Ключевым словом книги будет "новый (ое)". Новый метод анализа литературных произведений. Новый взгляд на топос бессознательного. Новое доказательство существования родовой памяти. Затекст литературного произведения (расшифрованная фонограмма) оказывается ключом к внутреннему миру автора: истинным ценностям, чувствам, мечтам и опасениям - нередко не осознаваемым им самим. 500 произведений разных жанров, биография и творчество В. В. Набокова послужили материалом для неожиданных выводов.
Содержание:
Вместо введения. Врата в бессознательное: метод послойного анализа литературного произведения 1
Часть 1. Начальные представления: затекст как вотчина лирического Героя (1 этап исследования) 2
Часть 2. Затекст как взаимодействие субъективных реальностей Автора (2 этап исследования) 8
Часть 3. Набоков: терапия творчеством 19
Заключение 34
Литература 34
Приложение № 1 - Таблицы 37
Приложение № 2 - Протокол анализа затекста стихотворения М. Ю. Лермонтова "Парус" 38
Об авторе 38
Примечания 38
Оксана Кабачек
Врата в бессознательное: Набоков плюс
Вместо введения. Врата в бессознательное: метод послойного анализа литературного произведения
Для обложки книги первоначально был выбран сезанновский "Кухонный стол", а не что-то более наукообразное, приличествующее теме - описанию нового междисциплинарного (и от того скользкого) метода и применения его к творчеству В. В. Набокова; но ведь мы будем разбирать творческую кухню - затекст (то, что скрыто от взглядов слушателей-читателей, но что не менее важно, чем фасад, прихожая и гостиная).
Вглубь строки - рискованное путешествие.
Путешествие вглубь строки Набокова рискованно вдвойне.
Но до новатора-классика Владимира Владимировича мы доберемся не скоро: сначала пройдемся по полям фольклора и классической русской литературы, заглянем в разные уголки интернета - апробируем новый метод. А синие бабочки с новой обложки, предвозвестники чуда Набокова, будут нашими ангелами-водителями.
Мы только с голоса поймем,
что там царапало, боролосьО. Мандельштам
Проблема реконструкции ценностной позиции автора литературно-художественного произведения (на материале поэзии) привела нас в 2010 году к открытию послойного метода анализа литературных произведений. Воздействие поэзии во многом определяется эмоционально-ценностным посылом автора, выступающего под маской лирического героя. Слушатель погружен в особую художественную реальность; иногда даже незнание им значений отдельных слов не может разрушить магию стиха.
Почему это происходит? Какую информацию, кроме ритмической и мелодической [165], извлекают слушатели из звуков текста на непонятном или полупонятном им языке (как это часто бывает в детстве)? Как фонетика связана с семантикой, исчерпывается ли фонетический анализ текста примерами звукоподражания и анаграмм?
Было у нас смутное ощущение, что это не так - что фонетическая "оболочка" текста имеет какой-то серьезный смысл, скрытый от исследователей. Проверили догадку, проанализировав звукопись сначала одного стихотворения, а когда опыт оказался удачным, то и других.
Так мы оказались втянуты в авантюру.
Уже в самом начале исследования стало ясно, что последовательность звуков выражает развертывание тех или иных состояний и действий, совершаемых как очевидными, так и невидимыми в самом тексте - дополнительными персонажами стихотворения (людьми, животными, механизмами, силами природы и пр.)
Как скрытое сделать явным?
Семантика текста сильно затрудняет, закрывая собой, воссоздание картины, встающей за звуковыми характеристиками, - реальности, названной нами затекстом. (Это понятие в другом, но близком значении рассматривается психолингвистикой и теорией перевода). Анализ партитуры предполагает непростую процедуру, противоположную описанию звукового портрета персонажа. Требуется установить, кто (что) и почему издает эти звуки, в каких отношениях находятся эти персонажи (предметы, силы), чем они заняты; наконец, угадать фабулу, связывающую все эти элементы (наличие даже одного неопознанного или "неподходящего" элемента не позволяет считать работу по расшифровке затекста законченной.).
Для опознания источника звука на помощь приходят особые маркеры - так называемые сенсорные эталоны, принятые в той или иной культуре: "ку-ка-ре-ку" (условный крик петуха), "кап-кап" (звуки капели) и т. п. Но в реальности та же упавшая капля воды может иметь многообразное звучание: "фляк", "тинь" и пр. Как же догадаться, что "фляк" тоже означает каплю?
Однажды писатель В. В. Набоков запомнил индейское название американского форта "Тикондерога" и использовал его - в качестве индивидуального, а не общественно признанного сенсорного эталона! - в романе "Пнин" [96;108] для описания звучания работающей точилки для карандашей: "тикондерога-тикондерога". (Такие закольцованные звуки часто передают круговые вращения древних механических устройств, приводимых в движение людьми, животными, водой или ветром в архаических текстах типа молитв и псалмов.)
Противоположный пример: цокающие звуки могут означать не только цокот копыт, но и стук подковок каблуков и металлического наконечника костыля; а, например, лай - не только разговор собак, но и отдаленный голос пулемета времен Первой мировой войны. И во всем это надо разобраться, проиграв разные версии. Уметь различать голоса разных птиц, свист стрелы от свиста пули или пения птицы…
Трудно, но интересно и реально.
Почему в отличие от текста - давнего объекта изучения филологии и ряда других наук, затекст как сложная система, состоящая из анаграмматического, "фабульного" и "архетипического" слоев литературно-художественного произведения, не изучен? Причина проста: он ныне не осознается ни автором, ни читателями, а контроль затекста по смутному чувству (результат ориентировки в этих глубинных и неосознаваемых слоях произведения ) иногда еще и ослаблен: у авторов-графоманов, у авторов, пренебрегающих художественной формой ради идейного содержания, и у читателей с неразвитым вкусом.
Содержание внутренней работы автора скрыто от слушателя-читателя и критика (литературоведа); со стороны кажется, что поэт не властен в своем даровании и слишком безвольно предается "звуковому мышлению, подчиняясь той инерции звуков, которая ‹…› сильней его самого" [152;125].
Утерянная нами способность воспринимать анаграммы существовала на стадии первобытного мышления при создании и восприятии сакральных текстов [9]; по-видимому, аналогичная судьба (постепенное забвение) постигла и другие слои затекста. В ходе культурогенеза семантика поэтического (сакрального) высказывания все больше и больше расходилась с фонетикой: если семантика продолжала быть в поле осознания авторов и слушателей, то фонетика навсегда ушла на его периферию.
Так человечество напрочь забыло про исходные "картинки" - архаический источник текста. Но они жили и подспудно влияли на восприятие произведения!
Насколько же реально, хотя бы в исследовательских целях, заново осознать эту важную подводную часть айсберга? Звуковые характеристики большинства явлений природы и культуры богаты, иногда противоречивы, динамичны, ускользающи. Вот если бы вся эта полифония была упрощена до сенсорных эталонов - знаков, удобной и однозначной формулы, маркирующей персонажей и предметы однозначными, предельно простыми сигналами, подобными условным "кря-кря" и "ту-ту" родного языка. (Эти формулы, знакомые с раннего детства, часто похожи, но не совпадающи в разных языках: английские собаки произносят "bow wow", "arf", "woof", "gowf", но лягушки уже "ribbit-ribbit").
С такой упрощенной "категориальной сеткой" анализ фонограммы стал бы возможен. Но на свете существуют от рождения слабослышащие люди; в этом качестве, отложив на время приобретение слухового аппарата последнего поколения, воссоздающего объемную, сложную звуковую картину мира, мы и приступили к анализу затекста.
Первоначально (при анализе самого первого произведения) все три слоя затекста выступали почти слитно, едва просвечивая сквозь текст. (Сохранился протокол анализа, который помог в дальнейшем реконструировать этот первый, очень важный, этап вхождения в затекст.) Со временем ориентировка в затексте исследователя совершенствовалась и трансформировалась: слои не только успешно отделились от текста и друг от друга, но и внутри самого глубокого, "архетипического", слоя стали явственно различаться ближний и дальний планы, т. е. возникло как бы два новых слоя. Можно предположить, что этапы развития ориентировки исследователя в слоях затекста есть более-менее адекватная модель неосознаваемой ориентировки в них читателей-слушателей.
Не исключено, что в дальнейшем будут открыты и дополнительные образования, ответственные за сферу неосознаваемого восприятия речевых сигналов, - будет выстраиваться дальше новая топология бессознательного.
Пока же предложенный новый подход к исследованию литературно-художественной коммуникации, опирающийся на послойный анализ произведения и представление о мультипозиционности литературно-художественной деятельности, позволил описать психологические закономерности процесса литературно-художественного творчества и восприятия, взаимодействие осознаваемых и неосознаваемых мотивов, ценностей, смыслов и образов при порождении и перцепции произведения; уточнить идею, а иногда и жанр текста, а также опознать исходный вариант фольклорного произведения, отбросив дальнейшие наслоения.
Всего на сегодняшний день проведено 2 этапа исследования текста и затекста как литературно-художественных, так и иных произведений: 1) в 2010–2011 гг. проанализировано 46 стихотворений - законченных, целостных и фрагментов (отрывков) - в основном классических произведений философской и гражданской лирики XIX и XX вв. Благодаря их анализу были сформулированы предварительные представления о структурах бессознательного, ответственных за восприятие словесного искусства; 2) в марте-июле 2014 гг. было проанализировано 500 целостных произведений, как поэзии, так и прозы разных жанров, включая фольклор (всего 29 жанров; количество произведений в каждом жанре - от 10 до 50, их точное число указано в таблицах). В основном на этом этапе (помимо текста) анализировался только один из слоев затекста - так называемый "архетипический". Результаты анализа позволили выдвинуть гипотезу о структуре, функциях и происхождении одной из "матриц" бессознательного.
Часть 1. Начальные представления: затекст как вотчина лирического Героя (1 этап исследования)
…Действуют ведь на душу не слова, а подсловья.
А. М. Ремизов. Изверень
Разберемся сначала последовательно со всеми слоями затекста: попробуем уточнить их назначение и специфику, опираясь на примеры.
Анаграмматический слой затекста
…Семантика ‹…› во власти фонетики.
К. Чуковский. Александр Блок как человек и поэт
Филологи признают, что проблема связанности текста на разных его уровнях, в том числе фонетическом, является актуальной, ибо "анаграмме свойственно актуализировать смысл, не только лежащий внутри слова, "по ту сторону" буквального значения, но и рождающийся на стыке лексических единиц, способных откликаться друг на друга, вступать в "диалогические" отношения" [72;103].
Анаграммой обычно считается перестановка букв (звуков), посредством которой из одного слова составляется другое. В нашем анализе затекста мы рассматриваем лишь наиболее простой случай анаграммы, а именно: 1) слова-осколки, образовавшиеся из первого, базового, слова в том же порядке (т. е. как его слышат адресаты), иногда в двух вариантах произношения: "акающем" и "окающем" (пример: "словами" ("славами") - "слава", "лов", "лава", "вами"); 2) новое слово-кластер, образованное двумя соседними словами ("не вымести" ("ни вымисти"): "нивы", "вы", "мести").
Выявляя анаграммы, можно проследить сам "механизм развертывания художественного высказывания, соответственно, смыслопорождения" [72;98]. Стихотворение В. Маяковского "Солдаты Дзержинского", из которого нами взяты вышеуказанные примеры, содержит, среди прочих, анаграмматические слова, выражающие семантику как текста, так и более глубокого, "фабульного", слоя затекста: "пли", "мести", "слава", "лов", "жил", "знай", "ход", "ад", "иди", "низ", "ор", "мат", "стаи", "таим", "таит", "шей!", "дик", "ран".
Современная психология раньше литературоведения начинает не просто понимать, что это именно она, "самая тонкая ткань - фоника" [72;99], "посылает нам зашифрованные "месседжи", зовы, послания", с помощью которых и подбирается "ключ к своему подсознанию" [138;408], но и изучать эти самые ключи с помощью особого метода.
Как и в древности, анаграмма позволяет намекнуть читателю (слушателю) о том, что в обществе положено скрывать: так, она способна "по-новому трактовать образы персонажей, указывая на их карнавальных двойников. ‹…› С помощью незаметных анаграмм "поэт трагической забавы" создавал особый криптографический "маскарад" исторических, политических фигур современности, о которых не имел возможности говорить открыто: и народных героев - лидеров Белого движения, и новых зловещих хозяев жизни, чьи криптонимы заслуживали лишь одиозных контекстов" [153;163,164].
Власть в русском Средневековье наделялась чертами святости и истины [83;387]; посредником "между народом и богоподобным монархом выступал поэт, подобный панегиристу античности, гимнами славившему богов и взывавшему к ним от имени этноса и полиса. С постепенной десакрализацией фигуры монарха на рубеже XVII–XIX веков поэт наследует божественность последнего, превращаясь из медиатора в демиурга" [52;6]. И новый демиург (поэт) в эпоху, когда "история стала безвременьем ‹…› Империя и Свобода разошлись" [52;9], пользуется своим правом судить Власть.
Примеры утаенного отношения к политическим событиям и лицам, обнаруживаемого в анаграмматическом, а также "фабульном" слоях произведения, были широко представлены в нашей первой выборке (46 стихотворений). Часто это "тираноборство" под видом панегирика (Н. А. Некрасов "Тишина", отрывок, О. Э. Мандельштам "Если бы меня…", финал, Б. Л. Пастернак "Я понял: всё живо", А. А. Ахматова "21 декабря 1949 г." и др.)
1) А. Ахматова в "панегирическом", на первый взгляд, стихотворении "И Вождь орлиными очами…" использует - осознанно или нет - убийственный анаграмматический прием. Очевидное "вождь - вошь" московского произношения маскировалась произношением питерским "вождь - вощ".
А. Галич писал о ней, в муках рождающей другое "сталинистское" выморочное стихотворение, "21декабря 1949 г.": "русская речь / Сегодня глумится над ней" ("Без названия"). Но, может быть, как раз речь помогала, а не глумилась (помогала глумиться)? Галич, автор стихотворения про белую вошь - "Королева материка", похоже, не заметил здесь сатирической подмены Вождя мерзким насекомым.
Но в этом образе есть и более глубокий смысл. "Это человек-то вошь!", - восклицает Соня Мармеладова. По Раскольникову, "твари дрожащей = вши" противостоят великие тираны. У Ахматовой истинной вошью оказывается не "маленький человек", а тот, кто должен был встать в ряд "имеющих право" магометов и наполеонов.
2) Анаграмма стихотворения Н. А. Некрасова "Газетная" содержит очень серьезное обвинение - слова "Иуда, сдал". Это о провокаторе В. Костомарове, выдавшего революционера М. Л. Михайлова (1861 г.) и, позже, Н. Г. Чернышевского, прокламация которого "К барским крестьянам…" призывала готовиться к восстанию за землю и волю [82;180]. Но текст-то "Газетной" посвящен не выпуску прокламации Чернышевским, а другому событию: знаменитым пожарам 1862 года, которые, как считалось в советское время, "правительство использовало в провокационных целях для борьбы с революционным движением" [82;183]. Вряд ли одновременный поджог в разных городах империи был делом рук революционеров. Или…?
3) Текст рабочей (точнее, право-эсеровской) песни времен Гражданской войны поручика Н. Арнольда "Сброшены цепи кровавого гнета" вполне соответствует затексту, однако промежуточный, анаграмматический, слой образует своего рода метатекст - историю незадачливого пролетария (очень похожего на Шарикова), пробившегося при рабочей власти наверх, но не нашедшего там ни личного, ни социального счастья. Второй булгаковский мотив этой анаграммы - "бал-ад". Идеи носятся в воздухе? Или М. Булгаков мог слышать эту песню и… уловить анаграмму?
4) Иногда в анаграмме и "фабульном" слое затекста поэт прячет свои лучшие чувства. Так, в тексте стихотворения "Готовность" (1921 г.) (посвященного греховности пред- и послереволюционной России) М. Волошин, вполне в духе современников, предлагает "до алмазного закала / Прокалить всю толщу бытия"; но на неосознаваемом уровне он против такой лечебной экзекуции: "затекст" свидетельствует, что Россию необходимо не сжечь, но отмыть от грязи. Новорожденная Россия - в яйце; а слова анаграммы "птич" "кал" и отвечают на вопрос, кто вылупится из этого гигантского яйца (птичий помет, покрывающий яйцо, свидетельствует, что снесла его птица, а не змея или дракон). Россия - гигантская птица, готовая взлететь.
Фабульный слой затекста
Фабульный слой затекста (полная фонограмма) - эмоциональная, мотивационная подоснова произведения, а также его чувственная ткань - оказался хоть и трудным для расшифровки, но чрезвычайно содержательным. Встающие за фонограммой, реконструированные с помощью союза логики и воображения (а также упрощенной "категориальной сетки", т. е. сенсорных эталонов), динамичные картины - полнокровные образы внешней реальности воплощают реальность внутреннюю: истинные отношения, чувства, мечты и опасения автора (в том числе и те, о которых он сам не подозревает).