***
Но ночь не стала для Алексея Александровича спокойной.
Он был возбуждён.
Сначала он ходил по комнате взад-вперёд и старался разобраться во всём, что услышал.
Любовь с трёхлетнего возраста! Надо же такому быть!
Он вспомнил детей в автобусе, которые шептались о любви – Машеньку и Лёшеньку.
Потом он лихорадочно бросается к ящику и достаёт тетрадь с записями. "Она была Машенькой… Да, да, Машенькой… Должна быть в тетради какая-нибудь запись о ней".
Раскрывает тетрадь и видит, что страницы пусты.
Было двести страниц с записями. Где записи?
Листает и перелистывает – нет ничего!
Только в середине тетради, только на одной странице обнаруживает свои каракули, но разобрать их не может.
Эти каракули сгущаются в серое облачко, оно поднимается и входит в него, растворяется в его сознании.
Тетрадь остаётся совсем чистой.
Сознание же будит подсознание и принуждает его быть откровенным.
Мама приводит его в детский сад.
Помогает переодеться в детский халатик и переобуться в мягкие тапочки.
"Здравствуйте", – говорит маме другая мама.
"Здравствуйте", – отвечает мама.
Девочка, которую привела другая мама, шепчет: "Мама, мама, вот мальчик, которого я люблю, я выйду за него замуж".
Мама отвечает: "Машенька, пока рано тебе замуж выходить".
И она обращается к его маме: "Почему-то нынешние дети очень рано заговорили о любви".
Мамы смеются, целуют своих детей, говорят, чтобы вели себя хорошо, и прощаются.
Дети входят в комнату, где группа трёхлеток.
Воспитательнице пока некогда ими заниматься, она стоит у зеркала.
Машенька приближается к нему, обнимает, целует в щёчку и шепчет ему на ухо: "Мальчик, я тебя люблю".
Другая девочка, которая стоит рядом, видит и слышит всё.
Она бежит к воспитательнице.
"Антоннагоргевна, они целуются и говорят, что любят", – и показывает пальцем в их сторону.
"Антоннагоргевна" мигом отрывается от зеркала.
"Что?" – гремит она и направляется к влюблённым.
Тянет их за уши.
"Малолетние извращенцы… Больно вам, больно? Повторятся любовные сцены – будет хуже! Чтобы я больше не видела вас вместе!"
В её голосе звучит злоба…
Потом он стоит голый у кровати Машеньки, над головой держит мокрые трусы.
В глазах Машеньки – ужас и сострадание, в его глазах – отчаяние и обречённость.
Машенька прячется под одеялом, плачет и шепчет: "Всё равно я люблю тебя и буду любить…"
Алексей Александрович открывает глаза.
Вскакивает с дивана.
Сознание его уже не прежнее, а просветлённое.
Он срывается с цепи – мигом выбегает из комнаты и также мигом оказывается на площадке второго этажа.
Кулаками бьёт в дверь.
– Мария-Машенька, – кричит он, – повзрослел твой любимый. Открой двери, Мария-Машенька, это я – Лёшенька… Открой…
В дверях в ночной рубашке стоит молодая красивая женщина, за ней стоит тоже он сам – шестилетний мальчик.
Лёшенька берёт Машеньку на руки и целует, целует.
Радостно рыдает и целует.
Машенька шепчет ему что-то на ухо. Тоже радостно плачет и шепчет.
А мальчик в восторге, прыгает, дёргает их за руки и кричит:
– Пойдём в лес… Встретим восход солнца у каштанового дерева!
– Пойдём! – отзывается Алексей Александрович.
Он несёт Машеньку на руках.
Добрый человек сажает их в машину и мчится по безлюдным улицам, выезжает на шоссе и жмёт на газ – надо успеть до восхода солнца.
– Здесь? – спрашивает и резко тормозит машину.
– Да-да…
Они бегут к каштановому дереву.
Оно ждёт их, соскучилось по ним. Видит, что жизнь светлеет для них, и радуется.
– Помоги мне залезть на дерево, – говорит мальчик Алексею Александровичу.
Тот поднимает его над головой. Мальчик цепляется за нижнюю ветку и лезет выше.
– Осторожно! – предупреждает Алексей Александрович.
– Не лезь высоко! – волнуется Мария.
Но он поднимается всё выше и выше, ползёт уверенно и быстро.
– Осторожно!
– Дальше не лезь!
Птички не видят в нём чужака. Они настраивают свои голоса.
И вдруг с ветвей каштанового дерева, с ветвей всех деревьев леса звучит мощный хор – птицы восхваляют солнце. В общем пении выделяется соло – певучим голосом мальчик возвещает:
– Восходит Солнце!
Первый луч солнца пробивается сквозь ветви и ослепляет глаза стоящим под деревом. Но они смотрят, не моргая, тянут руки к солнцу и впитывают всю щедрость дарительницы жизни.
Потом поднимают головы и смотрят в ветви.
– Лёшенька! Мальчик, где ты?
Но мальчика там уже нет…
Видят, как с кроны старого каштанового дерева взлетает птица и устремляется ввысь.
Но вот и её тоже не стало видно.
II. Учитель
Пролог.
Василия Александровича назначают директором школы
Василия Александровича, прекрасного молодого учителя, победителя разных конкурсов, вызвали в управление образования, и начальник предложил ему стать директором школы. Тот обрадовался, но не потому, что перед ним открывался путь карьерного восхождения – ему было чуждо такое чувство. Обрадовался потому, что в этой должности он увидел возможность способствовать утверждению идей гуманной педагогики, последователем которых он стал с первого же года своей учительской жизни. Потому он не постеснялся сразу сказать начальнику:
– Только с одним условием…
Начальники вообще не приемлют никаких условий от подчинённых, но здесь он почувствовал, что этот молодой человек не рвётся к должностям, а ему срочно нужна была кандидатура директора одной школы, в которой старый был только что уволен.
– И какое же это условие? – спросил он даже с интересом.
– Вы, надеюсь, знаете, что я сторонник гуманной педагогики. Если я и приду в школу директором, то только с намерением повернуть весь педагогический коллектив к идеям гуманной педагогики. Могу я заручиться вашей поддержкой?
Начальник сморщился.
– Вы понимаете, школа эта загнана в тупик – низкая успеваемость, запущенные финансовые дела, тридцать лет школу не ремонтировали, материальная база допотопная… Вам надо будет вытянуть ее из болота, у вас просто не будет времени заниматься вопросами гуманной педагогики… Какая гуманность, в руки надо взять школу…
Эти объяснения не впечатлили Василия Александровича, и он опять повторил своё условие:
– Иначе я не согласен… Мне лучше остаться простым учителем…
– Нельзя ли отложить ваши намерения хотя бы на два-три года, пока школа нормализуется?
– Нет, – ответил Василий Александрович решительно, – нельзя. Нельзя потому, что и распределение финансов, и ремонт школы, и обновление материальной базы, и всё остальное подлежат законам гуманной педагогики… Я рассматриваю школу как целостный организм…
При этих словах начальник нахмурился.
– Послушайте, – сказал он, – вы можете мне коротко объяснить, о каком гуманизме идёт речь? И вообще, может ли быть школа негуманной, если она школа?
– Если школа действительно Школа, то она, разумеется, будет следовать только идеям гуманности. Но если она потеряла ориентиры, тогда в ней начинает властвовать авторитаризм. Это есть болезнь нашего образования.
– И что вы собираетесь предложить несчастному коллективу школы, куда мы хотим вас направить? – спросил начальник.
– Как я понял, надо ответить очень коротко. Так вот, этому несчастному коллективу, как вы выразились, я предложу счастье.
– Предложите, и всё?
– Нет, разумеется, – улыбнулся Василий Александрович, – своё счастье они должны сотворить сами через жизнь по законам гуманной педагогики.
– Вы бы не могли назвать мне эти законы? – поинтересовался начальник.
– Да, могу: закон духовности, закон любви, закон терпения, закон сотрудничества, закон вдохновения и творчества, закон свободного выбора. Жизнь по этим законам рождает между учителями и учениками состояние духовной общности, что и есть истинное учительское счастье.
Начальник иронически улыбнулся.
– И вы думаете, что это возможно сделать вашими приказами?
– Боже упаси! – воскликнул Василий Александрович, – Приказами гуманную педагогику не сотворишь. Буду действовать своими же законами.
– Видно, вы мало знаете жизнь, мой молодой друг… – чуть с грустью произнёс начальник. – Ваши законы превратятся в песок, как только натолкнутся они на бастион учительского консерватизма. Сложившиеся образовательные традиции куда мощнее, чем ваша гуманная педагогика!
– Может быть, но она набирает силы, и я хочу помочь ей. – Василий Александрович окинул взором кабинет, и его взгляд задержался на полочке с книгами, среди которых он увидел знакомые тома. – Ой, – воскликнул он, – у вас пятитомник Сухомлинского, редкое издание… Ведь смог он создать школу гуманной педагогики, Павлышскую школу! Хочу тоже попробовать!
Начальник тоже взглянул на книги. Да, кто-то три или четыре года назад подарил ему тома Сухомлинского, но он ни разу не смог хотя бы полистать их, не было времени, может быть, и нужды. Зато знал имя и отчество автора, знал, что он классик педагогики.
– Но вы же не Сухомлинский, вы только Василий Александрович… – пошутил начальник.
– Мне большего и не надо… – тоже пошутил Василий Александрович, – Он поможет мне…
– Кто поможет?
– Василий Александрович.
– Это как?
– Буду следовать его заветам, буду с ним советоваться, – весело ответил Василий Александрович.
"Действительно, почему не поддержать этого задорного и талантливого молодого человека? – подумал начальник. – Пусть строит свою школу, как он говорит, по законам гуманной педагогики… Пусть попробует, а я, пока буду находиться в этом кресле, своей властью буду помогать ему, защищать. От этого школе плохо не станет. Только вот каково будет ему самому в борьбе с нашим формализмом и бездушными законами? Ну что же, я буду его покровителем".
– Хорошо, Василий Александрович, – произнёс начальник уже дружественным тоном, – принимаю ваше условие! – и вызвал секретаршу, – Принесите приказ!
Он встал, подошёл к полочке, снял пятитомник Василия Александровича Сухомлинского и положил его перед молодым человеком.
– Думаю, эти тома вам нужнее.
– Вы их дарите мне? – просиял Василий Александрович.
– Пусть это будет моим первым вложением в ваше дело, – улыбнулся начальник.
Тем временем секретарша занесла папку с бумагами. Начальник подписал приказ о назначении Василия Александровича директором школы и вручил ему копию. Потом встал, пожал руку, поздравил, пожелал успеха, обещал поддержку и под конец сказал:
– А теперь поедем в школу, я представлю вас коллективу. Вы же не хотите медлить в реализации гуманной педагогики…
Так Василий Александрович пришёл в школу директором.
Его встретили с каким-то равнодушием, даже настороженно. Но он ко всем проявлял внимание и дружелюбие.
Он посещал уроки, общался с учителями и учениками, с родителями.
Спустя месяц работы у него сложился весьма печальный образ авторитарной и скучной жизни в школе. Скорее, это была не жизнь, а "отбывание" школы, как выразился один великий психолог. Разумеется, были и яркие учителя или такие, которые могли бы стать яркими, но их было совсем немного. Думать, что через них можно повернуть весь коллектив к гуманной педагогике, было бы ошибкой, ибо никто из них не являлся лидером. Лидерами были другие, но повлиять на них, казалось, практически невозможно.
Как быть, думал Василий Александрович. Уволить учителей, чтобы заменить их другими, он не хотел. Не хотел и навязывать им свои идеи, пользуясь властью директора. Но и ждать, когда учителя постепенно поймут, как важно обновить своё сознание и опыт, или когда они естественными путями покинут школу, а он пригласит других, ему тоже не хотелось, на это ушли бы немалые годы.
С кем из школы можно советоваться?
Наибольшее доверие в нём вызвали психолог Сергей Артурович, уже 15 лет работавший в школе, и молодой учитель физики Георгий Леонович, пришедший в школу всего два года тому назад. Василий Александрович решил пригласить их.
Был уже конец рабочего дня.
Они вошли в его кабинет. Держались скромно и самостоятельно. Но искренность Василия Александровича вскоре пленила их.
Василий Александрович решил довериться им и со всей откровенностью рассказал о своих намерениях и причинах, в силу которых согласился стать директором.
– Если вы разделяете мои устремления, тогда помогите мне. Подскажите, как в таких обстоятельствах, в которых находится школа, можно склонить учителей в пользу обновления, причём достичь этого за самый короткий срок?
Те задумались.
Психолог встал и из книжного шкафа достал учебник по коррекционной педагогике.
– Эта книга лежала в шкафу и до вас, – начал он, – в ней лежит моя закладка, и вообще, книгу принёс директору я. Положение, которое бытует в нашей школе, здесь описано с крайней точностью. Послушайте: "Как потребовать от учеников соблюдения нравственных норм, если хотя бы один учитель в школе от них отступает?" – Далее психолог продолжал читать подчёркнуто. – "Школа становится опасным", понимаете, "опасным местом для ребёнка, потому что…", – а теперь послушайте, – "потому что в ней работает", – послушайте, – "много нервных, тревожных, напряжённых, конфликтных учителей. Они не могут обеспечить ребёнку необходимого тепла и уюта, не могут полноценно заниматься проблемами воспитания и коррекционной работы…"
Сергей Артурович положил перед директором раскрытую книгу.
– Лев Николаевич Толстой говорил о духе школы, – продолжил он. – Вот этот дух нашей школы заражён нетерпимостью, раздражительностью, недоверием, злобой, недолюбливанием и тому подобными болезнями. А их носителями и распространителями являются наши же учителя. Нам нужен способ вылечить учителей от этих болезней, сделать их здоровыми…
– Именно, и чтобы лечение не длилось долго, и чтобы учителя сами взялись за своё выздоровление… – поддержал психолога Василий Александрович.
– Да, я вас понимаю. Но вот способ…
– Можно, я кое-что предложу? – робко произнёс Георгий Леонович, – Я, конечно, не специалист, и потому извините, если не то скажу…
– Говорите смелее, – поощрил Василий Александрович.
– Так вот, я наслышан о так называемой "шоковой терапии"…
– Да-да-да… – радостно воскликнул психолог. – Какой вы молодец! Шоковая терапия применяется не только для оздоровления экономики, но и в психологии и педагогике для оздоровления и детей, и взрослых. С помощью шоковой терапии успешно снимаются страхи, раздражение, предвзятости, сомнения и тому подобные негативы…
Идея была принята.
Далее они начали обсуждать, как строить коллективную шокотерапию, точнее, как сделать, чтобы учителя поняли и приняли необходимость обновления или, в крайнем случае, задумались бы над этим. А ближе к полуночи нашли выход. Решили так: на открытом педагогическом совете, на который будут приглашены все учителя и вспомогательный персонал, сделать два обстоятельных сообщения в связи с анализом происшествий, которые потрясли всех работников школы.
Первое происшествие – недавнее, нашумевшее, оно стало причиной увольнения предыдущего директора, а прокуратура пока ещё расследует трагическую гибель учительницы начальных классов; этому происшествию была посвящена специальная телевизионная передача программы "Пусть говорят".
Второе же происшествие случилось четыре года тому назад, и хотя о нём вне школы мало кто знает, но в самой школе оно задело всех; учителя не любят вспоминать о нём, ибо это позорит их. Дело было связано с увольнением прекрасного, просто замечательного учителя, который хотел внести в жизнь школы идеи гуманной педагогики.
– Он был вашим предшественником, – сказал психолог, – вы его должны знать, ему присвоено звание Рыцаря Гуманной Педагогики, это – Михаил Михайлович…
Василий Александрович вскочил со стула.
– Михаил Михайлович работал в этой школе?!
– Да… И его просто выгнали…
– Как?! Где он сейчас работает? Его надо вернуть!
И план шоковой терапии был разработан.
Но психолог в ходе обсуждения высказал мысль, что применить понятие "шоковой терапии" к учителям, может быть, будет неэтично, надо это понятие обозначить по-другому. Им пришлось ещё раз уточнить цель своих действий, и молодой физик вдруг предложил: "Стимуляция к самообновлению".
– Точно, – сказал Василий Александрович, – "стимуляция к самообновлению"…
И он поручил Сергею Артуровичу и Георгию Леоновичу в течение двух месяцев подготовить сообщения. Естественно, они должны были быть не просто рассказами о печальных происшествиях, в которых учителя выступали бы сторонними наблюдателями и судьями, а такими, которые задевали бы каждого и вовлекали внутрь событий, давали бы каждому возможность увидеть свою причастность к ним, подводили бы к преобразующим переживаниям, мыслям и решениям.
На другой день в школе появилось объявление, сообщающее о том, что в такой-то день и час в овальном зале состоится открытый педагогический совет; была названа тема: "Прошлое, настоящее и будущее школы".
Учителя насторожились.
В течение долгого времени они группами собирались в том или ином кабинете, чтобы поговорить и прогнозировать своё будущее с новым директором.
Кто-то возмущался, зачем возвращаться к прошлому; но были и такие, которые оправдывали директора: ему нужно разобраться в жизни школы.
В общем, в день совета овальный зал наполнился двумястами учителями и другими работниками.
Василий Александрович объявил:
– Уважаемые коллеги, для определения перспектив развития школы нам нужно оценить настоящее. С этой целью мы заслушаем сегодня два сообщения, связанные с реалиями школьной жизни. Сперва предлагаем заслушать сообщение о трагическом событии, произошедшем совсем недавно. Его подготовил наш психолог Сергей Артурович. Предоставляю ему слово.
Сергей Артурович подошёл к трибуне, открыл папку и взором окинул зал – ни одного свободного места.
В обычном неприметном уголке он заметил своего друга, учителя истории, которого все в школе звали "философом". Зная его привычку, у психолога промелькнула мысль: "Интересно, какие же он сделает комментарии к сегодняшнему педсовету?"
"Философ" сидел за маленьким столиком и держал перед собой раскрытую тетрадь. Он никогда не выступал на педсоветах и совещаниях с речью и не смотрел на выступающего. Он обычно сидел, опустив голову, или глядел в окно, ему как будто было безразлично, что происходит вокруг. Но в действительности выслушивал все и время от времени комментировал мысли выступающих или отдавался размышлениям и все это быстро записывал. Вот такой был "философ" в школе.
Сергей Артурович спокойно и уверенно приступил к своему сообщению, не забывая о том, что ему в действительности нужно было порождать "стимулы к самообновлению".