил их в сторону и пообещал в случае чего написать в газету. Мне перед этим соседи кое-что про него рассказали. Он понял, что меня просто так не вытолкаешь, потихоньку стал сдаваться. Эх, жаль времени нет, я бы его вывел на чистую воду.
Игорь покосился на Костю, подмигнул ему, знай, мол, наших. Брат в ответ улыбнулся, ладошкой ожесточенно потер пос.
- Чего ты, я бы сам, - сказал я.
- Всего сам не сделаешь, - засмеялся Игорь.
Он повертел в руках гвоздь, прищурившись, посмотрел на свет.