Тринадцатый чтец (стихотворение "После грозы"):
Ночью я видел:
Ломались березы!
Видел: метались цветы!
Гром, рассылающий
Гибель и слезы,
Всех настигал с высоты!
Как это страшно
И все-таки мудро:
Гром роковой перенесть,
Чтоб удивительно
Светлое утро
Встретить, как светлую весть!
(Вспыхнул светящийся
Солнечный веер,
Дышат нектаром цветы,
Влагой рассеянной
Озеро веет,
Полное чистой воды!)
Четырнадцатый чтец (стихотворение "Зимняя песня"):
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
(Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное – все забывается,
Светлые звезды горят!)
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
(В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.)
Пятнадцатый чтец (стихотворение "Зеленые цветы"):
Светлеет грусть, когда цветут цветы,
Когда брожу я многоцветным лугом
Один или с хорошим давним другом,
Который сам не терпит суеты.
За нами шум и пыльные хвосты -
Все улеглось! Одно осталось ясно -
Что мир устроен грозно и прекрасно,
Что легче там, где поле и цветы.
(Остановившись в медленном пути,
Смотрю, как день, играя, расцветает.
Но даже здесь… чего-то не хватает…
Недостает того, что не найти.
Как не найти погаснувшей звезды,
Как никогда, бродя цветущей степью,
Меж белых листьев и на белых стеблях
Мне не найти зеленые цветы…)
Ведущий :
Николай Михайлович Рубцов погиб в январе 1971 г. В городе Тотьме, на Вологодчине, ему был поставлен памятник.
Чтец (стихотворение В. Скорынкина):
Изморозь дрожит над перевозами,
К вечеру погасла бирюза…
На скамье сидит он под березами -
Горестный и чистый, как слеза.
<…>
Что ему приснилось – дом у пристани
Иль погост заросший у реки?
Он всегда тревожился так искренне:
– Ты себя, Россия, береги!
Катит воды медленная Сухона.
Там, где пристань, – пожелтела мгла.
Исповедь поэта недослушана.
Родина его не сберегла.
Двадцатый чтец (стихотворение В. Телегиной "Памяти Н. Рубцова "):
Слишком поздно мы любим поэтов,
Собираемся их уберечь.
Слишком поздно, когда недопетой
Угасает тревожная речь…
<…>
Все могло бы сложиться иначе!
Но в январской буранной гульбе
Все яснее я слышу, как плачет,
Как печалится Русь о тебе.
<…>
И поешь ты у темных околиц,
У задымленных снегом крылец -
Самый чистый ее колоколец,
Самый русский ее бубенец.
Шел ли ты вологодской дорогой
Или вел по Тверскому друзей -
Все тревога, тревога, тревога
Из души исходила твоей.
Бесприютно мотаясь по свету,
Сам своим неудачам смеясь,
Ты читал нам любимых поэтов,
Как бы заново жить торопясь…
Ведущий:
У Рубцова есть шутливое стихотворение "Экспромт":
Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом еще на чем-то вроде,
Потом верхом, потом пешком
Пройду по волоку с мешком -
И буду жить в своем народе!
Он, конечно, будет жить в своем народе, как будут жить свободные, глубокие, печальные и светлые звуки его стихов, будет звучать его негромкий и добрый поэтический голос. И чистая звезда его души, его поэзии будет светить нам в пути.
(Вновь звучит песня "В горнице" в исполнении Г. Яутакайте)
5. "Я говорю с тобой из Ленинграда…" (Судьба и поэзия Ольги Берггольц) (8 класс)
ЦЕЛИ:
1) ознакомление учащихся с жизнью и поэзией О. Берггольц;
2) воспитание ненависти к фашизму, к насилию;
3) развитие патриотизма, мужества, сострадания.
ОФОРМЛЕНИЕ ВЕЧЕРА:
Портрет О. Берггольц, гравюры с видами блокадного Ленинграда, грампластинка "Ольга Берггольц – человек, поэт, патриот. Записи разных лет".
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
1) первый ведущий;
2) второй ведущий;
3) чтецы.
ХОД ВЕЧЕРА
…И гордости своей не утаю,
Что рядовым
Вошла в судьбу твою,
Мой город, в званье твоего поэта.
…И люди слушали стихи,
Как никогда, – с глубокой верой,
В квартирах черных, как пещеры,
У репродукторов глухих.
О. Берггольц.
(эпиграф пишется на доске или на отдельном плакате)
Звучит грампластинка с записью голоса О. Берггольц (стихотворение "Дальним друзьям"):
С этой мной развернутой страницы
Я хочу сегодня обратиться
К вам, живущим в дальней стороне.
Я хочу сказать, что не забыла,
Никого из вас не разлюбила,
Может быть, забывших обо мне.
Верю, милые, что все вы живы,
Что горды, упрямы и красивы.
Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес – может, пригодится? -
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок.
Вы не смейтесь: я беру не много
На себя: я встречу у порога,
В красный угол сразу посажу.
Расспрошу о ваших неудачах,
Нету слез – сама за вас поплачу,
Нет улыбки – шуткой разбужу.
Оттого на все хватает силы,
Что, заветы юности храня,
Никого из вас не разлюбила,
Никого из вас не позабыла,
Вас, не позабывших про меня.
Первый чтец : Ольга Федоровна Берггольц родилась 3 мая 1910 года в Петербурге в семье врача.
В 1925 г. пришла в литературное объединение рабочей молодежи – "Смена" и встретила Б. Корнилова (первого мужа), с которым позднее училась на Высших курсах при Институте истории искусств и которого потеряла в годы репрессий. Она училась у таких преподавателей, как Тынянов, Эйхенбаум, Шкловский. Окончила филологический университет и уехала в Казахстан, где работала в газете. Но в начале 1937 г. ее судьба резко меняется, ее обвиняют в связях с "врагами народа", но, к счастью, реабилитируют в 1939 г. В это же время в ее поэзии появляются грусть и тоска. Она, подобно тысячам ленинградцев, стойко переживала блокаду, и сумела выразить чувства и свои и многих в свих стихах.
Первый ведущий :
Ленинград – ее город, ее любовь. Она – его муза, его поэтесса. Здесь, в домике на Невской заставе, она родилась и росла. Здесь она много работала, писала стихи, пьесы. Сюда она возвращалась из своих поездок.
Второй ведущий :
Сегодня мы открываем книгу жизни и поэзии О. Берггольц на странице, повествующей о днях блокады Ленинграда. Мы услышим голос самой поэтессы, ее стихи, воспоминания, страницы дневников.
Звучит запись голоса О. Берггольц: "То, что мы останемся в Ленинграде, как бы тяжело ни сложилась его судьба, – это мы решили твердо с первых дней войны. Я должна была встретить испытание лицом к лицу. Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили же мы для чего-то все предшествующие годы".
Второй чтец (стихотворение "Мы предчувствовали полыханье…"):
Мы предчувствовали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
Горьких лет гонения и зла,
Но в слепящей вспышке поняла:
Это не со мной – с тобою было,
Это Ты мужалась и ждала.
Первый ведущий :
О. Берггольц почти ежедневно выступала по радио, обращаясь к жителям осажденного города. Ее негромкий певучий голос, в котором слились боль, страдание и героизм защитников Ленинграда, говорил правду о городе, ничего не сглаживая, не украшая. И вся страна знала, что Ленинград и в кольце блокады продолжает жить и бороться.
Звучит грампластинка: "Представьте себе огромную, метров в 60, нетопленую студию ленинградского радио. В центре ее стоит обыкновенная железная печка, и в ней потрескивают ножки разбитого стула. А перед микрофоном, подстриженная под мальчика, стоит молодая женщина. Это О. Берггольц собирается говорить с Ленинградом, вступающим в год сорок второй, и прочесть свое новое стихотворение "Второе письмо на Каму"".
Звучит запись голоса О. Берггольц:
Вот я снова пишу на далекую Каму.
Ставлю дату – двадцатое декабря.
Как я счастлива, что горячо и упрямо
Штемпеля Ленинграда на конверте горят.
Штемпеля Ленинграда… Это надо понять!
Все защитники города понимают меня.
Ленинград в декабре, Ленинград в декабре…
О, как ставенки стонут на темной горе.
Как угрюмо твое ледяное жилье,
Как врагами изранено тело твое!
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
Знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,
Вместе с ним принимала известия первых побед.
Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
"Живы. Выдержим. Победим".
Второй ведущий :
Чем больше сгущалась опасность, нависшая над городом, тем ближе была О. Берггольц к своим читателям. Ее стихи – настоящий блокадный дневник.
Четвертый чтец (изпоэмы "Твой путь"):
… И на Литейном был один источник.
Трубу прорвав, подземная вода
Однажды с воплем вырвалась из почвы
И поплыла, смерзаясь в глыбы льда.
Вода плыла, гремя и коченея,
И люди к стенам жались перед нею.
Но вдруг один, устав пережидать, -
Наперерез пошел по корке льда,
Ожесточась, пошел, но не прорвался,
И, сбит волной, свалился на ходу,
И вмерз в поток, и так лежать остался,
Здесь на Литейном, видный всем, – во льду.
А люди утром прорубь продолбили
Невдалеке и длинною чредой
К его прозрачной ледяной могиле
До марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
Ходить сюда, – не говори: "Забудь"
Я знаю все. Я тоже там была,
Я ту же воду жгучую брала.
<…>
Первый ведущий (из книги "Дневные звезды" гл. "Перекур"): "Уже за Невской тропинку мою пересекала поперечная. И так случилось, что в ту минуту, когда я подошла к этому малому перекрестку, столкнулась я с женщиной, замотанной во множество платков, тащившей на санках гроб…<…> Я остановилась, чтобы пропустить гроб, а она остановилась, чтобы пропустить меня, выпрямилась и глубоко вздохнула. Я шагнула, а она в это время рванула саночки. Я опять стала. А ей уже не сдвинуть с места санки…<…> Она ненавидяще посмотрела на меня из своих платков и еле слышно крикнула:
– Да ну, шагай!
И я перешагнула через гроб, а так как шаг пришлось сделать очень широкий, то почти упала назад и невольно села на ящик. Она вздохнула и села рядом.
– Из города? – спросила она.
– Да.
– Давно?
– Давно. Часа три, пожалуй.
– Ну что там, мрут?
– Да.
– Бомбит?
– Сейчас нет. Обстреливает.
– И у нас тоже. Мрут и обстреливает.
Я все-таки раскрыла противогаз и вытащила оттуда драгоценность: "гвоздик" – тонюсенькую папироску. Я уже говорила, что у меня их было две: одну я несла папе, а другую решила выкурить по дороге, у завода имени Ленина. Но вот не утерпела и закурила.
Женщина с неистовой жадностью взглянула на меня. В глубоких провалах на ее лице, где находились глаза, вроде что-то сверкнуло.
– Оставишь? – не сказала, а как-то просвистела она и глотнула воздуху.
Я кивнула головой. Она не сводила глаз с "гвоздика", пока я курила, и сама протянула руку, увидев, что "гвоздик" выкурен до половины. Ей хватило на две затяжки.
Потом мы встали, обе взялись за веревку ее санок и перетащили гроб через бугорок, на котором он остановился. Она молча кивнула мне. Я – ей. И опять, от столба к столбу, пошла к отцу".
Второй ведущий :
В 1970 г., на вечере в честь шестидесятилетия поэтессы, одна из сотрудниц Радиокомитета рассказала, что в суровые, голодные дни Ольга Федоровна подарила ей луковицу: "Возьми, тебе нужней, у тебя дети". По тем временам это был просто царский подарок. "И вот сегодня, – сказала женщина, – я хочу с благодарностью вернуть старый долг". Тут выбежала внучка выступавшей – она несла корзину, но не с цветами, а с большими разросшимися луковицами с длинными зелеными стрелками.
Первый ведущий :
Берггольц не только выступала по радио, часто вместе с родной бригадой она выбиралась на ленинградский фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.
Пятый чтец (стихотворение "Третья зона, дачный полустанок…"):
<…>
…Здесь шумел когда-то детский лагерь
На веселых ситцевых полях…
Всю в ромашках, в пионерских флагах,
Как тебя любила я, земля!
Это фронт сегодня. Сотня метров
До того, кто смерть готовит мне.
Но сегодня тихо. Даже ветра
Нет совсем. Легко звучать струне.
<…>
Знаю, смерти нет: не подкрадется,
Не задушит медленно она, -
Просто жизнь сверкнет и оборвется,
Точно песней полная струна.
…Как сегодня тихо здесь, на фронте.
Вот среди развалин, над трубой,
Узкий месяц встал на горизонте,
Деревенский месяц молодой.
И звенит, звенит струна в тумане,
О великой радости моля…
Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах,
Я люблю, люблю тебя, земля!
Второй ведущий :
Когда писала эти стихи, медленно, но неотвратимо умирал ее муж – Н. Молчанов. Тяжелобольной, обессилевший от невзгод и недоедания, он таял на глазах. Руководство радиокомитета решило помочь О. Берггольц с мужем эвакуироваться на Большую землю. Назначались сроки. Но каждый раз то что-то срывалось: то возникала необходимость в ее стихах, в участии в передачах, и она откладывала отъезд. 29 января 1942 г. Н. Молчанов умер.
Шестой чтец (стихотворение "Был день как день"):
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
Не плача, рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
Я тоже – ленинградская вдова.
<…>
Первый ведущий (фоном звучит Седьмая симфония Д. Шостаковича):
С июля 1941 г. в осажденном городе писал свою Седьмую симфонию композитор Д. Шостакович. Он посвятил ее Ленинграду.
Ольга Берггольц: "Первые звуки седьмой симфонии чисты и образны. Их слушаешь жадно и удивленно – так вот как мы когда-то жили, до войны, как мы счастливы-то были, как свободны, сколько простора и тишины было вокруг. Эту музыку хочется слушать без конца. Но внезапно и очень тихо раздается сухое потрескивание, сухая дробь барабанов. Начинают перекликаться инструменты оркестра. Война. Барабаны уже гремят так неистово, что трудно дышать. От них никуда не деться. Это враг на подступах к Ленинграду. Он грозит гибелью. Товарищи, это о нас, это о сентябрьских днях Ленинграда. Это наша великая бесслезная скорбь о наших родных и близких – защитниках Ленинграда<…>. В 4-й части тема войны переходит в тему грядущей победы, и немыслимой силы достигает торжественное, грозное ликование музыки. Товарищи, мы обязательно победим. Мы готовы на все испытания, которые еще ожидают нас, готовы во имя торжества жизни. Об этом свидетельствует Ленинградская симфония, созданная в нашем осажденном, голодающем, лишенном света и тепла, сражающемся городе".
Второй ведущий :
18 января 1943 г. ленинградская блокада была прорвана. Люди услышали, наконец, по радио: "Ленинградцы! Милые друзья! Товарищи по оружию и всем тяготам фронтовой жизни! Блокада прорвана. Поздравляем вас, дорогие! Это еще не окончательная победа, но радостное ее предвестие. Мы соединились со всей страной. Мы вздохнем теперь полной грудью и, как никогда, уверены, что недалека теперь окончательная победа над фашизмом".
Звучит запись голоса О. Берггольц (стихотворение):
Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?
А я могу любить…
А мне не счесть души моей богатства.
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Грозишь? Грози. Свисти со всех сторон.
Мы победили. Ты приговорен.
Обстрел затих. Зарею полон город,
Сменяются усталые дозоры,
На улицах пустынно и светло,
Сметают в кучи дворники стекло,
И неустанным эхом повторен
Щемящий, тонкий, шаркающий звон,
И радуги бегут по тротуарам
В стеклянных брызгах.
В городе весна,
Разбитым камнем пахнет и пожаром,
В гранитный берег плещется волна,
Как сотни лет плескалась.
Тишина.
Первый ведущий :
Розы растут на братских могилах Пискаревского кладбища. Огромны они, братские могилы. И много их. Полмиллиона ленинградцев покоится здесь! Бесконечны гранитные плиты с высеченными датами: "1941", "1942". Идут на кладбище поклониться праху героев люди… Здесь старые ленинградцы, пережившие блокаду… Молодежь, пионеры, иностранные гости. Горит вечный огонь.