- Вот я знаю, ты не отказываешь. Но только зря так поступаешь. Надо как все - не давать. Таких, как ты, простодырных, любят. И знаешь, что я заметил: когда люди добро делают - это вроде бы так и должно быть. А вот попробуй наступи кому-нибудь на мозоль - это тот случай, когда муха слона валит. Все доброе перечеркивается, забывается. Вот ты сейчас на коне. Ну как тебе это объяснить, не вылетел из своего круга. Дела, разговоры, отношения - все осталось. А вот ты когда-нибудь задумывался, что все это непрочно? Пока молод, здоров - все хорошо. Ну а вдруг тебя спишут, и ты - никто. Что ты умеешь делать? Ничего. Траншеи копать не будешь, не привык. А больше ничему не обучен. Знаешь, как страшно в сорок лет искать другое занятие? Ты летчик - и баста, все остальное не признаешь. Отсюда и беды. Наши достоинства - это одновременно и наши недостатки. А что мы, собственно, такое делаем, за что нам такое уважение? Да обыкновенные извозчики: то отвезти, другое привезти.
- Ты не прав, Павел Михайлович… Людей не обманешь, они все видят: как ты к ним, так и они к тебе. Мы летаем не потому, что нам так хочется, мы для людей летаем, соединяем их. А если смотреть на все через свои обиды, то ничего не поймешь. Это все равно что жить с заледеневшими стеклами.
На улице послышались ребячьи голоса, загудели сени, и в дом ввалилась целая орава. Тут же, у порога, покидали одежонку и по одному прошмыгнули в спальню. Последний мальчик, лет четырех, задержался в дверях, вытаращил глазки на Чупрова. Илья обмер: на него смотрел Оводнев. Нет, конечно, тут было свое, детское, а вот глаза оводневские - желтые, с зеленоватым отливом.
- А ну, мойте руки и за стол, - скомандовала Говорина. - Ужинать будете на кухне.
- Пусть они садятся с нами, - сказал Илья. - Все веселее будет.
- Ничего, они и там управятся.
Ребятишки гуськом, подталкивая друг друга, потянулись на кухню.
"Сколько их у нее? Четверо, - проследил за ними Илья. - Старшему лет десять. А самой? Тридцать, тридцать пять? Да как же она с ними, без мужика, одна?.."
Обрывки разговоров, слышанные ранее, сплелись в одно целое. Так это про нее упоминал Тимофей Лунев, это, значит, к ней Оводнев ездил в последнее время. Так почему же он не послал его к Говориной? Или знал про Шевцова? Весело, однако, жил Степан. Видно, от такой жизни и скрывался в Нойбе.
Говорина вернулась из кухни, присела рядом с Шевцовым. Так обычно садятся муж и жена. "Красивая она, - оцепил Илья. - Вот только бледная почему-то".
- Знаешь, меня Оводнев с ней познакомил, - сказал Шевцов. - В гости привел. А уж когда с работы сняли, я и сам сюда попросился.
Шевцов мельком взглянул на Говорину, улыбнулся ей одними глазами и снова перевел взгляд на Чупрова.
- Что ты думаешь, я, кроме этой дыры, нигде устроиться не мог? Конечно, мог. Устроился бы где-нибудь в городе. Жил бы как кум королю. А я сюда приехал.
Шевцов примолк, будто хотел удостовериться: поверил Чупров или нет?
- Все на здоровье нашем стоит, Илья. Пока здоров - живы, а загибаться начнешь - все тебя забудут. Я вот сейчас Оводневу не завидую.
- Ну а кто виноват? - перебила Говорина. - Жил бы как люди, и все бы у него было. Вот, кажется, хорошо его знала, - раздумчиво продолжала она. - А понять так и не смогла. Вроде бы по всем статьям мужик взял. Когда оденется, лучше любого начальника выглядел. Послушаешь его - и рассуждает не глупо, а вот характер никудышный. Все чего-то мыкался. Новую жизнь хотел начать. Ну а когда в сердце много женщин - с самим собой разлад, от этого не вылечишься.
Говорина тихо вздохнула…
- Он как-то предложил мне в город переехать. Говорит, купим там квартиру, денег хватит. А я про себя подумала: "Эх, Степан, тебя хоть в городские хоромы помести, хоть в наши, замашки те же останутся. Будешь жить так, как привык. Мне богатства не надо, мне нужно, чтоб со мной человек был". Ну конечно, это я ему не стала говорить, только просила: "А что ты с Марией будешь делать?" Он и замолк. Аэропорт построили - уехал. Потом два или три раза был, поживет и опять в свою берлогу.
- Охоту он любил, - сказал Илья. - Может, поэтому трудно было осесть на одном месте. Ведь не каждая женщина могла поехать с ним в Нойбу.
- Деньги он любил, вот что, - вставила Говорина. - Нужна я была - жил у меня, надоела - ушел. Вот работать он умел, про это я ничего не скажу. Крыша у меня протекла, он починил - любо-дорого посмотреть. А аэропорт? Говорят, такого нигде нет. За ним из города однажды приезжали. Башню какую-то старинную, знаменитую перевезли, а мастеров не оказалось. Он и ее собрал. - В голосе Говориной послышалась гордость. - Раньше, говорят, портрет его с доски Почета не сходил, а потом сама не пойму, чего он с этими шабашниками связался. Через них в больницу попал.
"Значит, знает, что Степан в больнице", - подумал Илья.
Посидев еще немного, Чупров засобирался домой. Говорина, набросив на плечи шубу, проводила его до ворот.
- Спасибо, что зашли, - сбивчиво проговорила она. - К Степану я, будет время, слетаю. Не чужой он мне, сын от него растет. Но сами видите, забот хватает. Будете в наших краях - заходите.
Было темно и тихо. Присыпанные снегом дома, казалось, сбились в кучу, смотрели на дорогу редкими огоньками. Заросшие лесом сопки поднимались за огородами. Стоячие дымки над крышами держали на весу черное, засеянное звездами небо, и впервые Илья почувствовал, как мало земли и как много неба; когда летишь на самолете - там всего поровну. И в жизни, наверное, тоже всего должно быть поровну. Но тогда почему одному человеку достается больше одного и недостает другого. "За все нужно расплачиваться", - сказала Варя. Но почему расплачивается слабый? Говорина, например. За свою красоту, за то, что любит бескорыстно? А при чем тогда ребятишки? Их нужно одевать, кормить, они ведь не спрашивают, есть дома что или нет, где взяла, на какие деньги? Может быть, потом спросят, когда вырастут. А сейчас надо, чтобы и у них было как у всех. И она молча выносит все, покрывая свой и чужой грех. А кто покроет мой? Варя?
Слабое все-таки утешение уповать на то, что в другой раз ты все сделаешь по-другому. Другого раза может и не быть, как не может быть и другой жизни. "Но ведь я-то понял, - огорченно подумал Илья. - Хоть поздно, но понял. Почему же тогда мне Варя не верит?"
Минут через пятнадцать Илья пришел в аэропорт. Второй пилот спал. Илья осторожно, не включая света, разделся и лег в постель. Вскоре пришел Шевцов, что-то недовольно бурча под нос, постоял в комнате летчиков, затем ушел к себе.
"Милая от ворот поворот дала", - догадался Илья.
На другой день только к обеду они прилетели в Старую Елань. Утром, как и предполагала Варя, придержал туман. Встретил их начальник аэропорта, бывший военный летчик Иван Сосновский.
- Доктор уехала в Подволошино, - простуженным голосом сообщил он. - Вам сказала здесь ждать. А я вот что думаю, чего зря сидеть? У меня груз для Нойбинского аэропорта лежит. Пакля, гвозди, скобы. Ты давай, пока доктора нет, сгоняй в Нойбу. Лунев ждет не дождется.
Чупров осуждающе посмотрел на Сосновского: неужели не видит, что самолет санитарный, все может случиться, вдруг приедет Варя и понадобится куда-нибудь лететь. Но Сосновский словно не понимал, ждал молча.
- Когда она вернется?
- Значится, так, - покашливая, ответил Сосновский. - Туда шестьдесят и обратно столько же. Там ей час как минимум надо. Потом она еще в Мироново собралась съездить. Работы - за неделю не управиться. У нас вон тоже ее хватает. Буровики в Нойбу перебрались. Груза туда тьма, а самолетов нет.
До Нойбы от Старой Елани сто пятьдесят километров. "Чего сидеть? Можно слетать", - прикинул в уме Чупров.
- Дай радиограмму на базу. Если разрешат, слетаю.
- Один момент. Это мы мигом, - оживился Сосновский.
По лестнице, пристроенной сбоку к стене, он быстро забрался на вышку. Через несколько минут высунулся наружу.
- Все в ажуре. Можешь вылетать!
- Тогда в чем дело? Давай загружай свою паклю, - сказал Чупров. - Только по-быстрому.
Сосновский, надвинув шапку на глаза, колобком скатился с вышки, подошел к Чупрову и просительно взглянул ему в глаза.
- Там немного: несколько тюков да пара ящиков. Грузчиков, сам знаешь, нет. Поможете?
- Вот так всегда. Слетай да еще загрузи, - пробурчал Чупров. - Что я тебе, грузчик?
- Да я помогу, - засуетился Сосновский. - Ты только самолет к складу подгони. Груз легкий, всего тонна. Мы его мигом забросаем.
Не смог Чупров отказать бывшему асу. И слетать согласился, и сам же загрузил самолет.
После взлета пятнадцать минут они летели строго на север, пока не выскочили на Тунгуску. Над ней сломали прямую линию полета и взяли курс на Нойбу. Чупров отметил: чисто стало над тайгой, не то что в декабре. Воздуху много. Значит, прибавился день. В декабре солнце в эти часы цепляло горизонт, а сейчас между капотом самолета и солнцем уже образовался просвет, и в этот просвет наплывала, будто проявляясь на фотобумаге, нойбинская Верблюд-гора, хотя до нее было еще около ста километров. "Хорошая погода стоит, - подумал Илья. - Видимость - миллион на миллион. Солнышко к лету покатилось".
Лунев не шелохнувшись сидел на бревнах, поджав под себя ноги, будто и не покидал своего места. На нем была старая каракулевая, с кожаным верхом шапка, которую несколько лет назад он выменял у Юшкова, отдав ему взамен ондатровую. Желтая обшарпанная кокарда, которой полагалось быть посреди лба, смотрела куда-то в сторону поселка. И лишь глаза, темные, блестящие как пуговицы, запрятанные в узкие щелочки, приветливо глядели на летчиков.
- Вот хорошо, что ты прилетел. Подожди меня маленько, - протянув руку, быстро проговорил Лунев. - Я домой сбегаю. Шкурку я ему достал. Добрая шкурка, огонь.
- Не надо, Тимофей Петрович, - остановил его Илья. - Некому ее дарить. Мария замуж за другого вышла.
- Э, паря, добегался, - причмокнул губами Лунев. - Надо было ее сюда везти. А там… Там оно, конечно, все могло быть.
Лунев почесал затылок, нащупал рукой кокарду, сдвинул ее немного в сторону лба, подставив при этом к носу ладонь ребром, - так обычно делал Юшков, проверяя местонахождение кокарды. И ничего, что уже через минуту шапка по-прежнему сидит криво, главное - все сделано по правилам.
- Вот еще что, - вспомнив, сказал Лунев, - тут экспедиция к нам перебралась. Буровики. Нефть ищут. Дом им нужен. Ты узнай: может, Степан их пустит на квартиру. Что дом-то пустовать будет. Они даже предлагали купить и деньги сулили хорошие. Если не придется ему сюда вернуться, то пусть продает. Деньги ему сейчас ой как понадобятся.
- Хорошо, я ему передам, - ответил Илья. - Давай мы разгружать будем, а ты сбегай за письмом. Отвезу Степану Матвеевичу.
В Старую Елань прилетели уже под заход солнца.
Сосновский показал, куда поставить самолет, подкатил аэродромный подогреватель.
- Счас зачехлим - и ко мне. Хозяйка уже ждет, приготовила ужин, - сказал он, затягивая лямки у чехла на двигателе. - А доктора нет. Просила не беспокоиться. В Миронове она, звонила оттуда, там и ночевать будет, - Сосновский помолчал немного и уже раздумчиво добавил: - Утром приехала и первым делом меня осмотрела, В нос закапала вакцину. Я ей говорю: сроду не болел. А она - для профилактики, говорит. Завтра обратно в Чечуйск собирается. И я с вами. Начальство вызывает. Отчитываться надо.
Сосновский был старшим на почтовом кругу. Местные аэропорты находились у него в подчинении. И Сосновский держал марку: лично присутствовал на посадке, встречая самолеты с флажком у посадочного знака. Вообще такой необходимости не было, так встречали в былые времена, но он верно хранил традиции. Летчики любили останавливаться на ночевку в Старой Елани. Сосновский, как правило, приглашал их к себе, расспрашивал о полетах: кто куда летал, где ночевал, кого видел?
- Полеты как полеты. Коробки, мешки. Одно и то же. Надоело, - нехотя отвечали летчики. - А у тебя не аэродром - цирковая площадка. На заходе гора, того и гляди голову свернешь. Шаманка, сам знаешь, западная. Чуть ветерок подул - крышка. То ли дело Чечуйск.
- Да у меня не аэродром, а стол, яйца катать можно, - обиженно отвечал Сосновский. - Вот, дай бог, нефть или газ найдут, по-другому заживем. Полосу бетонную построим, вокзал под стеклом. В Старую Елань не только из Иркутска, чего уж там, прямо из Москвы самолеты летать будут.
- Медведей отсюда возить, - подначивали летчики.
- Молодые вы, глупые еще, - качал головой Сосновский. - Не то, что мы. Учат вас, учат, а вы полетаете немного и в город норовите сбежать, а нас по ускоренной программе готовили. Научили в воздухе держаться - и в бой. В сорок втором немец Дон перешел. Бросили нас в самое пекло…
И тут Сосновский преображался, лицо разглаживалось, слова, цепляясь друг за друга, вылетали без натуги, сами собой.
- Лечу, а у самого в голове одна мысль, - твердым, помолодевшим голосом рассказывал он, - лишь бы ведущего не потерять. Вдруг откуда-то самолеты посыпались. Примечаю: не нашей конструкции. Я головой повел, а один уже рядом летит. И кресты вот такие, как оконная рама. И лицо летчика видать. Забыл я про управление, смотрю на немца. И вдруг что-то непонятное, чувствую, валиться самолет мой стал. Взглянул на приборы - точно, падаю! Я раз, шарик в центр загнал. Как учили. Дую по прямой. И мысль такая нехорошая шевелится, вот он, конец, пришел, если не собью, то упаду. Потом так осторожненько повел глазами. Уж больно мне напоследок посмотреть на немца захотелось. А он рядом летит и ладошкой около виска крутит, мол, свихнулся русский. И тут облако на пути попалось. Я - в него. И верите, нет - ушел. Едва свой аэродром отыскал. Один ведь остался. Потом я еще вылет сделал. А на третьем полете мы уже с ним на виражах. Я за ним, он за мной. И друг друга пулеметами. Захожу я ему в хвост - и на гашетку.
- Неужели сбили? - ахали летчики.
- А то как же! Я им спуску не давал. А вы тут мне - аэродром неудобный. Чуть задует ветерок - уже сидите.
Чупров на местные аэродромы не обижался и не жаловался. Он знал, если летчики цепляли Старую Елань, так для того, чтобы подразнить Сосновского.
Зачехлив самолет, пошли в пилотскую гостиницу.
- В город от нас скоро уедешь? - спросил Илью Сосновский.
- Это как понимать? - остановился Илья. - Гонишь, что ли?
- Нет, не гоню. Тебя гнать! Упаси бог.
- Кто его знает, может, и уеду. Я ведь подписку не давал всю жизнь здесь работать.
- Ты не торопись. - В голосе Сосновского Илья уловил просьбу. - Такие, как ты, здесь нужны. Что там, на магистралях, делать? Полеты как на трамвае, каждый раз по тем же линиям.
- Ну а здесь что? Почтовый круг. Одно и то же. Все друг про друга всё знают. Возьми ночью выйди на крыльцо и кулаком помаши. А утром все деревня будет спрашивать: кому это ты, Иван Петрович, грозился? Разве не так?
- Так-то оно так, - рассмеялся Сосновский. - Но разве это плохо, что мы друг про друга все знаем. Зато на виду. Плохого ничего не допустишь. А в городе по-другому. В одном подъезде живут и как чужие.
- И здесь такое бывает, - насупившись, ответил Чупров.
- А-а-а, это ты, наверное, Степана Оводнева вспомнил, - оживился Сосновский. - И на старуху бывает проруха. Со Степаном случай особый. Я ведь его другим знал. Мы с ним когда-то на прииске жили. Хороший был хлопец, старательный. А лет десять назад Степан вновь в наших краях объявился. Я его случайно в аэропорту встретил. Говорю: "Давай в Шаманку или Нойбу начальником площадки". Не захотел. Гордый. Видно было: жизнь его похлестала. Теперь вот еще болезнь привязалась.
Илья молча слушал Сосновского. У него было такое ощущение, будто он подглядывал в свою прошлую жизнь, ту, в которую ему до сих пор не дано было заглянуть.
Утром в пилотскую неожиданно ввалился Пахомов. Был он в огромной меховой, задубевшей на морозе куртке, в собачьих унтах.
- Выручай, Илья, - сняв шапку, проговорил он. - Дизель в Нойбу отвезти нужно. Вот так нужно! - Пахомов подставил ладонь к горлу. - С Иваном уже договорился. Он не против. Я как узнал, что ты здесь, чуть не подпрыгнул от радости.
- Ты постой, не торопись, - остановил его Чупров. - Я Варю Симакову жду. Сегодня должен в город ее отвезти. А по пути еще на прииск залететь. Варя после обеда приедет, я уже узнавал. Она с утра опять звонила.
- Ну вот, час туда, час обратно. Глазом моргнуть не успеешь. Там нас встретят, я телеграмму дал. Ты пойми: ребята на буровой без света сидят. И работа застопорилась. Мы самолет запросили, но не обещают.
- Не обещают, говоришь?
Всякий раз, когда Илью о чем-то просили, он чувствовал себя беспомощным. Не мог он отказывать, не умел, не научился.
- Слетаешь, мы тебе премиальные заплатим.
- Ну, это ты брось, - нахмурился Чупров. - Слетаю и так. Только с одним условием, - Илья улыбнулся, чтоб зря землю не дырявил.
Дизель оказался громоздким. Пришлось открывать грузовую дверь. Сосновский принес веревки, и по настилу из толстых досок они затянули дизель в самолет. В Нойбе их никто не встретил. Лишь минут через пять после посадки по тропинке, ведущей к аэродрому, показался Лунев.
Пахомов выскочил из самолета, покрутил головой по сторонам и, убедившись, что встречающих и в помине нет, выматерился.
- Нет, не было, - ответил Лунев. - Вчера вечером ваши в магазин приезжали, а сегодня нет. А что вы там привезли?
- Дизель. Одни не снимем, - сказал Чупров. - Тяжелый.
- Ниче, - спокойно проговорил Лунев. - Я счас Кольку позову. Подстелим плахи и потихоньку вытянем. Сгружать - это не загружать.
С дизелем провозились до обеда.
Чаще всего рвется там, где не ждешь. Уже подлетая к Старой Елани, Чупров по голосу диспетчера понял: там что-то случилось.
- Прошу ускорить прибытие, - стонал в эфире Сосновский. - Поступило срочное санитарное задание. Доктор вас уже ждет. Сердится, - нарушив порядок радиообмена, добавил он.
"Ну вот, всегда так. Хочешь сделать доброе дело, а тебе оно боком выходит, - подумал Илья. - Если бы мой самолет был реактивным. А на этом тракторе много не выжмешь".
Только через полчаса они сели в Старой Елани. Варя ждала их около полосы. Туда же прибежал Сосновский. Выглядел он растерянным. Меховая куртка была распахнута, сразу видно - торопился, переживал.
- Как же это у нас нескладно получилось. Знал бы, ни за что не послал. А тебе, Илья, надо было настоять: не могу, мол.
- Что случилось? - перебил его Чупров.
- Нужно лететь в Шаманку, - хмуро сказала Варя. - Там на лесоучастке с женщиной плохо. Говорят, при смерти.
- А где этот лесоучасток?
- Я знаю, - с досадой произнес Сосновский. - Тридцать километров от Шаманки, на озере Медвежьем. Дорога туда никудышная, но можно подобрать площадку с воздуха.
Чупров глянул на часы. До захода солнца оставалось чуть больше двух часов.
- А на озере сесть можно? - спросил он.
- Нет, оно маленькое, не озеро - блюдце. Там километрах в пяти река, можно на нее. Я вам покажу. После войны летал я в этих краях. Заодно меня в Чечуйск увезете.
- Ну ладно, - торопливо сказал Илья. - Поехали.
Стараясь не встречаться глазами с Варей, он залез в самолет. Сосновский пристроился между летчиками.