Да, имеют место столкновения, в которые вовлечены радикальные исламские группировки, но такие конфликты скорее обусловлены местными условиями, чем глобальными устремлениями. Так, хотя Северная Африка и живет в атмосфере непрекращающегося террора, особенно в Алжире, основной здешней группировкой является "Салафитская группа проповеди и джихада" (известная под французской аббревиатурой GSPC), участвующая в имеющих давнюю историю конфликтах между алжирским правительством и исламскими оппозиционными силами, и ее нельзя рассматривать исключительно сквозь призму "Аль-Каиды" и антиамериканского джихада. То же касается и основного региона, где некоторое время назад "Аль-Каида" набирала свою смертоносную силу, а именно региона вокруг афгано-пакистанской границы. Именно здесь находится ядро "Аль-Ка-иды", если такое ядро вообще имеет свое постоянное место. Эта группировка смогла сохраниться, несмотря на все усилия НАТО, поскольку она пустила здесь глубокие корни еще во времена антисоветской кампании. Ее союзник "Талибан" - это местное движение, издавна поддерживаемое пуштунами, влиятельной этнической группой в Афганистане и Пакистане.
Но какова ситуация в настоящее время? За шесть лет, прошедших с 11 сентября 2001 года, ядро "Аль-Каиды" - группа, руководимая Усамой бен Ладеном и Айманом аз-Завахири, - не сумело нанести ни одного по-настоящему крупного террористического удара. Когда-то это была террористическая организация, сейчас же это - информационная компания, производящая скорее видеозаписи, чем реальные террористические нападения*.
* Даже если завтра будет предпринята какая-либо атака, примечателен тот факт, что в течение последних шести лет ядру "Аль-Каиды" не удалось организовать ни одного взрыва. - Здесь и далее прим. авт.
Джихад продолжается, но джихадисты были вынуждены рассеяться, цели их стали более мелкими, и действуют они на местном уровне - обычно группами, которые почти не связаны с ядром "Аль-Каиды". И в этой импровизированной стратегии заключается ее основная слабость: террористы убивают местных жителей, тем самым настраивая против себя обычных мусульман - такие настроения становятся все более общими для столь разных стран, как Индонезия, Ирак и Саудовская Аравия. За последние шесть лет в мусульманском мире поддержка бен Ладена и его целей неуклонно идет на спад.
Опросы, проведенные в мусульманских странах, показывают, что в большинстве из них с 2002 по 2007 год число тех, кто положительно оценивает деятельность террористов-смертников - а это число всегда было невелико, - снизилось на 50 процентов. Осуждение насилия и проклятия в адрес бен Ладена слышатся гораздо чаще, в том числе и со стороны видных священнослужителей Саудовской Аравии. Еще многое предстоит сделать для того, чтобы осовременить мусульманский мир, но те, кто стремится к переменам, уже не испытывают перед ними страха. Наконец-то пришло понимание, что, несмотря на всю риторику медресе и мечетей, лишь немногие хотят жить так, как предписывает "Аль-Каида". А те, кто хотел когда-то так жить, в Афганистане ли, в Ираке, стали самыми яростными ее оппонентами. Модель мира, построенная по законам исламского фундаментализма, это не советский социализм и даже не фашизм 1930-х - не существует ни одного общества, которое взирало бы на нее с восхищением. На идеологическом уровне эта модель не представляет конкуренции для западной модели современности, и вряд ли есть страны, которые охотно ее примут.
Однако после 11 сентября на Западе, особенно в Соединенных Штатах, расцвела домашняя индустрия паникерства. Эксперты во всем усматривают негативные тенденции, забывая о серьезном изучении данных. Многие консервативные комментаторы пишут о грядущей исламизации Европы (для пущего страха называя ее Еврабией). И это невзирая на то, что, по данным американских разведывательных агентств, мусульмане сейчас составляют 3 процента от населения Европы, а к 2025 году их будет от 5 до 8 процентов, после чего, возможно, приток мусульман прекратится. Обеспокоенные наблюдатели обращают внимание на любой бред какого-нибудь чокнутого имама, роются в архивах в поисках разных намеков на конец света, смакуют в вечерних теленовостях нелепые заявления всяких психов, прославляющих мученичество. Они вскипают от ярости, когда сомалийский таксист в какой-то из западных стран отказывается грузить в багажник коробки со спиртным, видя в этом наступление законов шариата на Запад. Но подобные эпизоды не отражают основного направления развития мусульманского мира. Этот мир тоже осовременивается, пусть медленнее, чем другие, и в этом мире есть те, кто жаждет возглавить восстание против современности. Реакционеров в исламском мире больше, и они выступают яростнее, чем в других культурах, - у этого мира действительно есть свои проблемы. Но по сравнению с миллиардов с лишним мусульман реакционеры составляют крошечное меньшинство. И пренебрежение к сложному контексту, в котором возникают эти псевдорелигиозные высказывания - например, внутрииранская борьба за власть между клерикалами и сторонниками светского государства, - ведет к пугающим, но абсурдным предсказаниям, подобным самоуверенному заявлению Бернарда Льюиса о том, что президент Ирана Махмуд Ахмадинежад якобы пометил на исламском календаре подходящую дату конца света (22 августа 2006 года). (Да, он действительно так и написал.)
Идеологические сторожевые псы так глубоко погрузились в документы, связанные с джихадом, что упустили из вида реальные мусульманские общества. Если бы они вдруг очнулись и посмотрели свежим взглядом, то увидели бы и разочарование, и усталость от фундаменталистов, и движение к модернизации (исполненное достоинства и гордости за свою культуру), и поиски практических решений - а не массовое стремление к бессмертию через мученическую смерть. Когда миллионы мусульман отправляются в турпоездки, они летят в Дубай, чтобы поглазеть на тамошнюю суету и веселье, а не в Иран, чтобы посмотреть на семинарии. Меньшинство, стремящееся к джихаду, - это реальность, оно существует, но действует оно внутри обществ, где подобного рода активность становится все более непопулярной и неуместной.
И на самом Западе последствия терроризма с каждой новой атакой становятся все менее разрушительными. После 11 сентября мировые финансовые рынки рухнули, но через два месяца вернулись к уровню 10 сентября. После мадридских взрывов 2004 года испанский рынок выздоровел уже через месяц. После взрывов в лондонском метро в июле 2005 года британский рынок ценных бумаг восстановился через сутки. Та же картина наблюдается и в мировой экономике. После 9 сентября экономическая активность США снизилась на миллиарды долларов. Следующая крупная атака - взрыв в ночном клубе на острове Бали в 2002 году - оказала аналогичный серьезный эффект на экономику Индонезии: сюда перестали ездить туристы, на месяцы были заморожены инвестиции, сократилась торговля. Но годом спустя, после еще одного взрыва в Индонезии - на этот раз в отеле "Мариотт" в Джакарте, - активность рынков сократилась лишь на короткое время и серьезного ущерба индонезийская экономика не понесла. Взрывы в Марокко и Турции в 2003 году имели столь же незначительный эффект. Взрывы же 2004 года в Испании и 2005 года в Великобритании вообще никоим образом не подорвали экономического роста.
Естественно, все может измениться, если крупные террористические организации получат в свои руки оружие массового уничтожения. Ядерная атака приведет к массовой панике и более широким разрушениям. Но получить такое оружие гораздо труднее, чем представляется многим, а все более активная деятельность Вашингтона в этом направлении делает приобретение его практически невозможным. Биологический терроризм может представляться наиболее ужасным из-за простоты приобретения биоматериалов, но эффективное распространение их представляет значительную сложность, а драматического эффекта, которого жаждут террористы, может вообще не быть. Ничто из вышесказанного отнюдь не означает, что нет необходимости в антитеррористической деятельности, но куда большего успеха можно добиться тщательной, взвешенной и умной политикой.
Люди без всяких разговоров на эту тему уже поняли, что лучшей контртеррористической политикой является невосприимчивость к терроризму. Эффективность терроризма как военной тактики определяется реакцией зеваки. Если мы не пугаемся, она не срабатывает. И люди от Нью-Йорка и Лондона до Мумбаи и Джакарты постигают этот факт на собственном опыте, продолжая жить даже в атмосфере неопределенности. Наиболее вероятный сценарий - серия взрывов в транспорте в Соединенных Штатах - несомненно, вызовет шок, но через пару недель его результаты начнут забываться, а долговременные последствия вообще могут оказаться минимальными. На большие, активные и сложные общества - американская экономика оценивается сейчас в 13 триллионов долларов - проблемы, возникшие в отдельных местах, не окажут никакого влияния. Современная Цивилизация, скорее всего, прочнее, чем мы предполагаем.
Вызовы государств-изгоев также реальны, но нам следует рассматривать их в соответствующем контексте. ВВП Ирана составляет 1/68 от ВВП Соединенных Штатов, а его военные расходы -1/110 от расходов Пентагона*.
* Обратите внимание на терминологию: при столь простом методе сравнения сам по себе валовой внутренний продукт (ВВП) представляет собой удивительно сложную систему измерений. Хотя цена на такие предметы международной торговли, как, например, Ipod или кроссовки Nike, во всех странах приблизительно одинакова, цена на товары, которые не могут пересекать границ - например, на стрижку в Пекине, - в развивающихся экономиках гораздо ниже. Поэтому соизмерять доход, например, в Индии и в Великобритании нельзя. И чтобы подсчеты были аккуратнее, многие экономисты используют такое измерение ВВП, которое они называют "паритетом покупательной способности" (ППС), что существенно увеличивает доходы развивающихся стран. Сторонники такого подхода говорят, что он лучше отражает уровень качества жизни. Однако когда дело касается такой материи, как исходная национальная мощь, измерение ВВП по рыночным валютным курсам имеет больший смысл. Невозможно купить самолет, профинансировать миротворческую миссию ООН, заявить о доходах корпорации или предоставить помощь другому государству с помощью долларов, измеренных по ППС. Вот почему я в этой книге в основном буду подсчитывать ВВП исходя из рыночных валютных курсов.
Если бы на дворе стоял 1938 год, то тогда, как утверждают многие консерваторы, Иран был бы Румынией, а не Германией. Экономика Северной Кореи еще более разлажена, страна находится на грани банкротства. Основная угроза со стороны Северной Кореи - и она не дает правительству Китая спать по ночам - в том, что страна может взорваться изнутри, заполонив весь регион беженцами. Разве это сила? Эти страны могут причинять большие неудобства своим соседям, их необходимо контролировать и сдерживать, но мы должны постоянно держать в памяти простую мысль: мир огромен, а эти страны -лишь небольшая его часть. Взгляните на Латинскую Америку. Венесуэла мутит здесь воду, но что это означает по существу? Основные тенденции в регионе определяет политика таких крупных стран, как Бразилия, Мексика и Чили, - а они стремятся к открытым рынкам, торговле, демократическому управлению и ориентированы на внешний мир. Именно такие тенденции, а не безумные разглагольствования Уго Чавеса, определяют направление исторического развития.
ВЕЛИКАЯ ЭКСПАНСИЯ
У сегодняшнего относительного спокойствия имеется глубокое структурное основание. По всему миру экономика празднует триумф над политикой. То, что аналитики с Уолл-стрит называют "политическим риском", почти перестало существовать. Войны, перевороты, терроризм почти утратили свою способность подрывать рынки - разве только на короткое время. Но повторюсь: возможно, такое положение не будет длиться вечно (в истории подобных примеров не существует), однако именно таким был мир, в котором мы жили в последние десять лет.
И это не первый период, во время которого политическая суматоха и экономический рост идут рука об руку. Уже были два периода, весьма схожие с нынешним: бум конца века с 1890 по 1900 год и послевоенный бум 1950-1960-х годов. В обоих случаях, несмотря на политические взлеты и падения, экономика неуклонно росла. У этих двух периодов есть одна общая черта: в мировую экономику входили крупные страны, они повышали ее уровень и изменяли ее параметры. Экономика росла как на дрожжах, этот пирог увеличивался такими темпами, что отодвигал в тень будничные проблемы.
В конце 90-х годов XIX века и в начале XXвека существовало немало страхов по поводу войны между ведущими европейскими странами, эти страхи порождались кризисами на Балканах, в Северной Африке и в других горячих точках. Но, несмотря на очаги возгорания и гонку вооружений, мировая экономика процветала. То был период первого великого движения капитала из Европы в Новый свет. Шла быстрая индустриализация Германии и Соединенных Штатов, и эти экономики стали двумя из трех крупнейших экономик мира.
1950-е и начало 1960-х годов часто вспоминают как спокойные времена, но на самом деле они были временами напряженными - тогда начиналась холодная воина, существовали страхи по поводу конфликта с Советским Союзом и Китаем, шла самая настоящая война в Корее. Случались и периодические кризисы - в Тайваньском проливе, в Конго, в Суэцком канале, в заливе Свиней, во Вьетнаме, и нередко они превращались в настоящие войны. Но индустриальные экономики уверенно шли вперед. То была вторая великая эпоха перемещения капитала, деньги из Соединенных Штатов вливались в Европу и Восточную Азию. В результате Западная Европа восстала из пепла Второй мировой войны, а рост в Японии - первой незападной стране, добившейся успеха в индустриализации, - на протяжении двадцати трех лет составлял более 9 процентов в год.
В оба периода "позитивный шок предложения" - термин экономистов, означающий долгосрочный рост производства, - стал причиной продолжительных бумов, когда цены падали, процентные ставки были низкими, а производство на развивающихся рынках того времени (Германии, Соединенных Штатов, Японии) росло. В начале XXстолетия, несмотря на растущие потребности, цены на пшеницу в Европе благодаря американским житницам упали на 20-35 процентов. (Аналогичным образом цена на промышленные товары, несмотря на то, что потребность в них набирает высоту, сегодня падает благодаря низким затратам на их производство в Азии.) В оба периода за счет экспорта набирали силу новые игроки, но и импорт также развивался. Между 1860 и 1914 годами американский импорт вырос в пять раз, в то время как экспорт увеличился в семь раз.
Сейчас мы переживаем третий, и гораздо более объемный, подобный период экспансии мировой экономики. За последние два десятилетия два миллиарда человек вошли в мир рыночной экономики и торговли - мир, который до недавнего времени представлял собой закрытый клуб западных стран*.
* Я говорю о двух миллиардах только потому, что сельская беднота Южной Азии, Китая и Африки никоим образом не участвует в мировой экономике. Но миллионы из них ежегодно перебираются в города.
Стимулом к этой экспансии было продвижение западного капитала в Азию и по всему земному шару. В результате между 1990 и 2007 годами мировая экономика выросла с 22,8 триллиона долларов до 53,3 триллиона, а объем мировой торговли увеличился на 133 процента. Более половины этого мирового роста приходится на так называемые развивающиеся рынки, сейчас они составляют более 40 процентов мировой экономики, если измерять по паритетной покупательной способности (или более 30 процентов, если мерить рыночными валютными курсами). Эти новички росли не только за счет западного экспорта, но и за счет их собственных рынков - а это означает, что данный рост отнюдь не эфемерен.
Некоторые побаиваются таких тенденций, вспоминая о росте Японии в 1980-х, когда страны Запада опасались, что японцы станут доминировать в мировой экономике. Этот страх оказался надуманным: Япония фактически погрузилась в пятнадцатилетний спад. Но такая аналогия обманчива. Многие эксперты полагали, что Япония в результате сместит Соединенные Штаты с трона ведущей мировой экономики, но из-за того что японская экономика, институты и политика были еще не полностью модернизированы, стране не удалось совершить окончательный большой скачок. Китай, напротив, все еще бедная страна. Его ВВП на душу населения составляет 2500 долларов. И если он и станет когда-то страной первого мира, он столкнется с множеством проблем. Но в обозримом будущем Китаю непременно удастся удвоить объем своей экономики даже за счет производства игрушек, рубашек и сотовых телефонов. Индия, стартовав с еще более низкого основного дохода, прежде чем столкнуться с теми препятствиями, которые приостановили Японию, также будет способна на несколько десятилетий роста. Даже если Индия и Китай не смогут преодолеть уровень среднего дохода, в течение большей части двадцать первого столетия они, скорее всего, могут быть второй и третьей по величине экономиками мира.
Конечно же, в истории это случайное событие, но так уж получилось, что на протяжении последних веков самые богатые страны имели малочисленное население. Соединенные Штаты являлись самой большой по численности населения страной в этой компании, вот почему они и оказались ведущим игроком. Однако подобное доминирование было возможно только в мире, где в по-настоящему больших странах царила нищета и они были не способны - или не желали - принимать политику, которая способствовала бы их экономическому росту. Сейчас же гиганты идут вперед и, естественно, благодаря своим габаритам будут оставлять на карте мира все более заметные отпечатки. И даже если среднестатистический житель этих стран по западным стандартам все еще будет казаться бедняком, их общее богатство будет внушительным. Математически это можно было бы выразить следующим образом: любое число, каким бы малым оно ни было, становится большим числом, если его умножить на 2,5 миллиарда (примерно таково население Китая и Индии вместе взятых). Именно эти два фактора - низкие исходные показатели и огромное население - обеспечивают масштаб и долговременность глобальных изменений.
ТРИ СИЛЫ: ПОЛИТИКА, ЭКОНОМИКА И ТЕХНОЛОГИЯ
Как все будет происходить? Чтобы ответить на этот вопрос, нам следует вернуться на несколько десятилетий в прошлое, в 1970-е годы, и вспомнить, как большинство стран в то время управляли своей экономикой.