Звучит запись голоса О. Берггольц : "Когда Ленинградский Совет депутатов трудящихся предложил мне сделать надпись на Пискаревском кладбище, надпись, которая должна быть высечена на гранитной стене, не скрою, что вначале это предложение испугало меня. Но архитектор Левинсон сказал мне как-то: "Поедемте на кладбище". Был ненастный, осенний ленинградский день, когда мы пробрались на окраину Ленинграда. Мы шли среди еще абсолютно неоформленных курганов, а не могил. Но уже за ними была огромная гранитная стена, и там стояла женщина с дубовым венком в руках. Невыносимое чувство печали, скорби, полного отчуждения настигло меня в ту минуту, когда я шла по этим мосткам, по этой страшной земле, мимо этих огромных холмов-могил, к этой еще слепой и безгласной стене. Нет, я вовсе не думала, что именно я должна дать этой стене голос. Но ведь кто-то должен был дать ей это – слова и голос. И, кроме того, была такая ненастная ленинградская осень, и казалось мне, что времени уже не оставалось. Я поглядела вокруг, на эти страшнейшие и героические могилы, и вдруг подумала, что нельзя сказать проще и определенней, чем:
Здесь лежат ленинградцы,
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы…
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции,
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем:
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
Никто не забыт, и ничто не забыто!"
Седьмой чтец (стихотворение С. Давыдова "Осень на Пискаревском"):
Проливная пора в зените,
Дачный лес почернел и гол.
Стынет памятник
На граните -
Горевые слова Берггольц.
<…>
Ленинградец душой и родом,
Болен я сорок первым годом,
Пискаревка во мне живет, -
Здесь лежит половина города
И не знает, что дождь идет.
<…>
Наши матери, наши дети
Превратились в эти холмы…
Больше всех,
Больше всех на свете
Мы фашизм ненавидим.
Мы!
<…>
Первый ведущий :
"Здесь оставлено сердце мое", – писала О. Берггольц о своем городе. Ее голос был голосом Ленинграда. Он дарил людям надежду, помогая им жить бороться.
6. "Начинается плач гитары…" (Судьба и поэзия Ф. Г. Лорки)
ЦЕЛИ:
Познакомить учащихся с поэзией и жизнью Ф. Г. Лорки, развить поэтическиое чувтсво учеиков.
ПЛАН:
1. Р. Рождественский. "Гитара Гарсия Лорки".
2. Поэты приносят свои песни из будущего. За это их убивают.
3. А. Вознесенский о Гарсиа Лорке.
4. Детство – родное андалузское селенье.
5. Гранада – песенный город, заточенный в горах.
6. Завораживающее искусство андалузской песни.
7. Театр – школа смеха и слез.
8. Фашизм и антифашистские взгляды Лорки. "Романс об испанской жандармерии".
9. "Поэт ненавидит тирана". Фашистский мятеж. Лорка – одна из первых его жертв.
10. Розы на крестном пути. Гарсиа Лорка – в памяти и сердце испанского народа.
11. Из воспоминаний о поэте.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
1) первый ведущий;
2) второй ведущий.
ХОД ВЕЧЕРА
...
Истинная поэзия – это любовь, мужество и жертва.
Ф. Гарсиа Лорка
(эпиграф пишется на доске или на отдельном плакате)
(Н. Осипов. "Плач гитары". Чтение на фоне музыки)
Первый ведущий читает стихотворение Р. Рождественского. "Гитара Гарсиа Лорки":
А одна струна – тетива,
Зазвеневшая из темноты.
Вместо стрел в колчане – слова.
А когда захочу – цветы.
А вторая струна – река.
Я дотрагиваюсь до нее.
Я дотрагиваюсь слегка.
И смеется детство мое.
Есть и третья струна – змея.
Не отдергивайте руки:
Это просто придумал я -
Пусть боятся мои враги.
А четвертая в небе живет.
А четвертая схожа с зарей.
Это – радуга, что плывет
Над моею бедной землей.
Вместо пятой струны – лоза.
Поскорее друзей зови!
Начинать без вина нельзя
Ни мелодии, ни любви.
А была и еще одна
Очень трепетная струна.
Но ее – такие дела -
Злая пуля оборвала.
Первый ведущий :
Федерико Гарсиа Лорка родился 5 июня 1898 г. в андалузском селении Фуэнос Вакерос ("Пастуший Ключ"), недалеко от Гранады. "Мое детство – это село и поле. Пастухи, небо, безлюдье". "Мое родное селение стоит на воде. Там и тут журчат по канавам потоки, а летом в высоких тополях слышится музыка ветра. В самом сердце селения бьет неиссякаемый ключ, а над крышами высятся голубые горы…".
Детство Лорки – это песни матери о темных дорогах и загадочных всадниках, это жалобный плач гитары в отцовских руках, лунный свет, шорох крахмальных юбок и бренчание монист проходящих цыганок. Отблеск детства – в его стихах:
Ладони ветра живые
небесные гладят щеки -
за разом раз, за разом раз.
У звезд глаза голубые
стянулись в узкие щелки -
за глазом глаз, за глазом глаз.
Большая Медведица
кверху брюшком
кормит созвездья своим молоком.
Ворчит, урчит:
"Дети-звезды, ешьте, пейте,
светите и грейте!"
"Мама, хотел бы я стать серебром".
"Холодно будет, сынок".
"Мама, а если я стану ручьем?"
"Холодно будет, сынок".
"Вышей меня в изголовье своем!"
"Видишь, вот первый стежок".
Второй ведущий :
Мать Гюго читала.
Догорал в закате
Голый ствол каштана.
Словно рыжий лебедь,
Выплывший из тины,
Умирало солнце
В сумерках гостиной.
Зимними полями,
Дымными от стужи,
Плыли за отарой
Призраки пастушьи.
В этот день я розу
Срезал потаенно.
Пламенную розу
Сумрачного тона,
Как огонь каштана
За стеклом балкона.
Первый ведущий :
Всегда жило в его сердце родное андалузское селенье:
На темени горном,
на темени голом -
часовня.
В жемчужные воды
столетние никнут
маслины.
Расходятся люди в плащах,
а на башне
вращается флюгер.
Вращается денно,
вращается нощно,
вращается вечно.
О, где-то затерянное селенье
в моей Андалузии
слезной…
Второй ведущий :
Отрочество поэта прошло в Гранаде – одном из самых древних и прекрасных городов Испании. Это город, наполненный звоном водяных струй, цветами, музыкой:
Гвадалквивир струится
В тени садов апельсинных.
Твои две реки, Гранада,
Бегут от снегов в долины.
В кудрях у Гвадалквивира
Пламенеют цветы граната.
Одна – кровью, другая – слезами
Льются реки твои, Гранада.
Проложены по Севилье
Для парусников дороги.
По рекам твоим, Гранада,
Плавают только вздохи.
Но разве уносят реки
Огни болотного горя?
Они апельсины и мирты
Несут в андалузское море.
Первый ведущий :
У Гранады 2 реки, 80 колоколен, 4000 водостоков, 50 родников и 1001 фонтан. Кроме того, Гранадский собор, дворец Альгамбра – шедевр Мавританского зодчества, множество холмов и часовен. А над всем этим великолепием высятся горы.
Вверху на башне старинной
В узорах дикого хмеля
Огнем свечей опоясан
Высокий стан Сан-Мигеля.
В окне своей голубятни
По знаку ночи совиной
Ручной архангел садится
В пернатый гнев соловьиный.
Дыша цветочным настоем,
В тоске по светлым полянам
Эфеб трехтысячной ночи
Поет в ковчеге стеклянном.
…Один Сан-Мигель на башне
Покоится среди мрака,
Унизанный зеркалами
И знаками Зодиака,
Владыка несчетных чисел
И горних миров небесных
В берберском очарованье
Заклятий и арабесок.
Второй ведущий :
Лорка писал, что в Гранаду нужно вслушаться. Лицо города – песни, по ним узнается его пульс. Гранада создана для музыки, потому что это песенный город, заточенный в горах, город, где мелодию шлифуют, хоронят и длят стены и скалы. Здесь поют и пляшут. Здесь звучат колокола, кастаньеты, бубны и, конечно, гитары.
(Х. Малатс. Серенада. Чтение на фоне музыки)
Первый ведущий :
Начинается плач гитары.
Разбивается чаша утра.
Начинается плач гитары.
О, не жди от нее молчанья,
Не проси у нее молчанья!
Неустанно гитара плачет,
как вода по каналам – плачет,
как ветра над снегами – плачет,
не моли ее о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
Так плачет стрела без цели,
Так песок раскаленный плачет
О прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
Под угрозой змеиного жала.
О, гитара, бедная жертва
Пяти проворных кинжалов!
Второй ведущий :
Лорка хорошо знал народную испанскую песню, особенно ему был близок андалузский фольклор. На фольклор Андалузии оказали влияние арабское владычество, а также цыганские песни и танцы.
Андалузская песенная культура – канте хондо ("глубокое пение") – одна из древнейших в Европе. Это неповторимое сочетание двух стихий: музыки и поэзии. Это глубокий духовный подтекст, особая манера исполнения, создающая впечатление поющейся прозы, и, конечно, вдохновенные гитарные импровизации.
Испанская песня умела рассказать и о лютой тоске, и о горькой доле, и о всемогущей любви, и о непоправимой утрате. Лорка, высоко ценивший и глубоко понимавший народное искусство, в своей "Поэме канте хондо" пытается расколдовать народные мелодии, превратить музыку в слово.
И ему удается постичь завораживающее искусство андалузской песни: в нескольких строчках сказать все, недоговорив.
Первый ведущий :
Поступь сигирийи
Бьется о белые плечи
бабочек черная стая.
Белые змеи тумана
След заметают.
И небо земное
Над млечной землею.
За вещим биением ритма
Спешит она в вечной погоне
С тоскою в серебряном сердце,
С ножом на ладони.
Куда ты несешь, сигирийя,
Агонию певчего тела?
Какой ты луне завещала
Печаль олеандра и мела?
И небо земное
Над млечной землею.
Второй ведущий :
Ночь
Светляк и фонарик,
Свеча и лампада…
Окно золотистое
В сумерках сада
Колышет крестов силуэты.
Светляк и фонарик,
Свеча и лампада.
Созвездье
Севильской саэты.
Первый ведущий :
Дорога
Едут сто конных в черном,
головы опустив,
по небесам, простертым
в тени олив.
Им ни с Севильей, ни с Кордовой
встреча не суждена,
да и с Гранадой, что с морем
разлучена.
Сонно несут их кони,
словно не чуя нож,
в город крестов, где песню
бросает в дрожь.
Семь смертоносных криков
всем им пронзили грудь.
По небесам упавшим
лежит их путь.
Второй ведущий :
Шесть струн
Гитара,
и во сне твои слезы слышу.
Рыданье души усталой,
души погибшей
из круглого рта твоего вылетает,
гитара.
Тарантул плетет проворно
звезду судьбы обреченной,
подстерегая вздохи и стоны,
плывущие тайно в твоем водоеме.
Первый ведущий:
Танец
В ночи сада,
выбеленном мелом,
пляшут шесть цыганок
в белом.
В ночи сада…
Розаны и маки
в их венках из крашеной
бумаги.
В ночи сада…
Будто пламя свечек,
сумрак обжигают
зубы-жемчуг.
В ночи сада,
за одной другая,
тени всходят, неба
достигая.
Второй ведущий :
"Поэзия не знает границ, – писал Лорка. – Вот вы возвращаетесь домой промозглым утром, подняв воротник, от усталости едва волоча ноги, а она ждет вас на пороге. А может, у ручья или на ветке оливы, или на скате крыши… Везде есть своя тайна, и поэзия – это тайна, которая живет во всем. Мимо идет человек, вы взглянули на женщину, пес перебежал дорогу – все это поэзия…". Казалось, перед Лоркой расступались границы невозможного. В его стихах звучат голос моря, дыхание гор, язык деревьев, голоса скрипок, плач гитары. Но все в его поэзии – грань: сна и яви, реального и мистического, счастья и беды, света и тьмы. Все здесь – тайна: в необыкновенно красивых образах, в самом словесно-музыкальном созвучии, таком завораживающем:
Деревья,
на землю из сини небес
пали вы стрелами грозными.
Кем же были пославшие вас исполины?
Может быть, звездами?
Ваша музыка – музыка птичьей души,
Божьего взора
И страсти горней.
Деревья,
Сердце мое в земле
Узнают ли ваши суровые корни?
Первый ведущий :
Я твое повторяю имя
По ночам во тьме молчаливой,
Когда собираются звезды
К лунному водопою.
И смутные листья дремлют,
Свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
Пустотою из звуков и боли,
Обезумевшими часами,
Что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя
Этой ночью во тьме молчаливой,
И звучит оно так отдаленно,
Как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
И печальней, чем дождь усталый.
Полюблю ли тебя я снова,
Как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
Когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
Как ромашку, ее обрывая!
Второй ведущий :
Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
Лазурные губы…
– Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?
– Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.
– Юноша с темною кровью,
что в ней шумит, не смолкая?
– Это вода, сеньор мой,
вода морская…
– Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?
– Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.
– Сердце, скажи мне, сердце, -
откуда горечь такая?
– Слишком горька, сеньор мой,
вода морская…
А море смеется
У края лагуны.
Пенные зубы,
Лазурные губы.
Первый ведущий :
Все дрожит еще голос,
одинокая ветка,
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.
Ночью девушка в поле
тосковала и пела -
И ловила ту ветку,
но поймать не успела.
Ах, луна на ущербе!
Сотни серых соцветий
оплели ее тело.
И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.
Второй ведущий :
И тополя уходят,
но след их озерный светел.
И тополя уходят,
но нам оставляет ветер.
А он умирает ночью,
обряженный черным крепом.
Но он оставляет эхо,
плывущее вниз по рекам.
А мир светляков нахлынет -
и прошлое в нем потонет.
И крохотное сердечко
раскроется на ладони.
Первый ведущий :
Лорка всегда любил театр. Он организовал университетский бродячий театр "Ла Баррака", который кочевал по Испании, знакомя зрителей с классическим репертуаром. Он ставил и свои пьесы, сочинял для них музыку, рисовал костюмы, декорации. "Театр, – говорил Лорка, – это школа смеха и слез; это свободная трибуна, с которой должно обличать лживую или ветхую мораль, представляя через живые судьбы вечные законы сердца и души человеческой". Не только пьесы, но и многие стихи поэта – настоящий театр, "школа смеха и слез", в которой перед нами предстают "вечные законы сердца и души человеческой".
("Как улитка отправилась путешествовать и кого она встретила в пути". Инсценировка стихотворения)
Второй ведущий :
В окно постучала полночь,
и стук ее был беззвучен.
На смуглой руке блестели
браслеты речных излучин.
Рекою душа играла
под синей ночною кровлей.
А время на циферблатах
уже истекало кровью.
Первый ведущий :
В воздухе все более и более явственно ощущалась тревога: к власти рвался фашизм. Все громче звучит лозунг "Смерть интеллигенции!". Страх, ненависть к свободной мысли, террор – вот что определяет ситуацию в Испании к 1936 г.
В той Испании культуре не было места. Часть интеллигенции ушла в изгнание, эмигрировала. Тем, кто остался, суждено было выстрадать свои убеждения.
В это жестокое время, в апогее политической борьбы, Лорка первым ставит свою подпись под такими документами, как антифашистские манифесты 1933 и 1935 гг., воззвание к интеллигенции. Его высказывания этих лет весьма определенны: "Я брат всем людям, и мне отвратительны те, кто любит родину вслепую и приносит себя в жертву пустым националистическим идеалам".
"На этой земле я всегда буду с теми, у кого ничего нет. С теми, кто лишен всего, даже покоя нищеты… Мы, я имею в виду интеллигенцию, призваны принести жертвы".
"Гранада научила меня быть с теми, кого преследуют: с цыганами, неграми, евреями, маврами".
"Цыгане – воплощение благородства, вольности, гордости. Когда они в неволе – это противоестественно".
Второй ведущий ("Песня убитого цыгана"):
Двадцать и два удара.
Двадцать и три с размаху.
Меня обряди ты, мама,
В серебряную бумагу.
Воды, господа гвардейцы!
За каплю вознаградится!
Воды, где весло и солнце!
Воды мне, воды, водицы!
Ай, полицейский начальник
Там наверху на диване!