Однако если бы не было бессознательной наррации, то не было бы и "сознательной" обычной сукцессивной наррации. Недаром Лакан подчеркивал, что бессознательное структурировано как язык. А язык тоже нечто симультанное, но без него не может существовать сукцессивная речь. Согласованная "правильная" шизофрения – это речь. Настоящая подлинная шизофрения – это язык. Этот язык можно изучать, но применительно к шизофрении самим словом "язык" следует пользоваться с большой осторожностью. Прежде всего потому, что в этом "языке" практически нет означающего, плана выражения, денотативной сферы. Ведь мы только условно отождествляем бред с речью. На самом деле бредящий может вообще ничего не говорить. Он просто что-то видит или слышит, или осязает, чего с точки зрения стоящего рядом "нормального человека" не существует. Шизофреник в своем бреду оперирует чистыми смыслами. Мы не можем себе представить, чтобы вещь была одновременно словом, а предложение – событием, а шизофреник может, потому что в нашем смысле там нет ни вещи, ни слова, он просто галлюцинирует. Второй особенностью шизофренического "языка", производной от первой, является потеря арбитрарности. Если для шизофреника слово "стол" и вещь "стол" – это одно и то же, то они не могут быть не похожими друг на друга, как они непохожи для нас с вами. Тем более что в шизофреническом бреду стол может быть тем же самым, что очки или социализм. Нельзя сказать: стул – это социализм. Но можно сказать: этот больной думает, что стул – это социализм. Именно вследствие этих особенностей шизофренического "языка" бессознательная наррация является симультанной. Шизофреническое предложение "Вбегает мертвый господин" с синтаксической точки зрения вполне стандартно, но с семантической точки зрения – дефектно. Во-первых, мертвецы не бегают, во-вторых, их не называют господами, это обезмодаленные трупы. Как в мистерии Введенского "Кругом возможно Бог":
Мужчина пахнущий могилою,
уж не барон, не генерал,
ни князь, ни граф, ни комиссар,
ни Красной армии боец…
Итак, "Вбегает мертвый господин" – это не предложение "нормальной речи". Это шизофреническая бессознательная наррация. Когда мальчик ест мороженое, то это сукцессивное действие, но когда вбегает мертвый господин – это симультанность именно потому, что "так не бывает", это можно только представить себе в воображении, т. е. мгновенно. "Бессознательное сознание" острого психотика – это "Вбегает мертвый господин" в десятой степени, отраженный в бесконечных осколках разбитого зеркала Тролля, которыми запорошены глаза шизофреника. Поэтому он и видит не так, как мы. Он видит бесконечное многообразие мельчайших отраженных друг в друге осколков. Если вспомнить картины шизофреника Босха, то можно приблизительно представить то, о чем здесь говорится. Эти осколки могут, правда, связываться в химерические констелляции "полужуравлей-полукотов", тогда это будет похоже на полотна Дали, – констелляции, где перемешано внутреннее или внешнее, как на картинах Магритта, или "подлинное" (документальное) и вымышленное, как в фильме Сокурова "Скорбное бесчувствие".
Почему потеря ориентации между внутренним и внешним является столь фундаментальной для всякой психопатологии? Для психотика внутреннее выступает как внешнее. Для невротика – внешнее как внутреннее, он все "принимает слишком близко к сердцу". Что кроется за оппозицией внутреннего и внешнего? Положение плода внутри матери и болезненный выход наружу при рождении. Отношение внутреннего и внешнего связано также с проблемой психотического языка, элементы которого по своему происхождению являются чем-то внутренним, так как они идут "из головы", но при психозе воспринимаются как внешние, как "вещи", странные объекты. Психотическое пространство представляет собой лабиринт, из которого нет выхода. Это блестяще показано Линчем в финале последней серии "Твин Пикс", когда агент Купер мечется между красными шторами, где внешнее и внутреннее окончательно путаются. Почему же диалектика внутреннего и внешнего так важна? Только ли потому, что утроба, дом, комната – это ощущение безопасности? А гроб? А клаустрофобия? Между внутренним и внешним находится медиативная область, которую открыл Дональд Винникотт применительно к детской психологии и назвал ее "переходными объектами" – кусочек одеяла, кукла, любая игрушка. Отчасти этот объект принадлежит внешнему миру. Но он также тесно связан с внутренним душевным миром ребенка и поэтому опосредует опасный переход из внутреннего во внешнее. Вероятно, первым переходным объектом является материнская грудь (хотя я не помню, чтобы Винникотт писал об этом). Но грудь (здесь мы уже переходим в область метапсихологии Мелани Кляйн) расщепляется на "хорошую" и "плохую". Хорошая грудь – это "внутренняя" и "бессознательная", плохая – "внешняя" и "сознательная" (впрочем, Мелани Кляйн об этом не писала). Сосание груди – это первая наррация в жизни человека. Но эта наррация осложняется перипетиями параноидно-шизоидной позиции, которая в определенном смысле представляет собой не что иное как борьбу внешнего и внутреннего. Ребенок может галлюцинаторно пожирать плохую грудь, раздроблять ее на мелкие части внутри себя, потому что она преследовала его. Это матрица антинаррации будущего психотического поведения. Что значит антинаррация? Любая наррация направлена на завершение, на исчерпание энтропии. Антинаррация ориентирована на патологическое разрушение. С точки зрения Мелани Кляйн параноидно-шизоидная позиция является выражением младенческого инстинкта смерти. На нашем языке функция борьбы между инстинктами жизни и смерти заключается в диалектике внутреннего и внешнего. Психотик ненавидит свое тело и галлюцинаторно может вообще лишить его внутренностей. Отсюда концепт тела без органов, придуманный психотиком Антоненом Арто. В сущности, бред воздействия – результат патологической динамики внутреннего и внешнего. Как показал впервые Вильгельм Райх, шизофреник теряет связь со своим телом. Его тело отчуждается и превращается в воздействующую на него силу. Воздействие не обязательно носит негативный характер, оно может быть аранжировано мегаломанически, как это показал Чехов в рассказе "Черный монах". Чаще всего оно амбивалентно, как в случае пациентки Райха, страдавшей бредом воздействия, который описан им в последней главе книги "Анализ характера".
По-видимому, диалектика внутреннего и внешнего является выражением фундаментальной амбивалентности мышления шизофреника и человека в целом. Эта амбивалентность обусловлена арбитрарностью нашего языка: слова не похожи на вещи, а предложения – на события. Эта особенность делает человека совершенно уникальным видом на Земле. Самое интересное, что, когда человек стал мыслить абстрактно, эта арбитрарность исчезла. В самом деле, слова "капитализм" или "экзистенция" ни похожи, ни не похожи на капитализм и экзистенцию. Вот это и есть высшее достижение человеческого разума. При этом характерно, что абстрактные слова освобождены не только от арбитрарности, но и от диалектики внутреннего и внешнего. Именно в абстрактном мышлении, столь опасно близком к шизоидному мудрствованию, человеческая культура создает свои наиболее фундаментальные ценности.
Шизофреник думает "вещами", а не словами. Но эти "вещи" совершенно противоположны нашим обычным предметам, денотатам. Это "вещи" – смыслы. Шизофренический мир кажется абсурдным, бессмысленным. Но это не так. На самом деле, кроме чистых смыслов, у психотика-шизофреника ничего и не остается. Именно потому, что предложение "Вбегает мертвый господин" ничему не соответствует в "реальном мире", оно является сугубо семантическим. Что же означает это предложение? В кататонической аранжировке оно может обозначать внутреннюю борьбу обездвиженности и крайнего возбуждения. В гебефренической аранжировке оно может обозначать глумливую дурашливость. Но что оно означает в контексте самой мистерии "Кругом возможно Бог"? Кто такой этот мертвый господин, который в конце поэмы вбегает и "молча удаляет время"? Очевидно, что это и есть Господь Бог, мертвый Бог Ницше и Хайдеггера. Что нам дает этот пример? Он раскрывает особую прагматику шизофренического мира, главная особенность которого состоит в том, что в возможных мирах шизофреника отсутствует то, что мы называем действительным миром. Для него как раз наш действительный мир не существует, а все остальные возможные миры в равной мере становятся действительными. Шизофреник оперирует многозначными логиками. Эта особенность напрямую связана с диалектикой внутреннего и внешнего, которая была проанализирована нами выше. Для "нормального человека" внешний действительный мир – один. Внутренних воображаемых миров множество, но они мыслятся как ненастоящие, виртуальные. В мире же психотика-шизофреника внутреннее становится внешним, поэтому он переносит множество возможных миров в свою действительность, которая становится таким образом на несколько порядков богаче, чем действительность "нормального человека". На логическом уровне это соответствует тому, что в множестве шизофренических девиртуализированных миров не действует закон исключенного третьего: "Я такой человек, как все, и я не такой человек, как все (пример Блейлера). В сущности, в этой амбивалентности нет ничего причудливого. Если этой фразе предпослать модальный контекст, ее сможет произнести любой человек: "В определенном смысле я такой же человек, как все, но в другом смысле я не такой человек, как все". Однако речь психотика не знает модальностей. Он не пользуется пропозициональными установками, не говорит: "Мне кажется, что…", "Я думаю, что…". Он всегда уверен в том, что он говорит и делает, даже если ничего не говорит и не делает, а просто молча лежит на койке. Категории истинного и ложного чужды шизофреническому мышлению. Высказывание "Вбегает мертвый господин" не может быть ни истинным, ни ложным. Оно выражает чистую семантику. Что значит чистая семантика без категорий истинного и ложного? На языке homo normalis она соответствует категории вымышленного. Когда Пушкин пишет "Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова", никому не приходит в голову, что здесь описано событие, когда-либо имевшее место.
В сущности, восприятие художественного дискурса – не меньшая загадка, чем шизофреническое мышление. Мы с удовольствием читаем истории о никогда не происходивших событиях. Если вдуматься, это абсурд, какой-то непонятный самообман. И мы еще после этого удивляемся особенностям шизофренического бреда ("И эти люди запрещают мне ковырять в носу!"). Либо мы сами шизофреники, либо шизофрении действительно не существует. Я думаю, и то и другое отчасти верно. Здесь важно, что обычные люди оперируют категориями "так бывает" и "так не бывает". "Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова" – "так бывает", а "Вбегает мертвый господин" – "так не бывает". Но, вообще говоря, мы на самом деле не знаем, как бывает и как не бывает. Для человека XIX века самолет и телефон, не говоря уж об Интернете – это из области "так не бывает". Для первобытного человека живой мертвец – это из области "так бывает". Поэтому для мифологического сознания категория вымышленного была бы непонятной. Для шизофреника она тоже непонятна. Для шизофреника нет ничего невозможного, так как он живет в сфере невозможного с точки зрения обычных людей. Квантовую физику изобрела группа гениальных шизофреников, для которых тоже не было ничего невозможного. Язык квантовой физики элиминирует категории истинного и ложного, подлинного и вымышленного, внутреннего и внешнего. В этом смысле кризис научного мышления конца XX – начала XXI века возник из-за того, что шизофрения перестала быть актуальной как большой культурный проект.
Следствием девиртуализации, онтологизации возможных миров в шизофреническом мире является заселение его странными химерическими объектами, а также дубликатами слов и вещей. В своем мире поэтому шизофреник может встретить самого себя, как в стихотворении Блока "Двойник":
Однажды в октябрьском тумане
Я брёл, вспоминая напев.
(О, миг непродажных лобзаний!
О, ласки некупленных дев!)
И вот – в непроглядном тумане
Возник позабытый напев.И стала мне молодость сниться,
И ты, как живая, и ты…
И стал я мечтой уноситься
От ветра, дождя, темноты…
(Так ранняя молодость снится.
А ты-то, вернёшься ли ты?)Вдруг вижу – из ночи туманной,
Шатаясь, подходит ко мне
Стареющий юноша (странно,
Не снился ли мне он во сне?),
Выходит из ночи туманной
И прямо подходит ко мне.И шепчет: "Устал я шататься,
Промозглым туманом дышать,
В чужих зеркалах отражаться
И женщин чужих целовать…".
И стало мне странным казаться,
Что я его встречу опять…Вдруг – он улыбнулся нахально, -
И нет близ меня никого…
Знаком этот образ печальный,
И где-то я видел его…
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной?
Он может со своим двойником вести нескончаемые споры, как в "Школе для дураков" Саши Соколова. Этот двойник может отождествляться с дьявольской силой при бреде воздействия. Райх в указанной выше последней главе книги "Анализа характера" отмечал, что во внутреннем мире homo normalis существуют как божественное, так и дьявольское начало. В шизофреническом мире они поляризуются и, как правило, дьявольское начало становится преследующим и воздействующим. Так или иначе, опустошенный шизофреником действительный мир заменяется онтологизированными возможными мирами. Поэтому в онтологическом плане шизофреник богаче "здорового" человека. Но он ведет себя с вымышленными с нашей точки зрения персонажами своего мира так, как будто они являются реальными, т. е. не зависят от его воли. В определенном смысле это можно назвать синдромом Дориана Грея, так как его портрет приобретает вторичную реальность, а сам Дориан Грей становится "вымышленным". И действительно, если кто и является вымышленным в шизофреническом мире, так это сам шизофреник. Он страдает тем, что Рональд Лэйнг назвал "онтологической неуверенностью". Он чувствует свою пустоту, мертвенность, ненастоящесть. Такова плата за онтологизацию возможных миров при шизофрении. Между Я шизофреника и фантастическим миром онтологизированных странных объектов осуществляется связь за счет "пенетративных", по выражению А. С. Сосланда, элементов, например, электрического тока или "лучей", как в бредовой системе Шребера. Эти лучи могут напрямую связывать человека с Богом, с которым шизофреник может существовать "на равной ноге", в то время как связь с обычными людьми редуцируется или вовсе утрачивается. Почему шизофреник не может общаться со "здоровыми"? Потому что у них нет общего языка.
Обычный человек видит обычные вещи, которые не видит шизофреник. Шизофреник видит и слышит необычные вещи, которые не видит обычный человек. Что же это за необычные вещи? Бион назвал их странными объектами. Мы дополнили бионовский концептуальный аппарат терминами "странные факты", "странные концепты", "странные теории" и "странные люди". Пример странного факта – "Вбегает мертвый господин", пример странного концепта – тело без органов, пример странной теории – квантовая механика, пример странного человека – Людвиг Витгенштейн. При этом важно понимать, что подобные сущности пребывают в "странном пространстве" за пределами противоположности внутреннего и внешнего. Пример такого шизофренического пространства трудно привести. Его можно описать дескриптивно. Оно находится ни здесь, ни там, ни нигде, оно трансгрессивно обычному пространству. Так в сериале Линча "Твин Пикс" есть подчеркнуто обычные пространства – кафе Нормы или кабинет шерифа, а есть подчеркнуто странные – "Черный Вигвам", где в красных психотических шторах путается агент Купер. Это пространство Ниоткуда и Никуда. Например, непонятно, откуда вбегает мертвый господин и куда он вбегает. Возможно, это какое-то особое пространство между физической жизнью и психической смертью. Таким же странным является и шизофреническое время. Это ни сейчас, ни тогда, ни нигде, как пишет Саша Соколов в "Школе для дураков":