Принято считать, что охлаждение между Россией и Францией произошло из-за всё возрастающей экспансии Франции на европейском континенте. Если не учитывать особенностей личности Александра и его юношеских политических убеждений, с этим можно было бы согласиться. А вот если вспомнить, что молодой российский монарх был поклонником идей Французской революции, республики, конституционного строя, то вполне можно понять, почему у него вызывало недоумение и неприязнь становящееся всё более очевидным стремление Наполеона к единовластию.
В 1802 году, когда Наполеон объявил себя пожизненным консулом, Александр написал Цезарю Лагарпу: "Я совершенно переменил, так же как и Вы, мой дорогой, мнение о Первом консуле. Начиная с момента установления его пожизненного консульства, пелена спала: с этих пор дела идут всё хуже и хуже. Он начал с того, что сам лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку.
Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным Конституции, которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть. Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских дворов, нарушая тем самым Конституцию своей страны. Сейчас это один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история".
А если ещё вспомнить и о сокровенной мечте Александра отказаться от самодержавной власти, дать своей стране конституцию, а ещё лучше (после благодеяний, которыми он намеревался осчастливить свой народ) – стать всенародно избранным президентом… Если вспомнить о регулярной переписке Александра I с президентом США Томасом Джефферсоном, начало которой положил отправленный президентом список трудов об американской конституции… В общем, нетрудно представить, какое осуждение вызвал у русского самодержавного монарха Наполеон. У него ведь всё, о чём мечтал Александр, было в руках, а он – пренебрёг, предпочёл сначала пожизненное единовластие, а потом (о, ужас!) и корону.
К превращению республиканского генерала в императора французов подталкивало Наполеона не только собственное властолюбие. Незадолго до гибели император Павел Петрович послал в Париж Степана Алексеевича Колычева – дипломата Екатерининской школы, человека в Европе известного и уважаемого, с предписанием внушать Первому консулу, что лучшее средство водворить во Франции порядок и прочность правительства – это принять титул короля. Император Павел выражал готовность признать корону наследственной в роду Бонапартов, но заявлял, что вполне готов признать и республику. Степан Алексеевич задание выполнял с подобающим рвением.
Но главное-то в другом: во время плебисцита французы подавляющим большинством голосов поддержали идею сделать генерала Бонапарта императором.
Личный секретарь Наполеона Клод Франсуа де Меневаль вполне убедительно объяснил это общенародное решение: "Франция была слишком потрясена ужасными эксцессами правления Террора и вялым режимом Директории. Опасности, которым подвергался Наполеон, не были забыты, а опасения в отношении новых угроз усиливались. Были опасения, что в случае гибели Наполеона наступят времена жестокой реакции. Народ устал от бесконечных перемен и был полон решимости не испытывать новых злоключений. Всеми руководило общее желание получить, наконец, возможность спокойного существования под надёжной защитой прочного правительства".
Так что осуждать Наполеона, якобы изменившего идеалам революции, вознёсшей его на вершину власти, вряд ли вправе человек из другой страны, даже и император. Хотя несогласные с решением Наполеона были и среди его близких. Они-то имели на это право – были рядом с ним с первых шагов. Против превращения Франции в империю была Жозефина (об этом подробно в главе, ей посвящённой). Осуждал Наполеона генерал (будущий маршал) Жан Батист Бернадот. Однако – ирония судьбы – когда ему предложат стать королём Швеции, у него не хватит принципиальности отказаться. Но он никогда, даже принимая ванну, не будет снимать нижней рубашки в присутствии посторонних. Только после его смерти, обмывая тело покойного короля, приближённые увидят татуировку: "Смерть королям!"
Своего отрицательного отношения к решению Наполеона стать императором не скрывал маршал Жан Ланн, убеждённый республиканец, один из самых выдающихся военачальников блестящей наполеоновской плеяды. За отвагу и прямоту его называли Роландом французской армии. Он был другом Наполеона и его спасителем (во время Итальянской кампании дважды спас своего командира от верной смерти). Когда после коронации Наполеон спросил Ланна, как ему нравится вся эта пышная процедура, Ланн ответил: "Прекрасно! Жаль только, что на этой церемонии не хватает тех трёхсот тысяч французов, которые отдали свои жизни за то, чтобы подобная процедура была невозможной!.."
Они ссорились. Но жить друг без друга не могли. В сражении с австрийцами при Эсслинге Ланн был ранен. Смертельно. Наполеон сидел возле умирающего, слушал его проклятия в свой адрес и гладил Ланна по голове. Перед самой смертью Ланн вдруг перестал ругать Наполеона, взглянул на него и сказал: "Живи! И спаси армию!" Когда Ланн умер, Наполеон заплакал. Во второй и, насколько известно, последний раз в жизни. Я пишу об этом только для того, чтобы подчеркнуть: оценивать поступки главы государства, когда они касаются внутренней жизни его страны, лучше всё-таки изнутри, а не извне.
А у Александра Павловича манера судить других была, и не всегда его оценки оказывались адекватны. К примеру, во время встречи в Тильзите (об этой знаменательной встрече чуть дальше) Наполеон доказывал, что нужно править твёрдой рукой, что нужна абсолютная власть. Александр пылко защищал принцип равенства людей перед законом, принцип свободы личности. Будто и не был самодержцем страны, половина населения которой пребывала в рабстве.
Тем не менее гениальности Наполеона не отрицал. Вот что он писал матери (которая Наполеона ненавидела и у которой слова "корсиканское чудовище" были самыми мягкими из всех, употребляемых ею по отношению к императору французов): "В настоящее время она (Франция) управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть оспариваемы…"
Даже в первые годы царствования, когда ещё и поводов для сравнения вроде бы не было, он сравнивает себя с Наполеоном. В этом уже проглядывает некая ревность, некое желание сравняться с великим человеком. Но самооценки честны и критичны: "Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они – дар природы. Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников…"
Насчёт отсутствия хороших помощников справедливо лишь отчасти. А вот то, что многие чиновники ориентировали своего государя неправильно и этим мешали ему выстраивать разумную, а главное, национально ориентированную политику, – сущая правда. В первую очередь это касается дипломатов. Настроенные против Наполеона, сочувствующие роялистам, они посылали в Петербург явно не соответствующую истине информацию о положении дел во Франции: всё плохо, французы, как один, недовольны политикой Бонапарта. К тому же в российском высшем обществе было много французских эмигрантов, враждебно относившихся к Наполеону. Правда, если Александр осуждал своего французского коллегу за измену идеалам революции, то эмигранты-роялисты (очередной парадокс) ненавидели Наполеона как наследника революции.
Но главным подстрекателем конфликта была Англия. Недаром большинство как современников, так и историков двух последовавших за смертью Павла Петровича веков, считают, что убийство "русского Гамлета" не обошлось без англичан. В самом деле, союз России и Франции был для Англии крайне опасен. Дружба Павла и Наполеона делала этих двоих полными хозяевами Европы. Такого англичане допустить не могли.
Но смерть императора Павла желанного результата не принесла. Его наследник тоже (поначалу) готов был дружить с Францией. Выход оставался один: смерть Наполеона. В Париже были обнаружены и арестованы наёмные убийцы. Их допросы показали, что координатором заговора является герцог Энгиенский из рода Бурбонов. Он жил в Бадене – в девяти километрах от французской границы – и ждал сигнала об успехе покушения, чтобы въехать во Францию и занять трон предков.
По приказу Наполеона отряд французской жандармерии ворвался на территорию Бадена, молниеносно арестовал герцога, захватил все его бумаги. Эти бумаги и признания самого арестованного полностью его изобличали. Герцога Энгиенского судил военный трибунал и приговорил к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно.
Расстрел представителя королевского рода произвёл на европейских правителей впечатление шокирующее. Подчёркиваю: именно на правителей. Часто пишут, что этот расстрел потряс и восстановил против Наполеона всю Европу. Это не так. К расстрелам, притом к расстрелам людей куда более известных и популярных, народы Европы за последние годы привыкли. А вот европейские монархи… Для них это был сигнал: они – уязвимы, как любой их подданный.
Острее других отреагировал Александр Павлович. Его нота Наполеону была выдержана в тонах резких и бескомпромиссных: нарушение суверенитета Баденского княжества, норм международного права, неоправданное убийство невинного человека!
Наполеон ответил. Спокойно объяснил, что герцог Энгиенский был арестован за участие в покушении на его, Наполеона, жизнь; что это – внутреннее дело Франции; что, когда три года назад в России был безнаказанно убит Павел I, Франция с подобными протестами не выступала… И добавил, что если бы Александр узнал, что где-то неподалеку от русской границы скрываются убийцы его родного отца и, руководствуясь чувством справедливости, послал бы их арестовать, то он, Наполеон, не стал бы протестовать против священного права наказать убийц.
Этого едва завуалированного обвинения в том, что он не наказал убийц отца, а значит, сам причастен к убийству, Александр не простит Наполеону никогда. Тем более что за этим последует ещё и публикация в газете "Парижский Монитор" статьи, в которой говорилось о роли Англии в убийстве Павла и о том, что убийцы ушли от возмездия. Александра прямо обвиняли в отцеубийстве…
О какой дружбе с Наполеоном после этого можно говорить! Только война. Тем более что стремление "спасти" Европу от французского тирана всё больше вытесняет слишком трудно осуществимые планы реформировать – осчастливить Россию.
Так что расстрел герцога Энгиенского, который справедливо принято считать причиной противостояния России и Франции, – причина, может быть, и главная, но далеко не единственная. И всё-таки рассказать о человеке, чья смерть стала пусть не причиной, пусть всего лишь поводом к кровопролитным войнам, к неоднократному переделу Европы, к вражде между народами, мне кажется, необходимо.
Был он последним из младшей ветви Бурбонов, внуком знаменитого принца Конде, непримиримого врага революции, республики, Наполеона. Корпус Конде стал своего рода "белой гвардией" Франции (белый – традиционный цвет Бурбонов). Две трети корпуса составляли офицеры, потомки древнейших фамилий (в отличие от белой армии знаменитой Вандеи, состоявшей из крестьян-роялистов). Герцог Энгиенский получил важную должность в этой армии, и три года корпус, которым он командовал, воевал в составе австрийских войск против республиканцев.
Осенью 1797 года после тяжких поражений Вена решила избавиться от этого опасного во всех отношениях подразделения. Но только что вступивший на трон Павел I пригласил армию принца Конде в Россию. Для принца российская казна выкупила огромный дом графа Чернышёва, на нём появилась надпись "Отель Конде". Возможно, читателей заинтересует, что это за огромный дом Чернышёва. Так вот: дома этого давно не существует, а был он одним из самых роскошных дворцов российской столицы. Построил его для генерал-поручика графа Ивана Григорьевича Чернышёва, сподвижника Екатерины Великой, один из лучших архитекторов своего времени – Жан Батист Валлен-Деламот. (Заметьте, как часто встречаем мы французские имена в нашей истории и наши – во французской…) Стоял дворец на том месте, где уже более полутора веков стоит Мариинский дворец.
Итак, Луи Жозеф де Бурбон, принц Конде, поселился в Петербурге, а его сын и внук – последние Конде – обосновались в уездном городке Луцке. Там они прожили полтора года – до того момента, пока не слишком постоянный в своих привязанностях русский император не разочаровался в изгнанниках и не увлёкся их заклятым врагом Наполеоном. Корпусу Конде было предложено покинуть Россию.
А в 1802 году армия Конде, которую финансировала Англия, была распущена. Для герцога Энгиенского началась жизнь частного человека. Судя по дошедшим до нас сведениям, жизнь внешне спокойная и вполне благополучная. Вот тут-то он и был арестован французами.
Граф Эммануэль Огюст де Лас-Каз, сопровождавший Наполеона в его последнее изгнание, в "Мемориале Святой Елены" рассказал: "Он [18] писал к Наполеону, который был расположен отменить смертный приговор, но *** переслал ему письмо герцога лишь после исполнения приговора, такова доподлинная правда" [19] .
Разговор о судьбе герцога зашёл (в который раз!) незадолго до смерти Наполеона. Раздражённый, он потребовал принести завещание, дрожащими пальцами вскрыл пакет и, ничего не говоря, приписал несколько строк: "Я велел арестовать и судить герцога Энгиенского потому, что этого требовали безопасность, благополучие и честь французского народа; в то время граф д’Артуа, по собственному его признанию, содержал в Париже шестьдесят наемных убийц. В подобных обстоятельствах я и теперь поступил бы точно так же".
Трудно сказать, была ли эта приписка попыткой оправдаться или всего лишь результатом накопившегося раздражения, но он наверняка много раз сожалел о случившемся.
Недоброжелатели возлагают вину за расстрел на одного Наполеона. Забывая общеизвестный в своё время факт: о местонахождении герцога сообщил Наполеону Талейран, он же толкнул на похищение и убийство, доказывая, что оно станет единственным способом предотвращения смуты и гражданской войны, неизбежных в случае убийства Первого консула. Кроме того, Наполеона обвиняют в том, что это он заставил судей единодушно проголосовать за расстрел. Но из их мемуаров, написанных после падения Наполеона (так что бояться было уже некого), следует, что, отправляясь на суд, они даже не знали, кого именно им придётся судить.
Уже два столетия историки недоумевают: почему Наполеон, понимавший, какой гнев вызовет расстрел герцога Энгиенского, не помиловал его? Ведь у него был шанс не только продемонстрировать свою решительность, отправив преступника под суд, но и проявить милосердие, воспользовавшись своим правом на помилование. Именно так он и собирался поступить. Об этом свидетельствует барон де Меневаль, на чьих глазах происходили события, оказавшиеся роковыми. Наполеон послал письменное указание привезти ему просьбу герцога о помиловании, но письмо попало к адресату с опозданием, уже после того, как приговор был приведен в исполнение.
О том, как это известие воспринял Наполеон, рассказал его камердинер Констан: "На лице его лежала печать меланхолии и страдания. Пока я одевал его, он не произнес ни слова, чего никогда не случалось. Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вошла жена Первого консула в своём утреннем неглиже. Она была страшно возбуждена, на щеках виднелись следы слёз… Она ворвалась в комнату с криком: "Герцог Энгиенский мёртв! О, мой друг! Что же ты наделал!" Затем, рыдая, она упала в объятия Первого консула, который мертвенно побледнел и чрезвычайно возбуждённым тоном сказал: "Эти негодяи слишком поспешили!""
Не верить Констану нет никаких оснований. Значит, расстрел оказался для Наполеона неожиданностью. Значит, он хотел только наказать, но не убивать… А расплачиваться ему пришлось за преднамеренное жестокое убийство. Как это похоже на судьбу Александра… Тот тоже не хотел убивать, но обвинение в убийстве отца тяготело над ним до конца дней.
И Наполеон расплачивался до конца дней. Многие из тех, кто сочувствовал Французской революции, кто видел в нём, Первом консуле, а потом и императоре, освободителя угнетенных народов, после казни, которой он на самом-то деле не хотел, стали считать его тираном, пренебрегающим общечеловеческими, дипломатическими и политическими нормами.
Именно казнь герцога Энгиенского подтолкнула Россию, Англию и Австрию к объединению, которое и привело в конце концов к краху империи Наполеона.
Аустерлиц
В начале царствования Александр заявлял, что внешняя политика Российской империи будет основываться на невмешательстве в западноевропейские дела, но это была скорее декларация о намерениях, рассчитанная на то, чтобы успокоить соседей. Одновременно, сразу по вступлении на престол, Александр I заявил в инструкциях российским послам: "Большая часть германских владетелей просит моей помощи; независимость и безопасность Германии так важны для будущего мира, что я не могу пренебречь случаем для сохранения за Россией первенствующего влияния в делах Империи".
Новый поверенный в делах Франции граф Аркадий Иванович Морков получает от царя такое же задание: "…сохранить преобладающее влияние России в делах Империи". Речь идёт о Священной Римской империи, созданной ещё в 962 году германским королём Отоном I. В неё входило как большинство германских княжеств и королевств, так и некоторые их соседи. С середины XVII века власть императора стала номинальной. Формально же Империя просуществовала до 1806 года, когда последний император – Франц II вынужден будет под давлением Наполеона отречься от престола и стать "всего лишь" главой империи Австрийской. Согласно секретной статье российско-французского мирного договора от 8 октября 1801 года, Россия считалась гарантом Священной Римской империи.
Так вот, именно эта статья и стала своего рода миной замедленного действия, взорвавшей договор, который обещал народам двух договорившихся стран спокойную, мирную жизнь. Маркграфство Баденское входило в состав Империи, а значит, и в зону действия полномочий гаранта её неприкосновенности – российского императора. Вдруг в этой зоне происходит событие экстраординарное: французский военный отряд вторгается на территорию Бадена, арестовывает бежавшего из Франции герцога Луи-Антуана Энгиенского и увозит его во Францию.
Это событие (одни называют его преступлением, другие – вполне адекватным наказанием) дало повод Александру потребовать, чтобы французы немедленно покинули северную Германию и Неаполь (территории, входящие в подопечную Александру Империю). Наполеон, разумеется, отказался. В августе 1804 года дипломатические отношения между двумя государствами были прерваны.
Александр с редкой для него активностью начинает организовывать новую антинаполеоновскую коалицию. С этого времени он всё дальше отходит от дел внутренних, российских, всё больше погружается в хитросплетения политики внешней. Здесь ведь совсем другой масштаб – в его руках оказываются судьбы Европы! Он мечтает: новая коалиция не просто уничтожит могущество Наполеона, она заложит в Европе основы нового порядка. Европа станет единой и мирной. Именно об этом мечтает и Наполеон. Но пути к единству Европы они выбирают разные…
В марте 1805 года подписан англо-русский союзный договор. Первый шаг сделан.
А через два месяца Наполеон объявляет о присоединении к Франции Генуи и делает Лукку владением своей сестры Элизы. Это уже напрямую касается Австрии, которая считает Италию своей если не собственностью, то зоной влияния. И Австрия присоединяется к англ о-русскому союзу.