В представлении русского человека живёт образ русалки – образ, вышедший за пределы верования, образ легенды, сказки, образ-стандарт. Корнями своими он восходит к древним верованиям, однако укреплен и уточнен в представлениях современного человека не мифологическими рассказами, а профессиональным искусством – литературой и живописью. Мы являемся свидетелями своеобразного процесса. Древние мифологические представления легли в основу как фольклорных, так и литературных произведений о русалке – демоническом женском образе. С течением времени сложный фольклорный образ блекнет, стирается, верование уходит из народного быта. Литературный же образ русалки, чеканный и выразительный, живёт как явление искусства и способствует жизни этого образа уже не как элемента верования, а как пластического представления в массовом искусстве, в быту и в речи.
V. Рассказы о домовом
В "Описании древнего славянского языческого баснословия" М. Попова о домовом сказано: "Сии мечтательные полубоги у древних назывались гениями, у славян защитителями мест и домов, а у нынешних суеверных простаков почитаются домашними чертями".
Примерно то же о домовом или "дедушке домовом" писал и М. Чулков, отмечая, что многобожие, т.е. идолопоклонство и суеверие, "этот великий неприятель человеческого разума содержал прежде и ныне часто содержит под своим игом многие народы, не выключая и людей ученых... Верят, что во всяком доме живёт чёрт, под именем домового, он ходит в доме по ночам в образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется не ко двору".
В "Славянской мифологии" А.С. Кайсарова указывается, что "домашние черти" были двух родов – добрые и злые, и паши предки "почитали себя щастливыми, имея одного из первых у себя дома в гостях; тогда думали сии простые люди, всё должно быть благополучно, лошади будто бы жирели, хлебные овины наполнялись и проч. Когда же приходил злой дух, то всякие, говорят, терпели от него беспокойства; даже неучтивость его могла до того простираться, что, наконец, принужден будешь вовсе оставить дом".
Этих примеров достаточно, чтобы убедиться, что первые исследователи представлений русских о домашних духах, с одной стороны, рассматривали их как одну из ипостасей чёрта, нечистой силы, а с другой – устанавливали их тесную связь с домом и хозяйством. Все они очень сходно указывают и на основные функции домового, причем характеристика домового совпадает с информациями и рассказами о нем, собранными и записанными на протяжении последующих двух веков.
Вера в домового была общераспространенной на Руси, и рассказы о нем длительное время не вызывали сомнений в силу представлений, что он обязательный, близкий участник жизни крестьянина, покровитель его хозяйства, защитник его дома. Поэтому неудивительно, что из числа образов низшей мифологии, представителей потустороннего мира, именно образ домового оказался наиболее стабилен и живуч.
В рассказах о домовом совершенно нет того священного трепета, который так ощутим в быличках и бывальщинах о духах природы. Зато домашние духи лишены того поэтического ореола, который характерен для образа водяного, лешего и особенно русалки.
При рассмотрении рассказов о домовом, бытовавших в русской деревне XVIII – начала XX в., нет нужды обращаться к генезису этого образа, т. к. вопрос этот не вызывает сомнения и может считаться давно решенным. "Образ домового совершенно ясен, – констатирует С.А. Токарев, – и в вопросе о происхождении его нельзя ошибиться". Верованиям о домашних духах, которые рассматриваются в многочисленных этнографических исследованиях, посвящена интереснейшая по своим общим положениям и богатая по материалу монография крупного финского ученого Лаури Хонко. Исследование это чрезвычайно облегчает фольклористический анализ рассказов и о русском домовом, сюжеты которых входят в единый типологический цикл фольклора о домашних духах.
Обыденностью, будничностью этих представлений, очевидно, объясняется и то, что образ домового остался чужд народному изобразительному искусству и таким традиционным и древним жанрам словесного фольклора, как песня, сказка и былина. Он живёт лишь в несказочной "деловой" прозе, т.е. в информациях, утверждающих несомненность его существования, рисующих его поведение, отношение к людям и скотине, в быличках и бывальщинах, повествующих о связанных с ним случаях жизни и быта русской деревни, о его вмешательстве в людские судьбы, в хозяйственную жизнь семьи, покровителем которой он считался.
На протяжении XIX – начала XX в. краеведы, этнографы, любители-корреспонденты с мест не только подчеркивали, что вера в домового является общераспространенной, но и утверждали, что, согласно народным представлениям, он живёт в каждом доме. Например, корреспондент Тенишевского бюро писал из Смоленской губернии: "Почти поголовно крестьяне все безусловно верят в существование домового и жилищем его считают темные углы, верх потолка, подполье, и чаще всего хлевы". С такой же уверенностью писал о вере в домового и корреспондент Русского географического общества из Нижегородской губернии: "Крестьяне все почти убеждены, что в каждом доме живёт домовой". В "Воронежском литературном сборнике" указывалось, что домовой занимает первое место в демонологии воронежских крестьян и что, согласно поверью, "никакой дом не может стоять без домового".
"Крестьяне твердо убеждены, – писал корреспондент Тенишева из Сольвычегодского уезда Вологодской губернии, – что в каждом доме есть домовой, живёт он преимущественно в хлевах и поветях (сенниках), но разгуливает и по всему дому. "Он у нас называется также "суседом" и "батманом". Многие из крестьян рассказывают, что много раз они слыхали, как домовой ходит по хлеву, кормит лошадей и разговаривает с ними". Информации краеведов содержат многочисленные свидетельства о домовом, записанные непосредственно из уст крестьян: "Домовой обязательно есть в каждом доме, без него и дом стоять не будет".
Во всех этих многочисленных и разнокачественных информациях образ домового исключительно стабилен и монолитен, понятен и прост. Характеристика его сводится к нескольким повторяющимся чертам.
Отличительным признаком домового, раскрывающим его сущность и объясняющим отношение к нему рассказчиков, является то, что он прежде всего хозяин, причем не в том смысле, как водяной или леший являются хозяевами водного или растительного мира, который они оберегают от враждебного им человека, а как глава дома, того узкого хозяйственного мирка, с которым связаны все помыслы и заботы крестьянина. Он выступает как рачительный и заботливый хозяин того дома, в котором живёт, и принимает деятельное участие в жизни обитающей в нем семьи; этим определяются и его заботы о скотине, что является наиболее часто упоминаемой в информациях его функцией. Именно этим качеством домового – тем, что он хозяин, – определяется и его плохое отношение к нерадивым, недружным семьям. Тесной связью домового с семьей, в доме которой он живёт, объясняется и его функция "вещуна", предсказывающего "добро" или "худо", свадьбу, смерть, пожар, рекрутчину и т.д.
Так, в Симбирской губернии в конце XIX в. записаны сведения, что "верят в домовых и будто к могущему случиться несчастью они стонут или плачут под печкой или в переднем углу подпола и непременно басом: ух, ух, к худу". В Воронежской губернии о домовом говорили, что "когда чует он беду, то вещует". Подобные сведения фиксировались сравнительно недавно экспедициями Института этнографии во Владимирской области и в Лудзенском районе Латвийской ССР, правда, исключительно от людей преклонного возраста. Поверьем, что домовой тесно связан не только с домом как строением, но и с семьей, объясняется то, что, переходя на новое место жительства, его приглашали с собой. Обычай этот был распространен повсеместно, и обращались к домовому примерно одними и теми же словами. Так, в Казанской губернии при переходе в новый дом "насыпали на лапоть из под печки" и приговаривали: "Домовой, домовой, не оставайся тут, а иди с нашей семьей", "Дедушка, соседушка, иди к нам", – закликали домового в новый дом в Вологодской губернии. На распространенность этого обычая указывали и корреспонденты из Симбирской губернии, причем один из них сообщал, что крестьяне считают, что если хозяин не позовет с собой домового, то "не будет водиться скотина и ни в чем не будет спорыньи". В одной из формул приглашения домового очень любопытно отразилась как его связь со строением, так и с семьей. Так, в Белозерском уезде Новгородской губернии к домовому при переезде обращались так: "Здесь оставайся и туда пойдем".
Домовой. Резное дерево, X в.
В обычае этом, как и во многих других моментах культа домового, отразилось и своеобразное двоеверие. Когда ломали избу, – брали икону, хлеб и вызывали домового: "Батюшка домовой, выходи домой". Считали, что если домового не вызвать, он останется на развалинах и будет пугать по ночам своим криком и плачем.
В информациях о домовом среди хозяйственных его функций чаще всего упоминается отношение к скотине. Обычной формулой обращения к домовому с просьбой о покровительстве при покупке коровы или лошади была: "Хозяин-батюшка, побереги скотинку". Формула эта в сущности везде была одна и та же, с небольшими вариациями ("Хозяин царь дворовый, прими моего живота в свои простые ворота"; "Дедушка-соседушка, люби мою скотинку", – приговаривали в Вологодской губернии). Считалось очень важным заручиться благосклонностью и покровительством домового, так как если он не взлюбит скотину (чаще всего это случалось, если она не под масть хозяину), то беда – замучит, надо будет её продавать.
В целях умилостивления домового прибегали к своеобразному жертвоприношению, в котором также обнаруживаются черты, двоеверия. В Смоленской губернии существовал, например, такой обычай: "Хорошие хозяева на заговины оставляют хозяину (домовому) накрытый стол, а некоторую часть кушаний выносят на скотный двор, где и ставят на топор, врубленный плашмя в левую верею ворот. Ставя кушанье, говорят: "Хозяинушка, батюшка, хлеб-соль прими, скотинку води"".
Таким же единообразным, как представление об отношении домового к людям и его функциях, было, за немногими и малотипичными исключениями, представление о его внешности. Лишь редко встречаются сведения, что по внешнему облику домовой близок к чёрту, что он черный, рогатый и холодный, если его ударить – "рука разбивается", "руки у него шершинатые, такие, как будто овчиной поволочены", "у него чуть заметные рога и подогнутый еле заметный хвост". В большинстве случаев эта близость домового к чёрту, к нечистой силе не акцентируется, иногда даже снимается, ослабляется ремарками информаторов: "Домовушка должен быть тот же шишига, то ись дьявол, по крайности прежде был шишигой, а теперь, видится, обрусел". Также редки сведения, что домовой может принять вид собаки, гадюки, кошки, лягушки или даже прыгающего мешка с кормом.
Среди описаний внешности домового доминируют не только свидетельства его антропоморфности, но и указания на то, что он похож на хозяина дома, на одно лицо с ним. По сведениям П.Н. Рыбникова, "домовой видом в хозяина". Описывая внешность домового, его одежду, рассказчики рисуют обычно тот местный костюм, в котором ходят старики. Так, в Смоленской губернии домовой – "седой старик с непокрытой головой, одетый в длинную белую рубаху", в Орловской губернии он "как человек у свитке и подпоясан". В Новгородской губернии крестьянин рассказал, что услышал при пожаре крик и увидел мужчину среднего роста в синем балахоне, красном кушаке, который бегал по полу и кричал: "Ой, погиб я теперь, не найти мне лучше этого дома". Все подтвердили, что это был домовой. В записях из Вологодской губернии домовой – "небольшой старик, с длинными седыми волосами и бровями, с сердитым выражением лица, кривыми ногами, тело, кроме рук с длинными когтями и лица, покрыто шерстью белого цвета. В этом описании как бы сочетаются демонические и человеческие элементы зрительного образа домового, однако антропоморфные черты и в этом случае явно преобладают.
Домовой не только похож на людей, у которых обитает, не только заботится о хозяйственном благополучии и ухаживает за скотиной, но и сам живет наподобие крестьянской семьи. Существовали рассказы о его жене (домахе, домовихе, иногда кикиморе), которая ночью выходит из-под пола и прядет. Рассказывали, что есть у него и дети. Кормит он свою семью хлебом "который неумойки лапают".