Философско-романтическое, а по сути, превратное восприятие происходящих процессов отражается в их оценке как наступлении эпохи господства разума. Понятие ноосферы предвосхитило понятие информационного общества и в контексте предвосхищения, отталкиваясь от тупиков индустриализма – идеализировало. Ноосфера представлялась, а многим, как не удивительно перед лицом всего происходящего, представляется до сих пор, в виде общества, построенного на прозрачных связях, послушным воле человека, где осуществляются его самые заветные ценности и цели. В сущности это сциентизированный (в духе времени) аналог извечных мечтаний об идеально устроенной жизни, оснований для которых не больше, чем для веры в рай или коммунизм. Даже меньше. Никакие действительные тенденции эту счастливую надежду не подтверждают. Представления В. И. Вернадского о ноосфере были ценностными, соединявшие знание с мечтами. Это сфера "благого разума", который включит в себя живое и где все будет устроено к лучшему. Ноосфера – высшая форма человеческого существования, своего рода "рай по-научному".
Для того времени эти взгляды можно понять, оправдать, была заря науки как производительной силы, всеобщей веры в ее тождество со счастьем ("даст горы хлеба и бездну могущества" – К. Циолковский), но их упорное повторение сейчас – нет. Это выражение поверхностности мысли, что тоже подтверждает несбыточность мечтаний о ноосфере как "благом разуме". Все оказалось гораздо сложнее и драматичнее. "Горы хлеба" превратились в безудержное потребление, перебросившееся на самого человека, на коммерческую эксплуатацию его даже не физических и духовных сил, как в "традиционной истории", а пороков и страстей. "Бездна могущества" непрерывно грозит своим создателям самоуничтоженим, они не знают, как ею распорядиться. Пропаганда под флагом ноосферы дальнейшей, еще большей технизации бытия это, как минимум, проявление расцвета "глупости по-научному". Поневоле вспоминается принц Гамлет, который тщетно вопрошал свою мать, предавшую память отца:
"Где у вас глаза?
Как вы спустились с этих горных пастбищ к таким кормам?
На что у вас глаза?".
Неужели не видно, что реально ноосфера сейчас функционирует как техносфера, искусственная среда, экспансия которой ведет к экологической катастрофе, отрицанию условий продолжения бытия человека в качестве естественного социально-исторического существа, действительно превращая его в "уходящую натуру". Продолжать в условиях экологического кризиса талдычить про какую-то идеальную ноосферу не менее пустое занятие, чем мечтать о коммунизме. В действительности и по тенденциям ноосфера предстает как тотальность стихийного развития техники с вкраплением в него человеческого фактора (вместо человека).
На что у вас глаза?
Человек распадается как личность. Характерное для нее напряженное единство тела и духа деградирует сначала до "рацио", а потом до "негацио". Более того, он начинает распадаться как специфическая целостность, уникальный представитель живого. Захваченное техносом сознание индивида отрывается от времени и места жизни его тела. Остро встает вопрос об идентичности человека вообще. В виртуальной реальности, когда в воображении и функциональных отправлениях он может мчаться с заснеженных гор и обнимать первую красавицу мира, а телесно быть импотентом и разлагаться на диване, информационное и материальное бытие рассогласовываются по всем параметрам. Новая искусственная среда "сканирует", принимает только информационный аспект человека, ввергая его как целостное существо в состояние кризиса. По своей сути, а особенно в тенденции она является постчеловеческой, нечеловеческой, античеловеческой. Постчеловеческая среда и соответствующая ей рациональность рождают постчеловека, предметно и идеологически реализуемая в настоящее время в движении трансгуманизма.
Понятие постчеловека вливается в ряд уже достаточно широко распространенных "пост": постмодернизм, постистория, постхристианство, постискусство и т. д. Думается, что в основе всех этих "пост" лежит базисная ситуация перерождения человека, возникновения вместо него чего-то нового, иного, сначала функционально, по свойствам, а потом и субстратно, "по материалу". Недовольные собой люди всегда были не прочь помечтать о новом человеке, о переходе в какое-то более высокое качество. Они хотели стать более могущественными, физически сильными в сказках и мифах; сбросив с себя ветхого Адама возвыситься до бестелесного духа в различных религиозных учениях; ждала нового человека эпоха Просвещения; на практике пытался воспитать его марксизм-ленинизм; "я учу о сверхчеловеке" – провозглашал Ницше. И вот очередная ирония истории. Мечты о новом человеке сбываются, но как всегда превратно: он предстает в виде постчеловека. Встречают его тоже странно: в большинстве случаев "никак", не замечают и не понимают, что происходит; другие, кто сознает ситуацию, говорят и пишут об антропологической катастрофе, но вопрос о причинах и что, кто на самом деле ее несет, обсуждается недопустимо мало. Главное же, сначала незаметно, "в маскхалатах", а теперь все более явно активизируются творцы и апологеты этой катастрофы. Среди людей у человека появились опасные враги.
3. Смотрите, кто пришел…
Что труднее всего на свете? – спрашивал Гёте. И отвечал: видеть своими глазами то, что лежит перед ними. Осмелимся дополнить: и поддерживать не любые, а жизне-человеко-сохраняющие тенденции времени. Значит, иным, хотя бы и научным, но отрицающим наше бытие течениям, надо сопротивляться.
В современной российской философии наиболее влиятельны два течения: большое, рыхлое, в виде традиционной метафизики и гуманизма, исходящее из реалий макромира, человека как личности и субъекта, мыслящего, находясь в сознании. Старая троица эпохи модерна, ее обсуждают, заботятся о развитии, толкуют даже о совершенствовании. И культивируемая на переднем крае познания как пост-транс-модернизм, идеология изживания человеком самого себя, объявившая об его конце во всех ипостасях, отражающая движение к новой, несоразмерной с природой Genus Homo, когнитивной онтологии. Живые (= смертные) люди с одной стороны, "самоубийцы", техно(бес)смертники, с другой. В чистом варианте они сосуществуют в виде изредка пересекающихся параллельных прямых. Реальные процессы идут посредине: личность размывается, однако о прямом самоуничтожении человека говорить рано, киборги и искусственный интеллект перспектива, если близкая, то не абсолютная. Ей предшествует, будет предшествовать человек, который еще мыслит, действует, хотя все больше без рефлексии над тем, для чего, куда и к каким последствиям ведет то, что он делает. Он пока в уме, правда, уже "не в своем". Без сознания и понимания.
В обществах, дальше продвинувшихся по пути техницистской деградации человека и формирования "культуры смерти", данная тенденция выразилась в росте интереса к феномену зомби. Зомби – существо, которое подобно человеку, но все делает механически, не испытывая чувств, без души, без "внутреннего", как бы подчиняясь приказам извне. Как восставший из могилы и оживший мертвец, или "немёртвый" = undead, или мёртвый, но не погребенный (в славянском фольклоре – вурдалак). Выйдя из языческой религии вуду, зомбизм инфицировал передовой отряд человечества. Теме зомби уделяют возрастающее внимание кино, литература, возникла мифология зомби, ее интенсивно эксплуатируют масс-медиа и поп-культура. В философии сознания пример зомби обычно приводился в доказательство тупика, в который попадает теоретик, сводящий сознание к физиологической работе мозга или к информации. Постепенно стрелка барометра стала склоняться в пользу зомби. Пошли толки о том, что для эволюции сознание, с его сомнениями, неоднозначностью выводов, субъективными оценками и эмоциями, больше не нужно. Оно не эффективно. Человек (?) вполне может жить без него. По рациональной организации и логической непогрешимости философские зомби превосходят людей. Зомби начали писать книги о том, что быть зомби совсем не трагедия, скорее, хорошо. Теперь становится понятно, почему людям нет места в будущем. Вектор движения человеческой цивилизации к постчеловеку перестает ее авангард не только пугать, но и беспокоить. Он в нем рекламируется (сайт телеканала Россия–1 называется zoomby.ru!). Вот-вот разразится поведенческая мода: быть зомби – это круто. Вурдалаки идут!
Определяя индекс зомбизации того или иного общества, целесообразно различать, по крайней мере, два вида зомби. Слабых (лучше сказать: легкие?) и сильных (лучше сказать: тяжелые?). Это уместная аналогия с различением слабого и сильного искусственного интеллектов. Слабый (легкий, частичный) зомби – мыслящий зомби. Он мыслит и действует, но отвечает только на вопрос "как", не интересуясь, почему, зачем это делает, к чему ведет его мышление, если его продолжить, хотя бы дальше хода е–2 – е-4. Он мыслит без осознания последствий, как бы не в собственном = человеческом уме. Это ситуация и представление о роли человека, которые предвидел и пропагандировал Г. П. Щедровицкий: антропный материал… сознание – помойка… выдавливать из себя человека… и т. д. В свое время Р. Оппенгеймер на предупреждения об опасности атомной бомбы для человечества, ответил: главное, чтобы была хорошая физика. Сейчас почти вся наука вышла за пределы жизненного мира людей и стала постчеловеческой, а значит опасной, в сущности, если брать ее "саму-в-себе", дем(е)онической, однако большинство ее творцов не желают признавать необходимость установления границ для своей деятельности. Регулирования ее. Главное, производить новации. И внедрять их, не думая, (кто-то, стараясь не думать) о сколько-нибудь отдаленных результатах. Мыслить без смысла. Наиболее распространенные места обитания ин(новационных)теллектуальных зомби – "силиконовые долины", технопарки, компьютерные лаборатории и другие (теперь все больше и университеты) инкубаторы достижений постчеловеческого прогресса. Уже есть выдвинутые этой средой зомби-министры. Вместо модернистской троицы: "личность – субъект – сознание" мир все больше населяет постмодернистский тип человека-деграданта, Homo intellectus: "актор – слабый зомби – мышление".
Утрачивая сознание, слабые зомби остаются, однако, в сфере логоса. У многих, вне рамок профессиональной деятельности, сохраняется способность не только мыслить, но и осознавать. В отличие от них сильные зомби ориентированы на исчисление, матезис. Это представители когнитивно-информационного знания, обитающие все больше в виртуальной реальности. Их мышление полу – или полностью формализовано, они обходятся без обращения к смыслу вообще, что предвидел и описывал Ж. Деррида в своих концепциях грамматологии. Если слабые зомби не желают думать о последствиях своей деятельности, то сильные теряют способность думать (в человеческом смысле) вообще. Это (за)программированные зомби. Они сортируют, комбинируют и обрабатывают информацию. От "традиционного" мышления у них, если остаются, то мыслекоммуникации. Это Homo digitalis эпохи трансмодерна, которая, в отличие от постмодернизма, не "после", не изживает, а переступает через человека. Человек превращается в человеческий фактор, агента сетей. Место модернистской троицы: "личность-субъект-сознание" и постмодернистской: "актор-слабый зомби-мышление" занимает трансмодернистская, Homo computus: "агент – сильный зомби – исчисление". Возникает, распространяется феномен действующей без сознания и функционирующей без мыс(ш)ления зомбократии. Утрата смыслов, субъектности (легкие зомби) перерастает в утрату самости, своего Я (тяжелые зомби). По мере нарастания скорости в гонке постчеловеческих технологий, зомбиальная ориентация становится все более влиятельной и агрессивной. Это ближайшая переходная ступень к киборгам и искусственному интеллекту. К инобытию. Называемому, для самообмана, "бессмертием".
Закат сознания является внутренним содержанием, своего рода антропологической реализацией "Заката Европы" О. Шпенглера, "Конца истории" Ф. Фукуямы, "Заката Запада" П. Бьюкенена. Это и есть возникновение "Последнего человека", постчеловека, превращение культуры в цивилизацию, а цивилизации в Технос, который они предвидели и которым пугали. Но боятся всегда будущего. Когда явление происходит на самом деле, его не замечают. Или замечают единицы – "несчастное сознание". Мы становимся свидетелями как последние люди, агенты и зомби выходят на main stream теоретической деятельности и с самоубийственным азартом стада ослепших от гламурного блеска и ненасытного обжорства слонов, превращают человека в пережиток прошлого. Они топчут мировоззрение гуманизма, выражавшее время существования людей в сознании, личностей, заменяя его гуманологией, персонологией, скриптологией, другими, все более постчеловеческими вариантами трансформации человека. Перед перспективами осуществления этих новаторских идей, опасения провидцев заката современной цивилизации выглядят наружными симптомами известной роковой болезни (Духа). Мы свидетели, кто способен и решается видеть, Заката-конца Человечес(тва)кого.
4. Человек не умер, но…
Итак, если мыслить в парадигме эволюционизма и прогресса, человек оказывается превзойденным, становится этапом развития некоего вселенского Разума, другими словами, его "историческим видом". Становится Традицией. Это надо признать как реальность, но не отождествлять ее с чем-то не имеющим право на дальнейшее существование, с "пережитком прошлого". Что такое, в конце концов, традиция?
В трактовке традиций широко распространено убеждение: все на свете когда-то возникло, бывает новым, а потом стареет, уходит в прошлое; все, ставшее традицией, когда-то было новацией. Традиции – это "выпавшие в осадок" результаты перемен, спрессованные временем продукты развития. Новое предшествует старому и потому субстанцией культуры, ее фундаментом следует считать не традицию, а новацию. Новации первичны, они причины возникновения культурных феноменов, традиции вторичны, они следствие их пребывания во времени. Конечно, можно возразить, что "новое – это хорошо забытое старое" или "ничто не ново под луной", но подобные метафоры и крылатые выражения не способны опровергнуть логику вышеприведенного варианта трактовки соотношения традиции и новаций. Это логика универсального эволюционизма и безоговорочной веры в прогресс, в то, что новое лучше старого по определению. Она подкрепляется деятельностью по созданию "новых традиций". Проведя какое-то мероприятие, акцию часто призывают сделать их постоянными, повторяющимися – традиционными. Думается, что хотя результаты такого рода социальной активности принято называть традициями, они представляют собой нечто условно традиционное и скорее паратрадиции. За воспроизведением внешней структуры данного явления, в них теряется его суть, которая состоит в том, что традиция есть выражение первичности существующего, наличия у него "природы" и собственной идентичности в сравнении с фактом возникновения новаций.
Несколько более глубокая, но все же близкая к поверхностной трактовке традиций как устаревших новаций "концепция передачи" (передавание, перенос, пре-дание), когда предполагается сохранение предмета или явления при его переходе в другое состояние. Это некая связь между "тем" и "этим", между прошлым, настоящим и будущим. Связь как наследование (унаследование, наследие). Как движение по ранее избранному направлению, некая непрерывно летящая стрела, но не просто во времени, а что-то несущая сквозь время. В этом смысле не всякую связь можно считать традицией, хотя бы она воспроизводилась, сохранялась и повторялась как закон. Ведь говорят и о законах возникновения нового, связях изменения и преобразования, когда наследие отвергается. В таком случае может традиционными нужно считать связи функционирования, циклизм и движение по кругу? Тоже вряд ли, ибо тогда понятие традиции будет излишним, потому что здесь нет перехода к другому, нечего и некого "передавать".
Философская суть понятия традиции – это не изменение само по себе, но и не сохранение как таковое, это не сохранение или изменение, а нечто постоянное внутри перемен, константное в развитии, абсолютное в относительном, вечное во временном. Традиции включены в поток времени, но по своей бытийной сущности есть то, что не развивается. Они развертываются и трансформируются в соответствии с переменой обстоятельств. Традиция – это не прошлое, она выражает не то, что "позади нас", а то, что непрерывно существует в мире среди нас самих. Любое явление противоречиво, пронизано борьбой тенденций к устойчивости и изменчивости, а развитие в целом есть результат этой борьбы. Жизнь организма есть противоречивое единство генотипа и фенотипа. Жизнь общества есть противоречивое единство традиций и новаторства. Жизнь человека как целостного телесно-духовного существа есть… но об этом позже.
В традициях выражает себя устойчивое в бытии, вечное во временном, "природа" предмета. Его историческая определенность. Традиция – культурная форма выражения вечности бытия вообще и определенного отрезка времени бытия любого предмета или явления как сущего. И как о существовании мы говорим раньше, чем об изменении (прежде чем меняться, надо быть), так традиции предшествуют новациям. Они наличествуют ipso facto – изначально.
В предметах, явлениях, опыте жизни и феноменах духа абсолютно и постоянно, константно и вечно то, что делает их тем, что они есть. Абсолют и вечность не какая-то отдельная внебытийная трансцендентальная сфера. Они присутствуют везде, в любом предмете. Это свойства, которые делают каждый предмет совершенным в своем роде и без которых он не существует, трансформируясь в инобытие. Если сжать теннисный мяч, он сплющится, потеряет свою форму. Но мяч есть и может восстановиться. Если его сжать очень сильно, он лопнет и превратится в нечто другое, кусок крашеной резины. Изменение превысило меру сохранения и "традиции мяча" больше не стало. Если в реке помыть машину, на воде образуется грязная пленка, однако через несколько сот метров река очистится. А если из этой машины в нее попадет несколько тонн бензина, она как природный объект, погибнет, превратиться в иное, – в пруд, лужу, болото, но для реки это – ничто. Гибель.