Когда пациентка говорит: "Я – Лорелея", то это, как видно из вышеприведенного анализа, есть слияние путем неуклюжей аналогии: люди не знают, что означают слова "владетельница мира" – это печально; песня Гейне* говорит: "Я не знаю" и т. д., поэтому пациентка – Лорелея. Видно, что это совершенно точно соответствует типу вышеприведенного примера с сосной.
6. Корона (стереотип: "Я – корона"): высшее благо жизни, которого можно достигнуть – те, которые совершают высшее, достигают короны – высшее жизненное счастье и земное благо – величайшее земное богатство – все это заработано – есть и ленивые люди, всегда остаются бедными – высшая небесная картина – высшее Божество – Мария, Матерь Божия – главный ключ и ключ в небесах, которым прекращают отношения – я сама видела, как задвинули засов ключ необходим для непоколебимой справедливости – титул – Императрица, владетельница мира – высшее заслуженное дворянство.
"Корона" снова является аналогией к "высшей точке", но выражает оттенок заслуги и награды. Награда же дается не только на земле, в виде высшего жизненного счастья (богатство, коронование, выслуженное дворянство), но она обретается и на небе, открывающемся пациентке при помощи ключа, и где она даже становится царицей небесной. Это она, ввиду своих заслуг, считает "непоколебимой справедливостью". Наивный отрывок сновидения, несколько напоминающий "вознесение Ганимеда на небо".
7. Главный ключ (стереотип: "Я – главный ключ"): главный ключ есть ключ от дома – я не главный ключ, а дом – дом принадлежит мне – да, я – главный ключ – я устанавливаю, что главный ключ – мое имущество – итак, это складной домовой ключ – ключ, снова открывающий все двери – итак, он заключает в себе и дом – это замыкающий камень свода – монополия – Колокол Шиллера.
Пациентка подразумевает тут отмычку, которую имеют врачи. Стереотипом "Я – главный ключ" она разрешает комплекс своего заключения. Здесь мы особенно хорошо видим, как неясны ее представления, а потому и ее слова; то она сама главный ключ, то она лишь "устанавливает" его, то она дом, то он ей принадлежит. Этот ключ, все отпирающий и освобождающий ее, также дает повод к аналогии с небесным ключом, открывающим ей двери к блаженству.
8. Владетельница мира (стереотип: "Я – тройная владетельница мира"). Гранд-отель – жизнь в отеле – омнибус – театральное представление – комедия – парк – экипаж – извозчик – трамвай – уличное движение – дома – вокзал пароход – железная дорога – почта – телеграф – национальный праздник музыка – лавки – библиотека – государство – письма – монограммы – открытки гондолы – депутат – большие дела – выплаты – господа – карета – негр на козлах – флаги – одноконный экипаж – брак – павильон – школьное I дело фабрика банкнот – величайший серебряный остров мира – золото – драгоценные камни – жемчуга – кольца – бриллианты – банк – центральный двор – кредитное учреждение – вилла – рабочие и горничные – ковры – занавеси – зеркала и т. д.
В подлинном бреду нет ничего незначимого. Если из-за угла выехала машина, то это значит, что она следит за мной. Если в окне стоит красный цветок в горшке, то это сигнал, но если не стоит, то это тоже сигнал. Нет такой вещи или факта, которые бы ничего не значили. Весь "окружающий мир", а скорее, то, во что его превратила психика шизофреника, вписан в особую, только ему понятную, химерическую систему.
Почему это так? С экзистенциальной точки зрения потому, что, за исключением мегаломании, бред – это нечто, что всегда наполнено страхом и ужасом. А когда человек находится в плену у страха и ужаса, он везде ищет их источник, но не находит его, потому что источник находился в его психике, которой уже фактически нет – она распалась на бессвязные обрывки, из которых он построил химерические констелляции. Поэтому в них, в этих таинственных смыслах, он ищет причину своего ужаса. Это похоже на некую семантическую свалку, в которой психотик лихорадочно роется, пытаясь воссоздать утраченный мир. Он начинает эти кусочки из свалки собирать как попало, пытаясь расшифровать таинственное послание, которое зашифровала для него его новая реальность. В сущности, это весьма осмысленная деятельность, потому что дешифровка посланий от мира с точки зрения новой модели реальности – самая главная цель человеческой жизни. Но попытки осмыслить осколки собственной психики приводят к еще большей дезинтеграции, так как абсурд наводит все больший и больший ужас (если опять-таки это не бред величия). В результате либо психотику удается кристаллизовать эти химеры и создать из них фантастическую бредовую реальность, либо наступает двигательное возбуждение или, наоборот, обездвиженность, то есть кататония, самая загадочная форма шизофрении.
Если попытаться сформулировать в двух словах, чем мир шизофреника отличается от мира "здорового человека", то можно сказать так: мир первого состоит из раздробленных объектов и их химерических констелляций, тогда как мир второго – из целостных объектов и их естественных сочетаний. Но это так только в идеале, поскольку нет ни чистых шизофреников, ни полностью психически здоровых людей.
Для того, чтобы могла сформироваться истинно здоровая психика, ребенку в его развитии нужно преодолеть слишком много препятствий. Сначала параноидно-шизоидная стадия – стадия частичных (будущих раздробленных) объектов. Если ребенок не преодолевает ее, он потом может стать шизофреником. Далее следует депрессивная позиция, на которой формируются целостные объекты. Если ребенку не удается ее преодолеть, он в будущем может заболеть маниакально-депрессивным психозом. Далее идет анальная стадия, на которой формируется компульсивный невроз, и генитальная стадия, на которой формируется истерия. Пройти все эти позиции и стадии, не зафиксировавшись ни на одной из них, очень маловероятно.
Что такое депрессивная позиция в соответствии с взглядами Мелани Кляйн? Это такое положение вещей, когда формируется целостный образ матери как значимого объекта. Но плата за формирование целостного объекта матери заключается в том, что она видится как утраченный объект – поэтому позиция и называется депрессивной. Почему ребенок утрачивает обретенный целостный объект? Потому что, когда мать уходит, он думает, что она ушла навсегда и никогда не вернется. Депрессивная позиция оставляет в психике человека, даже прошедшего ее благополучно, неизгладимый след. Поэтому взрослый "здоровый" человек, имеющий дело с целостными объектами, всегда боится их потерять. И он действительно их утрачивает, так как он живет в мире, где господствует нарастание энтропии, в соответствии со вторым началом термодинамики. Что значит в плане семантики, что человек живет в мире утраченных объектов? Прежде всего то, что мы, "здоровые люди", живем не среди вещей, а среди воспоминаний об утраченных вещах. Об этом писал Давид Самойлов:
Утраченное мне дороже,
Чем обретенное. Оно
Так безмятежно, так погоже,
Но прожитому не равно.
Хотел мне дать забвенье, Боже,
И дал мне чувство рубежа
Преодоленного. Но все же
Томится и болит душа.
Читатели заметили, что я все время ставлю слова "здоровый" и "нормальный" применительно к человеческой психике в кавычки. Я это делаю потому, что любой человек (если он не психотик) всегда в той или иной мере невротик. Это не означает (вернее, не всегда означает), что человек страдает истерией или навязчивостями. Человек является невротиком в экзистенциальном смысле. В противоположность психотику невротик внешнее ставит на место внутреннего, т. е. он интериоризирует внешние объекты. Для нас важен не сам внешний мир, а то, как он отражен в нашей психике. Нам важны не сами вещи, а наши образы утраченных вещей. Таким образом, экзистенциальной основой невротической личности является то, что она живет в прошлом, а не в настоящем. Да в настоящем жить и невозможно, его не существует, оно – неуловимая точка. А что значит жить прошлым? Это значит жить не в мире денотаций, а в мире коннотаций. А коннотации – это и есть интериоризированные воспоминания о вещах и событиях. Данный феномен является еще одной причиной того, что мы с легкостью воспринимаем художественный вымысел, поскольку он так же, как и "реальный" опыт невротика, находится в прошлом, а, в сущности, трудно определить, что было в прошлом, а чего не было. Именно потому реальность невротиков – "здоровых людей" – неподлинна, иллюзорна.
Для психотика же прошлого вообще не существует, поскольку оно раздроблено его психикой. Психотик живет после Апокалипсиса, т. е. после того, как действие второго начала термодинамики завершилось, так как разрушать уже нечего. Если угодно, психотик живет в мире, где действует несуществующее третье начало термодинамики, равное минус-первому началу (закону сохранения энергии), суть которого заключается в том, что из раздробленных фрагментов психики создаются искусственные химерические констелляции. Но это уже не настоящая материя, не настоящие события, не настоящие вещи. Шизофренический мир не способен развиваться. Это мир минус-вечности.
Возникает вопрос, что же такое обыденная реальность вещей и событий, в которой мы, как нам кажется, живем, ходим на работу, строим города, воспитываем детей. Эта "реальность" и есть согласованный бред, в котором мы пребываем, потому что не так легко стать сумасшедшим, пользователем подлинного бреда. Шизофреников всего 1 % на Земле. Если человек прошел параноидно-шизоидную позицию, он обречен пребывать в согласованном бреду иллюзорной реальности. Но именно этот 1 % человечества всегда строил здание фундаментальной культуры, на которой паразитируют остальные 99 %.
Глава четвертая. "Зеркало" Андрея Тарковского
В чем принципиальное отличие подлинного бреда от согласованного бреда "нормальной жизни"? Например, чем отличается бред отношения от того, что школа Гурджиева называет "внутренним учитыванием", когда человек постоянно озабочен тем, что о нем думают другие? (Например, красивая женщина вошла в комнату, все на нее обратили внимание, и она заметила это и сказала себе: "Все на меня обратили внимание!") Можно сказать, что в случае бреда человеку только кажется, что на него все обращают внимание, а в случае обычной жизни на человека на самом деле все обращают внимание. Но мы выше уже показали, что эти "кажется" и "на самом деле" ничего не стоят. Тогда что же получается? "На меня все обращают внимание" (кажется; бред). – "На меня все обращают внимание" (на самом деле; нормальная жизнь). Если убрать слова в скобках, то различия между бредом и нормой никакого не будет. Тем более что при бреде отношения человек имеет дело еще с целостными объектами, а не с химерическим констелляциями. Тогда возникает вопрос: почему мы это положение вещей называем согласованным бредом? Потому что играется определенная языковая игра: "обращают внимание – не обращают внимания". Выбирается какой-то "отрезок реальности" и нарративизируется.
Но почему мы думаем, что реальность состоит из "отрезков"? Реальность, если она вообще есть, есть нечто целостное и огромное, что и вообразить-то невозможно. Потому что для этого надо представить себе не только, кто вошел в комнату и кто обратил на него внимание, но и то, как они все были одеты, и какая мебель была в комнате, и что в этот момент творилось в соседней комнате, и в соседней квартире, и во всем городе, и во всем государстве, и на всей планете, и во всех галактиках, и во всех возможных мирах. Ясно, что это невозможно. Но почему наличие такой невозможности и выделение "отрезков" мы понимаем как бред? Ну, вошел кто-то в комнату, ну, обратили на него внимание или нет… Мы называем это положение вещей согласованным бредом, потому что не существует "на самом деле". Для того чтобы мы имели право сказать "на самом деле", мы должны обладать способностью описывать всю реальность, а это невозможно.
Когда "кто-то вошел в комнату", "кто-то прослезился" или "кому-то набили морду", или кто-то прочитал роман "Три мушкетера", то это не "отрезки реальности", потому что реальность по своей природе холистична. Вот если бы мы имели возможность сказать: "Он прочитал роман "Три мушкетера", а в этот момент в соседней комнате… в соседней квартире… в соседнем доме… во всем городе… во всех возможных мирах", – мы бы действительно описали временной срез реальности. А если мы говорим: "Он вошел в комнату, и на него кто-то обратил внимание", то это не реальность, это беллетристика. Потому что верифицировать или фальсифицировать тот факт, что он на самом деле вошел в комнату, можно только одновременно верифицировав или фальсифицировав все остальные факты и события, произошедшие в этот момент соседней комнате, в соседней квартире… и во всех возможных мирах. А это невозможно. Значит, "истина" и "ложь" – иллюзии. Это положение вещей мы и называем согласованным бредом.
В чем же все-таки отличие согласованного бреда от подлинного? Получается, ни в чем. Наше деление бреда на согласованный и подлинный – условность. Согласованный бред – разновидность подлинного, т. е. все люди в той или иной мере сумасшедшие. Или наоборот. Подлинный бред – разновидность согласованного, т. е. все люди здоровые. По-видимому, оба подхода отчасти справедливы, отчасти нет.
Что же из этого следует? Что не стоит делить людей на нормальных и сумасшедших. Как мы уже неоднократно заявляли, шизофрении не существует. А что же существует? Существует языковая игра в шизофрению. В безумие. В определенном смысле все сумасшедшие – симулянты, как бухгалтер Берлага и его товарищи по палате. Лэйнг красочно описывал в книге "Расколотое Я", как шизофреники в палате спокойно занимаются своими делами, но как только входит врач, они принимают нелепые пользы и начинают играть в сумасшедших. Но мне могут возразить, приведя объективные показатели: уплощение аффекта, галлюцинации… бред. Но давайте согласуем наш бред как-нибудь по-другому. Давайте поделим всех людей на шахматистов и всех остальных, и шахматистов будем сажать в сумасшедшие дома. Или не шахматистов, а, например, часовщиков. Или проституток. То, что выбор произволен, показал еще Фуко в книге "История безумия в классическую эпоху". Так что же нам теперь делать с этой проблемой? А в чем, собственно, проблема? Я, честно говоря, никакой проблемы, не вижу. А вы видите?
Каковы закономерности бессознательной бредовой наррации? Прежде всего она подчиняется логике частичных объектов и логике проективной идентификации. Что значит логика частичных объектов? Если логика целостных объектов – это обычная бинарная логика (дождь идет – не дождь не идет), то логика частичных объектов является паранепротиворечивой (дождь идет, и дождь не идет). Дело в том, что целостность "дождь" в затопленном бессознательными констелляциями мышлении психотика не может существовать. Что такое дождь для психотика? Это могут быть разрозненные дождинки, они же слезы на его щеках. Психотик не отделяет себя от мира, так как потерял собственную субъективность. Можно также сказать, что мышление бредящего больного индетерминистично и поэтому во многом похоже на движение элементарных частиц в микромире, где нет субъекта и объекта, поэтому некому оценить, что то, что происходит и не происходит, противоречиво с точки зрения логики макромира. Бион писал, что психика острого шизофреника измельчается в мелкий песок, который поэтому не может подчиняться детерминистским законам больших объектов. Здесь господствует нарративная анархия. Как же здесь проявляется логика проективной идентификации? Дело в том, что в мире психотика нет хороших объектов-контейнеров, в которые он бы мог поместить свою боль. Все контейнеры для него закрыты, они посылают ему его дождинки-слезинки бумерангом обратно. И ускоренные этим обратным движением они бомбардируют остатки его психики, превращая его боль и страх в "безымянный ужас", по выражению Биона. Следствием этого является временна́я беспорядочность бессознательной бредовой наррации и ее нарочитая бессмысленность.
Мы можем наблюдать это на примере фильма Тарковского "Зеркало", где идут один за другим на первый взгляд совершенно лишенные смысла и какой-либо осмысленной последовательности эпизоды, никак или почти никак не связанные друг с другом. Так, эпизод исцеления заикающегося юноши женщиной-психотерапевтом – пролог к фильму – как будто вообще не имеет отношения к дальнейшему действию. Потом идет эпизод, в котором мать сидит на изгороди, и к ней подходит прохожий, и между ними происходит какой-то бесполезный и ненужный разговор, потом прохожий уходит, чтобы никогда больше не появиться в фильме. Зачем дан этот эпизод с точки зрения поверхностной "сознательной" нарративной логики – совершенно непонятно. Далее следует эпизод в типографии, где мать думает, что пропустила страшную опечатку (очевидно, вместо "Сталин" – "Сралин"). Этот эпизод заканчивается совершено непонятной и нелогичной истерикой подруги матери Лизы, которая сравнивает ее (совершенно как будто безосновательно) с Марьей Тимофеевной Лебядкиной. Далее следует эпизод бытового разговора героя и его жены – совершенно беспредметного. Потом появляется неизвестно откуда взявшаяся дама и заставляет сына героя Игната читать письмо Чаадаева Пушкину. Далее следует никак не связанный действием эпизод с контуженным военруком. И так продолжается весь фильм.
Тем не менее, если принять законы бессознательной наррации, "Зеркало" воспринимается нами как супершедевр. И шедевром представляется каждый его эпизод и каждый кадр. В чем тут дело? В том, что диегезис фильма построен не из целостных объектов, а из психотических осколков травмированной памяти героя. Чем же она травмирована? Можно сказать так: психотической тотальной неуспешностью его жизни.
Обратим внимание на то, что каждый из перечисленных эпизодов (кроме пролога – исцеления заикающегося юноши) представляет собой неуспешный речевой акт, патологическую неудачную проективную идентификацию. Уже само появление прохожего – "коммуникативная неудача", потому что он приходит вместо ожидаемого отца. Попытка прохожего соблазнить мать неудачна. Попытка матери найти страшную опечатку тоже неудачна. Разговор между героем и женой свидетельствует только о том, что они давно перестали понимать друг друга. В эпизоде с чтением письма Пушкина мальчик явно не понимает того, что он читает. Дальше появляется его бабушка (постаревшая мать героя), и он не узнает ее, а она его. Тем не менее, если вчувствоваться в логику этого бессознательного нарратива, то можно будет понять каждый его эпизод как осмысленный и связанный с другими эпизодами.
Что же конкретно происходит в этом фильме? Начнем с пролога. Исцеление заикающегося юноши женщиной-психотерапевтом есть не что иное как инициация человека к жизни. В конце эпизода юноша отчетливо произносит слова: "Я могу говорить". Человек – говорящее животное. Поэтому происходит как бы второе рождение этого юноши как полноценного человека. Отметим, что этот эпизод дан как просматриваемый Игнатом (сыном главного героя) по телевизору, т. е. это в определенном смысле его инициация. Телевизионный экран – разновидность зеркала в широком смысле. Таким образом, в этом эпизоде происходит подключение Игната к зеркалу его индивидуального бессознательного, которое, по словам Лакана, "структурировано как язык". Поэтому так важна тема говорения.