Культуру определяют всячески. Но в основе лежит представление, что это пре-образованная, обработанная и обуздываемая природа в соответствии с господствующей совокупностью идеальных или предметных ценностей. У понятия личности трактовок не меньше. Но практически все они признают, что это живой, биогенный человек с вмененной ему свободой и ответственностью. Культурный человек, человек-личность сам определяет содержание своего поведения. Он обретает возможность выбора, хотя соотносит его с заповедями религии, нормами морали, а потом и письменными законами. Личность обладает противоречивым внутренним миром, тем, что принято называть душой, а в ее стремлении к высшему, "сверхопытному" – духом. Или, если человек плохо справляется с внутренним напряжением он, с позиции медицины, становится больным. Невротиком. По З. Фрейду именно культура является общей причиной неврозов, комплексов и психических страданий людей. Личность переживает душевные коллизии, выдерживая или не выдерживая борьбу различных мотивов. Она отвечает за свои поступки как их автор. Живя страстями, человек должен быть выше их. Ориентируясь на требования общества и с этой точки зрения поступая разумно, рационально, личность в тоже время любит и ненавидит, верит и надеется, рассматривает все как хорошее или плохое, прекрасное или безобразное, тратит время на созерцание и общение. Польза лишь часть того, что имеет значение. Личность – это человек духовный, он сам контролирует свои аффекты, но его рациональность обусловлена телесными потребностями, окрашена чувством и служит продолжению его жизни как целостного биосоциального существа.
До сих пор этот тип человека обычно отождествляется с подлинным, аутентичным, "настоящим". Он автор величайших достижений в познании и покорении природы, накопил огромные сокровища духа, творец мировых религий, философии, художественной литературы, музыки, живописи и других видов искусства. Его жизнь – пример жертвенности и эгоизма, высокой доблести и низкого коварства. "Я раб, я Царь / Я червь, я Бог" (Г. Державин). Культура, личность, духовность – разные ипостаси человека как ценностно-рационального субъекта социального действия. Мало кто ставил бы под сомнение это достигнутое за тысячелетия дикости и варварства поистине историческое завоевание. Наоборот, смысл жизни, цель развития индивида видятся в том, чтобы овладевать культурой, стать личностью, достичь вершин духовности.
Видятся! Если только смотреть назад и верить тому, что люди говорят открыто или по инерции. Если же анализировать новые процессы и нарастающие тенденции, то придется обратиться к последнему, выделяемому М. Вебером типу социального действия – целерациональному. Его возникновение он связывал с промышленной революцией и распространением буржуазных рыночных отношений, но использовал скорее методологически и лишь в конце своей знаменитой работы на эту тему /предпоследний абзац/ решился на мировоззренческую оценку. "В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-эстетического содержания, принимает там, где оно достигает своей наивысшей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой прежней обители аскезы; возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы, или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость. Тогда-то применительно к "последним людям" этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: "Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы – и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития". М. Вебер обсуждал эти идеи как предположения, но вот сейчас, к началу XXI века можно определенно сказать, что победило "или": целерациональное действие из аспекта поведения личности превратилось в ее основу и привело к возникновению другого (типа) человека – Актора.
Понятие актора – (актера, действователя, дельца) стало использоваться в социологии в первой четверти XX века. В контексте определенного теоретического направления. Теперь им, по-видимому, можно характеризовать особый исторический тип человека рыночно-технологической эпохи, постепенно заменяющего собой личность. Актор-носитель рациональности как последовательного стремления к сознательно и заранее поставленной цели. Он "разумный эгоист", для кого чувства, общение, переживание теряют собственную ценность. Душа у него то, что может помешать и чаще всего мешает достижению результата. Его жизнедеятельность постепенно редуцируется просто к деятельности, желание счастья вытесняется тягой к комфорту. Активность актора индуцируется не столько его непосредственными потребностями, сколько навязанными ему в социальных отношениях и воспринимаемыми умом. Предельно сокращая фазу образно-эстетического восприятия мира, он сразу опирается на концепты или даже просто метит его знаками. Поэтому он чужд поэзии, живописи, сохраняющихся в обществе больше как наследие. Он не способен к любви и практикует секс как обездушенную любовь. Актор – "человек без сердца". Если о том же сказать этически – без ценностей. Он знает только цену. Всему.
Личность трансформируется в актора в процессе научно-технической революции, нарастания быстроты и сложности социальных действий, их опосредования вещами, точнее, их всеобщим эквивалентом – деньгами. По мере того как личность становится актором (категория духовности при этом вырождается в менталитет как мышление, очищенное от ценностей), а культура как регулятор социальных отношений заменяется технологией и социотехникой, в общественно-историческом плане она заменяется цивилизацией. "Человеческая душа, – писал Н. Бердяев, не может выдержать той скорости, которой от нее требует современная цивилизация. Это требование имеет тенденцию превращать человека в машину… Техническая цивилизация по существу своему имперсоналистична. Она не хочет знать личности. Она требует активности человека, но не хочет, чтоб он был личностью". Актор – продукт отчуждения (К. Маркс), аномии (Э. Дюркгейм). Продукт превращения закрытых (заповедями религии, нормами морали, канонами эстетики, то есть культурой), "теплых и душных" обществ в открытые – свободные и холодные, "цивилизованные". Если культура рождает личностей, носителей духовности, предполагая способность к альтруизму и служению другим, (в случае религии служению всего общества чему-то трансцендентному), то цивилизация культивирует эмпирических индивидуалистов. Они озабочены своей свободой и "самореализацией", в которую входят, прежде всего, богатство, успех, здоровье. "Зачем живем? для Высокого" – думал Н. Гоголь. Увы, это не так. В наше время совсем не так. Главное, чтобы было больше вещей, продуктов, чтобы с комфортом перемещаться от стола к унитазам. Проникнутые иронией и презрением к чему-либо возвышенному, эго-техно-центристы все, кроме "пользы", кроме "эффективности", считают лишним, "традиционализмом и идеологией". Кто не вписался в эту модель: переживает, любит, доверяет, общается, а не "коммуницирует", тот вытесняется на обочину социума, в маргиналы. Объявляется "лузером".
Принято считать, что философы, мыслящие люди озабочены угрозой стихийной гибели культуры и личности, потерей гуманистического и духовного измерения мира. Ориентация на "иметь" вместо "быть" ведет, как убедительно показал Э. Фромм, к деградации человека. Представляется очевидным, что ей надо противостоять. Однако подобная очевидность обманчива. В современном обществе активизируются силы, сознательно стремящиеся к "поднятию" актора из сферы рыночного хозяйства и возведению его в норму вообще. Именно он – "упешный человек". Противиться этому процессу пытаются силы, организационно когда-то шедшие под флагом социал-демократии, сейчас, впрочем, почти расссеянные. Их главный лозунг: "Рыночной должна быть экономика, но не общество". Культура в таком случае как бы исключается из парадигмы целерациональной деятельности, выражая потребность людей в бескорыстном общении. Однако они не делают погоды. Впереди в технологизации и либерализации жизни Америка, страна, где, как говорят сами американцы, надо не жить, а "функционировать". Концептуальное обоснование замены личности актором разрабатывалось здесь же, в рамках бихевиоризма, философского прагматизма, карнегианства, дианетики и т. п. В Европе первым известным автором, кто провозгласил необходимость покончить с "классической гуманитарной культурой", а в сущности просто с культурой, был "оптимистический технократ" Ж. Фурастье. Покончить с самого начала, в образовании, которое должно переориентироваться на подготовку человека технологического типа. Чистого функционера. Хотя такой человек духовно бедный, именно он, обладая иммунитетом к "мифологическим идеям", способен адаптироваться к все более набирающему скорость прогрессу. С большей осторожностью, видя драматическую сложность взаимодействия культуры и инструментального разума, обсуждал судьбу личности в постиндустриальном обществе А. Турен. Его "действователь" не столько включен в систему, сколько как субъект общественного движения противостоит ей.
В России дискредитация культуры и личности набирала силу по мере дискредитации социалистической идеологии и строившегося под ее флагом "нового общества", хотя в виду неразвитой социальной базы неолиберализма она довольно долго велась в основном через бессознательную подмену понятий, "переставления" их знаков. Вот образец такого подхода: "Диктатура рынка" не оставляет для "архаического человека" шансов на выживание. Человек архаический вдавливается в узкие ниши маргинального существования, заменяясь человеком динамическим… динамическая доминанта спускается на молекулярный уровень, пронизывает ментальность каждого члена общества". О чем речь? Под архаическим имеется в виду нерыночный, нелиберальный человек. Вся добуржуазная история, все великие творцы культуры и искусства от Греков и Возрождения до конца XX века, если в стране не было свободного рынка, как, например, в Советском Союзе – архаики, носители эсхатологического сознания. Потому что личности, а современен и достоин жизни только "динамический человек", то есть актор. Культура в этом контексте не упоминается вообще или приравнивается… к варварству, после которого сразу начинается цивилизация. Россия вступила в нее, когда отказалась от социалистических утопий и любых других ожиданий "должного". Иногда варварство смягчается до средневековья. Только "качественные характеристики жизни, утвердившиеся после 1991 года, не оставляют места средневековому восприятию мира". (Спасибо и на этом; в предыдущих работах автор, объявляющий себя либералом и сторонником диктатуры, если она рыночная, конечно, квалифицировал как варварство всю российскую историю!). Таким образом, культура, отождествляемая с варварским и средневековым мировоззрением, остается в прошлом или оценивается как то, что надо преодолеть. На смену ей идет цивилизация, где личность уступает место актору, а духовность и ценностное отношение к миру заменяется социально-гуманитарными технологиями. Это и есть "конец истории", о котором более резонансно напишет Ф. Фукуяма. Конец осевого времени человечества. Начало его, (а может быть уже и не его) новой судьбы.
2. Постчеловек
Люди, считающие себя личностями, а таких, в отличие от дикарей и варваров, ставших все-таки редкостью, еще много, склонны рассматривать появление актора как завершение человека. Традиционным историческим человеком потеря культуры и души воспринимается как собственная смерть. Это действительно смерть, но конкретно-исторического типа человека, по-видимому, высшей его формы, за сохранение которой надо всеми силами бороться, однако трезво глядя в лицо реальности. При широком понимании гуманизма, то есть признании человека ведущей силой истории и высшей ценностью бытия, актор как и личность находится в его русле. Он сохраняет важнейшие сущностные черты человека – субъектность, самотождественность, активность, самостоятельность, свободу выбора. Он не мертвый, он только "неживой", малочувственный и механичный, к тому же не все время: его то и дело тревожат пережитки личностного состояния, потребность в любви, дружбе и счастье, о чем свидетельствует распространение наркомании и узаконенных психостимуляторов (не все выдерживают голое = успешное функционирование и мертвую жизнь). Так что не он в действительности "кончает историю", не им пресекается традиция человека и гуманизма на Земле. Да, буржуазный, прежде всего американский образ жизни – это воплощенная банальность и поверхностность, в нем фактически нет высоких интересов, произведения искусства рассматриваются как возможность вложения капитала, ценности заменяются ценами и технологией, но в остальном его носители, как бы представители традиционной, преимущественно европейской, особенно классической культуры их ни уничижали, все еще люди. Применительно к ним, к актору, можно сказать, что слухи о смерти человека, о "последнем человеке" сильно преувеличены. Тем более, что сами акторы по отношению к людям-личностям, как мы видели, довольно снисходительны: они считают их только варварами, архаиками и традиционалистами.
Подлинный кризис гуманизма возникает со вступлением общества в социотехническую стадию развития, когда оно перестает быть собственно (исключительно) человеческим и преобразуется в человеко-машинное. Человеко-машинным его можно считать с момента, когда техника начинает заменять не только физическую, но и умственную силу человека. Массово это происходит в компьютерно-информационном обществе, вернее уже не обществе, а Системе, Техносе, Сети, где человек действует и живет по логике технологии. В большинстве теорий управления признается, что теперь конкурентоспособны те предприятия, которые развиваются по законам социотехнических систем, сплавляющих человека и технику в одно целое. И человек в них является "фактором". Не случайно, с середины XX века в социологии это слово стало постепенно вытеснять и понятие личности, и понятие актора. Основное отличие человеческого фактора от личности и актора в том, что он теряет самотождественность, фрагментизируется, "размазывается" по системе-сети. Он децентрирован. Инициатива и окончательное решение вопросов в его взаимодействии с внешней средой, друг с другом переходят к технике. Ввиду контринтуитивности и контррациональности сверхсложных нелинейных человеко-машинных систем, он передоверяет, вынужден отказываться от своего приоритета в них. Он не справляется, срывается, устает, нервничает, не успевает. Это их самое слабое звено. 70 % аварий в авиации происходит по вине людей, притом наиболее способных и тренированных представителей человеческого рода. Все больше ситуаций, в которых надо ставить "защиту от дурака". Но дураками в них, перед лицом сверхсложности, становятся все люди. Фактически это "защита от человека", потому что он "везде виноват".
Если в начале своего развития науки о взаимодействии человека с техникой были озабочены приспособлением техники к человеку (суть эргономики), то в эпоху пост(транс)модерна вектор внимания поворачивается в противоположном направлении вплоть до стремления прибегнуть к услугам генной инженерии и "начинке чипами". Современная инженерная психология "рассматривает человека, работающего в сложной автоматической или полуавтоматической системе как звено этой системы: с сенсорным "входом", мозгом как "устройством для переработки информации" и моторным "выходом". В положении интерфейса, в интерактивных системах человек и компьютер обуславливают друг друга буквально; в системах искусственного интеллекта роль человека в том, чтоб быть поставщиком эмпирического материала, в который он сам и попадает. Он "ресурс", его надо "активизировать" до превращения в капитал, но особенно "контролировать по надежности". Если актор не переживает любви, то человек-фактор теряет интерес и к сексу, имитируя его порнографией, ручным или виртуально-техническим аутизмом. "Другой" ему не нужен (компьютерные кафе, где посетители собираются вместе, но общаются с машинами). В сфере производства в нем ценится нервно-психическая устойчивость, обуславливаемая в основном радикальным обеднением аффективной сферы и эмоциональной тупостью. Личность с ее душевными переживаниями, человеческому фактору, как звену СЧМ (системы человек-машина) решительно противопоказана. Направленная вовне активность актора тоже не находит применения. Техника формирует запрос на другой тип человека. Это… (но о нем ниже).
По мере того как состоящее из личностей общество превращается в состоящую из акторов цивилизацию, а цивилизация в состоящий из факторов технос, взаимодействие оператора и конкретной машины становится всеобщей формой бытия человека. Его цели предстают как отражение внутренних законов оптимизации и эффективного функционирования социотехноса. Целерациональное поведение актора заменяется бесцельной рациональностью, которая в таком сочетании есть абсурд. Все его поступки сверяются по критериям рассудка и разума, но разума, который чужд ему как субъекту жизни. Это пост(не)человеческая рациональность. И(р/но)рациональность.