Итак, приняв у себя непримиримых врагов Наполеона, Павел сам становится его врагом. Он понимает: чтобы победить великого полководца (в том, что Наполеон – великий, не сомневается ни минуты), нужно объединить все силы. В общем, он готов к участию в коалиции, хотя… От потенциальных союзников не в восторге. Отношение российского императора к тем, с кем ему предстояло объединяться, на мой взгляд, предельно точно определил английский дипломат Чарльз Витворт: "Английская система говорила разуму государя, прусская – его сердцу, австрийская – внушала отвращение и его уму, и сердцу". При этом самое поразительное, а может быть, самое закономерное (учитывая особенности характера Павла), что в течение большей части своего царствования он следовал за Австрией.
Выбрав путь (союз против Наполеона), Павел вступил на него с энтузиазмом, вообще ему свойственным. Правда, этот энтузиазм никогда не гарантировал того, что император долго будет следовать по пути, столь близкому его сердцу сегодня (что довольно скоро и подтвердится).
Итак, Павел Петрович вдохновлён идеей восстановить все поверженные Наполеоном троны. Он видит себя героем, возродившим Европу. Верит: союзники тоже сделают всё ради великой цели. И что же? С детства обожаемая им Пруссия уклоняется от участия в общем благородном деле. Утешает одно: это уже другая Пруссия, не та, что при Фридрихе Великом…
Другой союзник, Австрия, цинично преследует только свои корыстные цели.
Исключение – Англия. Она готова бороться с узурпатором. Но стоит Павлу задуматься, разобраться в происходящем, как он понимает: британцы пошли на союз только во имя собственных интересов, а вовсе не ради общего дела. Подтверждение этому – история с островом Мальта. Именно она открыла Павлу истинное лицо британцев и заставила внимательнее и доброжелательнее взглянуть на Наполеона.
Наполеон захватил Мальту "мимоходом" по пути в Египет. "Французская революция рассматривает Средиземное море как своё море и намерена в нём господствовать", – заявил он, вызвав гнев не только Англии, почитавшей себя владычицей морей, но и России. Для Павла важно было не столько море, сколько Мальта. Он ведь покровительствовал ордену святого Иоанна Иерусалимского, который владел островом больше двух веков, а Наполеон осмелился потребовать, чтобы рыцари покинули остров. Этого Павел снести не мог. Он принял всех рыцарей под своё покровительство, пригласил перебираться в Россию и заявил, что отныне Петербург становится их штаб-квартирой. Он вполне искренне считал себя спасителем Европы, и Орден, этот чудом уцелевший остаток рыцарства, состоявший из представителей старинных дворянских родов, казался Павлу естественным противником революции, врагом новых демократических учений, с которыми император вел борьбу.
Английские дипломаты прекрасно понимали казавшуюся им дон-кихотской позицию русского императора (они-то, люди практичные, видели в Мальте не какую-то чуть ли не святую землю, а важный стратегический пункт, базу операционных действий флота, который желает господствовать в Средиземном море).
Но отнять Мальту у Наполеона без помощи России англичане были не в силах. И они заверили Павла, что, как только общими силами свергнут французское правление (оно продолжалось всего два года), верховная власть на острове перейдёт к военному совету во главе с представителем русского командования. И Павел поверил… Помог и был счастлив: он (ну, пусть и при участии англичан) освободил землю своего Ордена. Но… 5 сентября 1800 года англичане (союзники!) заняли Валетту и подняли над нею британский флаг. Военным комендантом острова был провозглашён капитан английского флота сэр Александр Болл. Это было предательство! Оно потрясло Павла. И дело не только в том, что его обманули.
И не в материальных потерях. Он терял мечту, высокую нравственную цель. Ведь на Мальтийский орден он смотрел как на послушничество, в котором дворянство всех европейских стран должно было почерпнуть чувство чести и верности, необходимые, чтобы противиться воцарению идеи равенства, уже готовой охватить все слои общества. Эту идею Павел не мог принять, не мог с ней смириться. Никогда. Он даже запретил употреблять слова, напоминающие о революции: "гражданин", "отечество", "общество", "представители"… Уязвленный до глубины души, он официально объявил о выходе России из второй антифранцузской коалиции и заключил оборонительные союзы с Данией, Швецией и Пруссией. Кроме того, в ответ на предательское нарушение Великобританией договора о Мальте было введено эмбарго на английские суда, находившиеся в русских портах (число их доходило до трёхсот), и на имущество англичан. Было приказано не впускать в русские воды английские корабли, приостановить уплату долгов британским подданным, учреждены ликвидационные конторы, ответственные за хранение и продажу конфискованных у английских купцов товаров. Английские суда, находившиеся в Кронштадте, были задержаны, капитанов и матросов ссылали в далёкие от моря города – Тверь и Смоленск. В общем, как всегда и везде, за интриги правительства отвечать пришлось ни в чём не повинным людям. В судьбе сосланных принимал самое близкое участие исполняющий обязанности английского консула в Петербурге Александр Шерп. В Лондон он сообщал, что положение дел достигло крайних пределов и в скором времени должно измениться.
Надежды Шерпа на скорые изменения странным образом оправдались: 11 марта 1801 года император Павел I скончался от "апоплексического удара"…
Но до своей столь "прилично" объяснённой кончины он ещё успел основательно испортить нервы бывшим союзникам. Убедившись в их коварстве, Павел начал уже не предвзято, уже не под постоянным, упорным и неослабным давлением англичан, уверявших его в том, что Наполеон – чудовище, грозящее гибелью всему человечеству, приглядываться к тому, что делает Первый консул Французской республики. И увидел то, что его весьма порадовало: Наполеон разогнал Директорию, а за ней и Совет пятисот. Не означает ли это начала конца революции? Похоже, Бонапарт понемногу уничтожает республику. Уж не стремится ли он к восстановлению монархии? Значит, понял, что именно монархия – самая совершенная система государственного устройства, способная обеспечить мир и порядок. Значит, Бонапарт и Павел Петрович – единомышленники? Зачем же им враждовать? Тем более что настоящий-то враг у них общий – Англия.
Справедливость этого взгляда подтвердит весь дальнейший ход событий. Так что не стоит доверяться историкам, которые, доказывая "невменяемость" Павла, утверждают, будто он "внезапно из ярого врага Франции обратился в её доброжелателя". Как бы ни относиться к Павлу Петровичу (а он и в самом деле постоянно давал основания для неприязни и неприятия), во внезапности перемены отношения к Наполеону его обвинить нельзя. Это была не перемена, продиктованная изменением настроения монарха (такое тоже бывало). Это был продуманный, взвешенный пересмотр внешней политики державы.
Наполеон первый обратился к русскому императору с предложением заключить мир и неизменный союз двух держав, объяснив, что не видит причин для вражды между Россией и Францией (что было совершенно справедливо). Павел ответил, что согласен на мир, так как хотел бы вернуть Европе "тишину и покой". Кроме того, попросил Бонапарта "сделать что-нибудь на берегах Англии, дабы тем заставить её раскаяться в своём деспотизме и в своём высокомерии".
Более того, желая делом доказать, что прекращает поддержку враждебных Наполеону сил, Павел отказывает в гостеприимстве Людовику XVIII, лишает того пенсии и обязывает покинуть Митавский замок. Для Людовика это, конечно, удар, но отнюдь не неожиданный. Ещё в августе 1797 года он писал: "Уже довольно давно я избавился от мысли, что меня восстановят на троне иностранные державы. Признание Республики Императором Павлом не замедлит и не ускорит падения Чудовища, но мне будет досадно, если Россия потеряет невинность".
Ну, по поводу невинности могут быть разные точки зрения. Во всяком случае, Первый консул был доволен.
"Наполеон после этого первого успеха, – писал один из выдающихся знатоков эпохи академик Евгений Викторович Тарле, – решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии". В том, что Англия – их общий враг, не сомневалась ни одна из высоких договаривающихся сторон. Наполеон планировал организовать континентальную блокаду Англии, закрыв для торговли с ней все европейские порты. Эти слова стоит запомнить, потому что именно отказ Александра I участвовать в континентальной блокаде станет одной из главных причин нападения Наполеона на Россию в 1812 году.
План Наполеона был гениален, и, если бы его удалось осуществить, торговое могущество Англии потерпело бы окончательное крушение. Он предполагал лишить Англию Индии, средоточия её богатства и могущества, и никто не мог быть в этом деле ему лучшим помощником, чем Россия.
По разным источникам, план похода на Индию Павел и Наполеон то ли разрабатывали вместе, то ли предложил его один из них, а другой охотно согласился.
Этот поход многие считают ещё одним доказательством невменяемости Павла Петровича. Едва ли… Поход вполне мог достичь цели. Ошибка состояла в поспешности, в том, что он был не просто плохо продуман и подготовлен, а не продуман и не подготовлен вовсе. Тут уж в полной мере проявился характер Павла. Нетерпение было одним из главных (и роковых) его качеств.
Сохранились собственноручные рескрипты самодержца к атаману войска Донского, генералу от кавалерии Василию Петровичу Орлову. Из них очевидно: он планировал не завоевать, не оккупировать далёкую таинственную страну, а привести её в зависимость от России – установить русский протекторат над индийскими владетельными князьями и обеспечить выгодные для России торговые сношения с Индией.
Англичане были возмущены и, что греха таить, напуганы наметившимся союзом России с Францией. Мощная английская эскадра, под началом опытных адмиралов Уильяма Паркера и Горацио Нельсона, вышла из Ярмута в Балтийское море. Лорд Нельсон собирался наказать Данию и Швецию и уничтожить русский флот, зимовавший в Ревеле. О том, что угроза была реальной, свидетельствует письмо Нельсона к лорду Генри Аддингтону, датированное 5 мая 1801 года (в то время этот выдающийся политик только что занял пост премьер-министра, по его инициативе через три года будет заключён первый мирный договор с Францией, обещавший Европе мир, увы, только обещавший…): "Мы ещё не знали (тогда), – писал адмирал, – о смерти Павла, моё намерение было пробиться к Ревелю, прежде чем пройдёт лёд у Кронштадта, дабы уничтожить двенадцать русских военных кораблей. Теперь я пойду туда в качестве друга".
Из этого письма неопровержимо следует, во-первых, что только неожиданная кончина императора Павла спасла Россию и Англию от войны. Недаром многие предполагали, что заговор против Павла организован на английские деньги. Когда Наполеону сообщили, что в Петербурге убит император Павел, он горько воскликнул: "Англичане промахнулись по мне в Париже, но попали по мне в Петербурге!" Удар был воистину страшен: Наполеон очень рассчитывал на Россию.
По восшествии на престол император Александр направил в Лондон письмо, в котором заверял в своём желании укреплять дружбу и сотрудничество с Англией.
О том, какое значение придавал новый император нормализации отношений с "владычицей морей", свидетельствует дата, стоящая на письме: 20 марта. Не прошло и десяти дней со дня убийства отца, как Александр Павлович нашёл в себе силы написать послание, предотвратившее военное столкновение. Это был поступок миротворца. Но одновременно это был и первый шаг к конфронтации с Наполеоном.
Александр
Я так подробно рассказывала о внешней политике императора Павла для того, чтобы было ясно, на каком фундаменте строились отношения между его наследником Александром I и Первым консулом Французской республики генералом Бонапартом (скоро они сравняются в титулах: генерал станет императором – Наполеоном I).
Фундамент этот, важнейшей частью которого к концу жизни Павла Петровича стал союз с Наполеоном, оказался крайне непрочным. Как, впрочем, и обещанное молодым императором в Манифесте: "Мы, приемля наследственно Императорский Всероссийский Престол, восприемлем купно и обязанностей управлять Богом нам вручённый народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей, Государыни Императрицы Екатерины Второй, коей память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по ея премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным нашим…"
Лукавство молодого красавца, взошедшего на российский трон, сначала осталось незамеченным: слишком уж радовалось большинство жителей России избавлению от власти его непредсказуемого батюшки. На самом деле тому кто дал себе труд вдуматься, уже из первого обращения императора Александра I к подданным было очевидно: он произносит красивые слова для того, чтобы успокоить стосковавшихся по екатерининской вольнице, замученных нелепыми распоряжениями Павла. Ничего конкретного новый государь не обещает. По существу, так и случилось. Хотя кое-какие радости, а ещё больше – надежды подданных ждали.
Первым шагом к свободе стало учреждение полуофициального Негласного комитета. В его состав вошли друзья и единомышленники: Виктор Кочубей, Павел Строганов, Николай Новосильцев, Адам Чарторыйский. Елизавета Алексеевна тоже присутствовала на заседаниях и наравне с мужчинами участвовала в обсуждении всех вопросов, касающихся реформ, конституции, свободы. Но все они, вольнодумцы и республиканцы, как только им пришлось заняться реальной политикой, стали неожиданно осторожны. Ничего удивительного: они наконец поняли, как мало знают страну, положение народа, особенно крестьян. Прежде чем их освобождать, нужно было во всем разобраться.
Обычно по случаю коронации новый монарх одарял сановников крепостными. Александр таких подарков не сделал, чем вызвал откровенное неудовольствие. Одному из недовольных молодой император твёрдо заявил: "Большая часть крестьян в России – рабы: считаю лишним распространяться об унижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и потому взял за правило не раздавать крестьян в собственность". Это обнадёживало. Но и только.
Наряду с Негласным комитетом Александр создаёт ещё и Непременный совет. В него входит двенадцать человек. Все – представители знати, все молоды, образованны, увлечены либеральными идеями. Собираются эти доверенные люди "для рассуждения о делах государственных". Цель свою видят в том, чтобы "поставить силу и блаженство империи на незыблемом основании закона". Правда, правом законодательства Непременный совет наделён не был, мог только советовать. Вот однажды генерал-прокурор Алексей Борисович Куракин и посоветовал государю издать указ о запрете продавать крестьян без земли. Молодой император был в восторге, но… после длительного и бурного обсуждения дело кончилось запрещением печатать в газетах объявления о продаже людей…
Тот же Куракин привёл на заседание Непременного совета Михаила Михайловича Сперанского, сына сельского священника, в недавнем прошлом учителя семинарии при Александро-Невской лавре. Князь случайно обнаружил выдающиеся способности этого безвестного молодого человека и предложил ему место в своей канцелярии. А потом решил привести Сперанского в Зимний дворец. С того дня началось одно из самых стремительных восхождений в нашей небедной головокружительными карьерами истории. Сперанский сразу стал сотрудником Непременного совета, причём сотрудником незаменимым. Для пылких молодых аристократов, умеющих прекрасно говорить, эффектно полемизировать, но, увы, не слишком умеющих работать, он стал счастливой находкой. Его работоспособность была просто сверхчеловеческой: годами он работал без отдыха по восемнадцать-девятнадцать часов в сутки.
Пройдёт совсем немного времени, и Наполеон, познакомившийся со Сперанским в Тильзите, назовёт его "единственной светлой головой в России". Похвалы Наполеона вызвали взрыв зависти у не удостоившихся даже быть замеченными сановников. А уж после того, как французский император во всеуслышание сказал Александру: "Не угодно ли вам, государь, поменять мне этого человека на какое-нибудь королевство?", зависть к Сперанскому превратилась в ненависть, а ненависть вдохновила на интриги, которые побудили императора к очередному предательству: он лишил своего любимца всех постов и отправил в ссылку.
Судьба Сперанского и разработанных им реформ, которые могли сделать из России совсем другую страну, трагична и поучительна. Но о внутренней политике (как Александра, так и Наполеона) я буду упоминать лишь тогда, когда без этого не обойтись: всё-таки связь её с политикой внешней, о которой эта книга, достаточно тесная. Вот и реформы Сперанского. Поминаю о них только потому, что они не были осуществлены, как, впрочем, и всё остальное, что Александр обещал своим доверчивым подданным. И именно эти невыполненные обещания стали причиной трагических событий конца царствования человека, чьи первые шаги (точнее, первые слова) породили столько надежд…
Что же касается внешней политики, её, в сущности, поначалу просто не было (во всяком случае, внятной). Но были два настойчивых влияния: матушкино, пронемецкое, и Адама Чарторыйского, делавшего всё возможное и невозможное, чтобы добиться независимости Польши. Именно эти влияния будут постепенно втягивать Александра в противостояние с Наполеоном. А потом и в кровопролитную войну. И все обещания "управлять Богом нам вручённый народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей" будут забыты. А ведь, напомню, сердце Екатерины Великой лежало к русскому народу, потому она и не желала проливать кровь этого народа в угоду европейским соседям. Да, она воевала. И крови при ней было пролито немало. Но – только за интересы России. Её любимый внук будет воевать за Австрию, Англию, Пруссию, Вюртемберг. А за Россию уже тогда, когда дождётся вторжения на свою землю.
Александр – Наполеон. Путь к противостоянию
Об отношении Наполеона к молодому российскому императору говорить бессмысленно, потому как никакого отношения просто не было. Конечно, он знал, что у его союзника Павла Петровича есть дети, в том числе старший сын и наследник. Личность принца его не интересовала: возраст императора Павла давал все основания предполагать, что царствовать тот будет ещё долго.
Александр знал о Наполеоне значительно больше: отец, при том что отношение его к сыну было настороженным, не скрывал ни своих планов, ни отношения к человеку, с которым собирался делить власть над Европой. Отношение это было сродни восхищению. И Александр относился к Наполеону вовсе не презрительно, как к выскочке. Напротив, особенно в первое время, – восторженно, как к великому человеку.
Вскоре после коронации Александр I заявил, что отказывается от вмешательства во внутренние дела иностранных государств и признаёт в них тот политический строй, который поддержан "общим согласием" народов этих стран. В полном соответствии с этим заявлением он сохранял прежние дружественные отношения и с республиканской Францией.