Этот слой обладает характеристиками, которые ранее приписывали только тексту; в нем обнаруживаются не только фабула, герои (в том числе новые по сравнению с текстом), характерные авторские приемы - любимые мотивы, метафоричность, игра с пространством и временем, сложный "кинематографический" монтаж, особые речевые характеристики героев, включение воображаемых персонажами событий наряду с реальными в событийную ткань и т. п., но и авторское отношение к описываемому. (Фабульный слой затекста уточняет, усиливает, дополняет и углубляет смысл текста, но может и находиться в оппозиции к последнему, показывая истинный взгляд автора на описываемое в тексте - что нередко скрывается автором от других и даже от самого себя.)
Находка для психоаналитика!
Экспериментально-психологическое исследование восприятия очень сложного поэтического произведения ("Мой товарищ, в смертельной агонии…" И. Дегена) показало: чуткий слушатель способен адекватно воспринять, пусть и не осознавая, авторский затекст; возможно, именно это помогает ему глубоко понять смысл и направленность произведения [59].
И сама поэзия убеждает: даже ребенок-слушатель способен адекватно воспринять, пусть и не осознавая, затекст произведения: так, в затексте стихотворения Д. Самойлова "Из детства" совпадают персонажи и события фабульного слоя затекста же "Песни о вещем Олеге" А. Пушкина и воссозданного поэтом его детского восприятия этого шедевра.
Текст может изображать условное место и время, а затекст - вполне конкретное! Т. е. быть своего рода документом. Так, вампир-убийца условного Средневековья в тексте блоковского стихотворения 1909 г. "Я ее победил наконец" менее реален, чем герой затекста, пьющий в революционном 1905 году, в петербургском ресторане, вино (а не кровь), и так же, с таким же ужасом наблюдающий проезд всадников за окном - так же чувствуя дыхание Смерти в городе: "Революция и казнь короля ‹…› для дворянина-либертэна оказывается освобождением от Бога ‹…›, оргия - формой созерцания и самосозерцания, а вампир - "задумчивым" [52;106]. Связка "вампир - революция" оказалась неслучайной? Итак, не сладострастные демоницы Дуггура, как считал Д. Андреев [6], навеяли Блоку это "оргийное" стихотворение, но, если уж говорить этим языком, стихийная Велга. А точнее, мучительные картины первой русской революции.
Также документальны события, пережитые ранее автором, в "фабульном" слое тютчевского стихотворения "Вас развратило самовластье": сначала кавалерийская атака, потом залпы пушек по восставшим декабристам; но удивительно предсказание мартыновским затекстом будущего события, рокового для русской поэзии (отрывок из поэмы "Гюрзель-аул"): двух дуэльных выстрелов в грозу. Графоман Николай Мартынов как бы срежиссировал свою будущую дуэль с Лермонтовым?
Анализ партитуры стихотворения помогает уточнить идею и даже жанр произведения. Так, стихотворение Н. Заболоцкого "Последние канны" - не просто образец пейзажной лирики, но произведение с социальным уклоном: в "затексте" описана фабрика убийства - Освенцим для деревьев. Таким образом, идея стихотворения - сопротивление не просто биологической смерти (Зиме), но и смерти социальной. (Ср.: "Проецируя на себя природу - или природу на себя, - Заболоцкий исследует самый болезненный и пугающий этап житейского цикла: умирание" [94;672].)
Подавляющее большинство картин, встающих за фонограммой, как и текст, удалены от читателя (в том числе и читателя-исследователя): их разделяет необходимая эстетическая дистанция. Но есть и исключения, подтверждающие правило: в финале стихотворения М. Волошина "Дом поэта" созданная автором за текстом удивительная картина Вечности как райского уголка (похожая на коктебельский берег, но населенная экзотическими птицами) проницаема. Читатель может попасть туда силой воображения и оставаться там - как в психотерапевтическом пространстве. Это пространство - не только автора, но и его! Всех? Приходит радостное понимание, что тебя здесь ждали. М. Волошин - великий собиратель и объединитель - создал это блаженное место не для себя одного, а (как и при жизни свой Дом поэта) для всех гостей. Это место встречи. "Всегда. Теперь. Сейчас".
* * *
Примеры анализа анаграмматического и фабульного слоев затекста покажем на всем знакомом с детства стихотворении.
Симфония любви, или Психотерапевтические возможности поэзии для детей
…Только инстинктивное и подсознательное является подлинной основой таланта.
К. Чуковский. Две души М. Горького
Проведем сейчас что-то вроде семинара: разберемся с полной фонограммой (фабульным слоем затекста) и с характером его влияния на психику маленького ребенка.
Какие смыслы благодаря осколкам слов и их кластерам мы можем вычерпать из следующего анаграмматического слоя затекста?
Ал, линь, инь, низ, тон, нас, ас, их, ад, угу, гул, ять, ига, ил, бал, икра, рак, рака, ил, дут, ас, ус, жать, их, ад, угу, гул, ять, раз, аз, бой, Ник, ква, из, лад, ад, ладей, уж, ас, бар, мал, ал, лей, ей.
Конец себя выдал. Обознаться невозможно: К. И. Чуковский, первая часть всеми любимого "Бармалея":
Маленькие дети!
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять!
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы
Будут вас кусать,
Бить и обижать, -
Не ходите, дети,
В Африку гулять.
В Африке разбойник,
В Африке злодей,
В Африке ужасный
Бар-ма-лей!
При разглядывании анаграмматического ряда можно увидеть суровый текст-резюме: несмирение с их адом (гулом ига), ибо их ас - дут. Явная отсылка к тексту: Бармалей - не только Антагонист, выражаясь терминами фольклориста В. Я. Проппа [118], но и Ложный Герой (дутый). Т. е. вступление к поэме как бы готовит слушателя, на уровне анаграммы, к дальнейшему развитию событий, весьма драматическому, а также к несмирению со Злом.
Но ведь сам Чуковский со временем стал определять жанр этого произведения как оперетту! Т. е. нечто веселое и легкое: "Свою сказку о Бармалее я назвал опереттой, потому что она состоит из целого ряда лирических арий, соединенных пародийно воспринятой драматической фабулой. Но, конечно, это оперетта не вокальная, а чисто словесная, так как, по-моему, в детях с самого раннего возраста необходимо воспитывать чувство не только музыкального, но и стихотворного ритма. Этой задаче я старался служить всеми своими детскими книжками, поскольку фонетика выдвинута в них на первое место (и всякому изменению сюжета соответствует изменение ритма). Но словесную оперетту я пишу впервые" [27].
Фонетика - конечно, не ритм, но оговорка Чуковского неслучайная, т. к. фонетика здесь очень важна, и она тут поистине гениальна. Про звукопись К. И. Чуковский упоминает не раз. Например, в связи с повествовательным темпом: "Все эти примеры я привожу для того, чтобы читателю стало ясно, какую огромную роль в нашей трудной и ответственной работе над стихами для малых детей играет эстетический вкус. Вкус контролирует и композицию стихов, и их звукопись, и систему их образов. Он с беспощадной суровостью вытравляет из каждого текста не только бесцветное, шаблонное, хилое, но даже удачное, если этим удачным замедляется повествовательный темп" [27].
Итак, одной командой бодро работают ритм, композиция, фонетика и система образов детской "оперетты". Поэтому когда, через несколько месяцев, анаграмма была нами перечитана, в ней открылись дополнительные, вполне праздничные, опереточные, смыслы: бал, икра, рак - вкусное и веселое идут в единой связке, а еще есть низкий тон и гул. И замечательное ква! (к которому - как и к линю - спешит переползти вовсе не алый, не вареный, но - ура! - живой рак). (И это почему-то стало напоминать другую гениальную детскую книжку - "Ветер в ивах" Кеннета Грэма.)
Наслоение смыслов, клоунада? Не только! Большая, максимально ответственная работа; важнейшая исследовательская деятельность.
Чья работа, чье исследование? Неужели Бармалея, симулянта и злодея?
Младенца - центрального персонажа фабульного слоя затекста:
ма - "Ма!" - лепет, а не призыв мамы; линьк - звяканье игрушки (на кроватке, к которой подошла мама); ии - восторг (повизгивание) младенца; дети - ходики; ни - лепет младенца; за - звон ошейника собаки, чт - отстегивание карабинчика от ошейника у собаки (которая пришла с улицы); о - крик младенца; на - "На!" - реплика взрослого; св - погремушка, которую взрослый (мама) дал младенцу; е - гуление младенца; ти - ходики; ни - лепет младенца; ха - выдох собаки; дити - ходики; ваф - мягкий лай большой собаки; рику - чириканье канарейки (щегла); ваф - мягкий лай большой собаки; рик - чириканье канарейки (щегла); угу - гуление младенца; лйа - кукла-неваляшка с нотой "ля"; ть - ребенок бьет ладошкой по мягкому; ваф - мягкий лай большой собаки; рики - чириканье канарейки (щегла); аку - "Агу!" - реплика взрослого; лы - лепет младенца; ваф - мягкий лай большой собаки; рики - чириканье канарейки (щегла); га - гуление ребенка; ри - чириканье канарейки (щегла); ллы - лепет младенца; ваф - мягкий лай большой собаки; рики - чириканье канарейки (щегла); б - глухой звук, выхаркивание собаки; аль - звонкий лай собаки; ш - шепот, шипенье на собаку: "Тише!" / или в камине дрова; ии - восторг младенца; зл - звон цепи собаки (она улеглась); ыи - крик младенца; крака - треск дерева (в камине); ди - удар по металлическому, м.б., специальной игрушке; лы - лепет младенца; бу - лепет младенца; ду - дудит (папа?); т - ребенок бьет ладошкой по мягкому; ва - лепет ребенка; ск - треск дерева в камине; у - гуление младенца; с - треск дерева в камине; а - крик младенца; ть - ребенок бьет ладошкой по мягкому; би - игрушечная машинка (клаксон) бибикает; ть - ребенок бьет ладошкой по мягкому; иа - зевок собаки; би - игрушечная машинка (клаксон) бибикает; ж - жужжит какая-то заводная игрушка; а - крик младенца; ть - ребенок бьет ладошкой по мягкому; ни - лепет младенца; ха - выдох собаки; дитидети - ходики; ваф - мягкий лай большой собаки; рик - чириканье канарейки (щегла); угу - гуление; лйа - кукла-неваляшка с нотой "ля"; ть - ребенок бьет ладошкой по мягкому; ваф - мягкий лай большой собаки; рики - чириканье канарейки (щегла); ра - скребущий звук как по ребристой или сетчатой металлической поверхности кроватки или скрип дверцы (ребенок, вероятно, старший, что-то взял и проводит им вдоль кровати или дверцей скрипит), зб - младенец - в ответ - хлопает по звенящей сетке кроватки; ой - "Ой!" - реплика взрослого; н - лепет; ик - икание (кого: собаки или младенца? Скорее младенца); ваф - мягкий лай большой собаки; рики - чириканье канарейки (щегла); зл - звон ошейника собаки (собака подошла), а - 1 крик младенца; дей - музыкальная игрушка типа ксилофона или подвешенная на кроватке; ваф - мягкий лай большой собаки; рики - чириканье канарейки (щегла); у - младенец гулит; ж - жужжит какая-то заводная игрушка; а - крик младенца; с - треск дерева в камине; ны - ребенок хныкает или лепечет; й - взвизгивание младенца, б - глухой звук, выхаркивание собаки; ар - рычание собаки, ма - "Ма!" - лепет, а не призыв ребенка еще, но взрослые приписывают этот смысл; лей - звяканье (колокольчика на кроватке, к которой подошла мать?).
Кольцевой характер затекста: с призыва матери начинается и призывом же матери заканчивается.
Сюжет довольно прост: с прогулки пришла домашняя большая собака, вошла в комнату, где младенец в манеже активно общается с родителями и братом (сестрой). Когда собака подала голос, на нее шикнули (хотя глуховатое "Ваф" собаки не вызывает реакция людей - ни младенца, ни взрослых). В комнате уютно: чирикает канарейка, отбивают так ходики, трещат поленья в камине. Младенец лепечет и гулит, а иногда заходится счастливым повизгиванием. Семейный рай.
Уточним возраст ребенка. Описанная в этом слое затекста речевая активность присуща вполне определенному периоду онтогенеза. Точность датировки - 1–2 месяца! (Если иметь в виду нормально развивающегося ребенка).
Когда Корней Иванович писал этот текст, у него уже был опыт наблюдений за младенчеством своих четверых детей. И предполагаемый нами возраст - 7–8 месяцев от роду - детям Чуковского было либо зимой (мальчикам Коле и Бобу), либо осенью (девочкам Лиде и Муре), т. е. в то время, когда камин (или печка) затоплены, а окно закрыто от холодного северного (финского или петроградского) ветра.
Героем этого отрывка является, однозначно, не старший ребенок Коля; возможно, средние по возрасту дети - Лида или Боб. Тогда действия старшего ребенка (игра с кроватной сеткой) вполне адекватны трех-шести летнему возрасту. И действие в этом случае происходит не в городе Петрограде (младенчество первенца), а в финской дачной Куоккале (младенчество остальных детей).
Но если исходить из степени привязанности Чуковского к своим детям, то побеждает фаворитка Мура (спонтанные приступы плохого настроения Корнея Ивановича могли относиться "к первенцу Коле, и к Лиде, и, реже, к Бобе, и только к младшей, к Муре - никогда" [155]).
Перед нами ни больше, ни меньше, как энциклопедия младенческой речи. 7–8 месяцев - самый интересный для Чуковского возраст: уже налицо сложные, богатые звуки (лепет появляется в 6–7 месяцев), развитая интеллектуальная (исследовательская) деятельность. Имеется и совместная деятельность детей (старший ребенок вовлекает в предметную деятельность младшего). Вспомним: малыш в ответ на звонкое игровое и предметное действие брата или сестры (когда металлическим предметом провели вдоль ребристой или ячеистой кроватки) сам на радостях стал трясти свою кроватку (она как бы превратилась в общую большую игрушку), на что тут же среагировали мать или отец.
Почему более старший возраст не так интересен детскому поэту? Там обеднение звуков, кольцевые, повторяющие действия-игры с игрушками и бытовыми предметами и, главное, меньше эмоционального общения?
Как обрабатывать фонограмму? Поскольку наша цель - выявление характера реагирования ребенка на стимулы, введем в качестве инструмента анализа баллы за активность младенца - от 0,5 до 3 (при анализе взаимодействий учитывается реакция ребенка на последний звук): 0,5 балла присуждается реакциям на звуки, раздающиеся от двух почти одновременных стимулов (например, мать протягивает игрушку ребенку и говорит при этом: "На!"); 1 балл - один ответ на один стимул: спокойная активность (уже освоенный вид разговора - гуление и крик); 2 балла - средняя активность, новый вид разговора - лепет; 3 балла - высшая активность, аффект (визг восторга; шлепанье ладошкой).
Всего в этом отрывке-зачине 57 звуковых стимула и 31 речевая реакция ребенка на них. Самое большое количество стимулов (26,3 %) - это наиболее развивающие в этом возрасте обращения взрослых к младенцу, опосредованные игрушками. Таким образом, стимульная среда максимально насыщена развивающими звуками и разнообразна.
Индекс откликаемости по каждой группе стимулов выражается в количестве реакций ребенка, деленных на количество стимулов.