Это акционерное общество возникло в 1922 г. в качестве органа Комиссариата по внешней торговле и БСНХ для ведения монопольной торговли новой и антикварной иностранной книгой как в СССР, так и за границей. Одновременно с этим на "Международную книгу" была возложена торговля антикварной русской книгой. В качестве заведующего московским антикварным магазином "Международной книги" был приглашен известный дореволюционный антиквар П. П. Шибанов. Магазин этот помещался на Кузнецком мосту, 12. С самого начала действия своих московского и ленинградского магазинов "Международная книга" стала издавать бюллетени, информировавшие покупателей о наличном книжном cocтаве и о новых поступлениях. С 1922 по 1936 г. вышло 276 номеров бюллетеня московского магазина и 38 - ленинградского. Помимо этого с 1924 по 1936 г. московский антикварный магазин "Международной книги" издал 78 каталогов по русской книге, которые и сейчас представляют интерес для библиофилов. В частности, в связи с 200-летием Академии наук СССР, отмечавшимся в 1925 г., "Международная книга" издала каталог № 6, в котором, наряду с довольно часто встречавшимися на тогдашнем книжном рынке академическими изданиями, предлагались очень редкие книги и целые коллекции их, например, полный подбор "Придворных календарей" с 1758 по 1809 г. Но цены (в золотых рублях) были поставлены очень высокие: упомянутая коллекция "Придворных календарей" была оценена в 500 руб., описание коронации Елизаветы Петровны - 100 руб, и т. д., "Опыт исторического словаря о российских писателях" Новикова (1772) был оценен в 15 руб.
С 1932 по 1935 г. "Международная книга" издала четыре каталога книг на иностранных языках, в 1931 г. - каталог "Восточные рукописи". "Международная книга" сыграла важную роль в экономике Советского государства в 20-30-е годы, сумев доставить стране значительные средства, необходимые для восстановления хозяйства и индустриализации.
В то же время антикварные магазины "Международной книги" доставляли и советским библиофилам много ценных, редких издании.
В 20-30-е годы русское библиофильство развивалось в целом в трудных условиях, и самое трудное заключалось в том, что с дореволюционного времени в передовых кругах русского общества, в особенности демократических, сложилось предубеждение против библиофильства и библиофилов. Для этого были достаточные основания. В XIX - начале XX в. библиофилами были люди преимущественно из очень состоятельных слоев русского общества - поместного и служилого (бюрократического) дворянства, крупной буржуазии. К тому же почти все они были представители реакционного лагеря, и библиофильство, например, в годы перед революцией рассматривалось как проявление общественной реакции даже такими лицами из прогрессивной части русского общества, которые сами были большими книголюбами и имели хорошие, интересные библиотеки. Напомним в этой связи отзыв Александра Блока (см. стр. 23). Широкое книголюбие, с давних, чуть ли не средневековых пор характерное для демократических слоев общества, не ассоциировалось с библиофильством, а противопоставлялось ему.
Практически предубеждение против библиофильства и библиофилов в 20-е годы проявлялось в том, что соответствующие органы Советской власти очень неохотно давали разрешения на организацию обществ библиофилов, а сами библиофилы обычно в заявлениях об организации подобных обществ избегали слова "библиофил" и называли себя - за немногими исключениями - "друзьями книги", "любителями книги", "собирателями книг" и т. д.
Между тем уже в период военного коммунизма, как мы видели, формировались кадры новых библиофилов - из советской интеллигенции в первую очередь, в 20-е годы создавались общества библиофилов в Москве, Ленинграде, Казани, позднее в Киеве, Минске, и т. д. Происходил процесс качественного изменения понятий "библиофил" и "библиофильство", или, как тогда говорили, "библиофилия". Новые библиофилы пытались осмыслить свои отличительные черты, отмежеваться от библиофилов старой формации, но это им давалось нелегко: слишком многим из библиофилов 20-х годов импонировали библиофильские традиции замкнутого, "аристократического" Кружка любителей русских изящных изданий.
Именно процесс качественного изменения понятий "библиофил" и "библиофильство" был причиной возросшего интереса к решению теоретических вопросов, связанных с существом этих понятий.
Неудивительно, что пересмотр ряда понятий, с давних пор являвшихся теоретической основой библиофильства, начался в недрах библиофилов старшего поколения, не принадлежавших к Кружку любителей русских изящных изданий. Это были старые русские книговеды, взгляды которых сложились еще в конце XIX - начале XX в., - такие, как А. И. Малеин, А. М. Ловягин и др. Под влиянием революционных событий они пытались переосмыслить свои воззрения, но делали это упрощенно и непоследовательно, хотя и несомненно искренне. Пересмотр теоретических основ библиофильства некоторые из названных авторов начинали с частностей, вопросов, в сущности, второстепенных, но в те времена почему-то казавшихся особенно важными. Лишь постепенно, в процессе развития нового, советского библиофильства, возникали новые, действительно важные вопросы. Впрочем, в 20-е годы они не могли еще быть решены правильно: только по мере перестройки всей науки на принципах марксизма-ленинизма могли быть научно решены и вопросы теории советского библиофильства.
Мы сказали, что 20-е годы в истории русского библиофильства ознаменовались рядом попыток пересмотра традиционных представлений, с давних времен бытовавших в среде книголюбов. В первую очередь это относится к понятию "книжная редкость". В 1923 г. Петроградским государственным институтом книговедения была издана брошюра, озаглавленная "О редкой книге" (114). В ней были напечатаны статьи известного библиофила-книговеда, профессора античной филологии в Петроградском университете, президента Русского библиологического общества А. И. Малеина (1869–1938) "Что такое книжная редкость?" и М. Г. Флеера "Редкие книги. Мысли и факты из области книжного собирательства". Оба автора ставили своей целью, с одной стороны, критически пересмотреть старые определения понятия "редкая книга" и, с другой, дать свои, более гибкие и, следовательно, более современные истолкования.
А. И. Малеин, например, считал, что "редкой книгой может быть признана та книга, которая существует абсолютно в малом числе экземпляров и имеет научное значение". Приведя это определение, автор замечает: "Если стать на эту точку зрения, то число книжных редкостей должно быть подвергнуто значительному сокращению". Из его дальнейшего изложения видно, что он считает, будто перепечатанные "редкости" утрачивают свое реальное значение.
Удивительно, что А. И. Малеин не видит ошибки в своих рассуждениях. Если перепечатка произведения лишает его редкости, то, в конечном счете, в потенции нет редкостей вообще, так как любую книгу, даже напечатанную в одном экземпляре, можно перепечатать в любом количестве экземпляров, в особенности сейчас, когда введен в научную практику ксерографический способ воспроизведения текста. "Так, например, - пишет А. И. Малеин, - Д. В. Ульянинский убедительно доказывает редкость имеющейся у него книги С. В. Руссова "Библиографический каталог российским писательницам". Но научного значения эта книжка не имеет никакого, так как целиком вошла в аналогичный труд кн. Н. Н. Голицына (СПб., 1889). Равным образом не могут считаться редкостями и такие старые книги, как первое издание "Опыта российской библиографии" Сопикова, потому что для справок гораздо удобнее, полнее и научнее обработка В. Н. Рогожина". "Книги, подобные первому изданию "Опыта", - продолжает А. И. Малеин, - напоминают мне старую мебель, на которую мы с любопытством и, может быть, даже с умилением смотрим в музеях, но дома предпочитаем пользоваться современными креслами, стульями и диванами".
Вероятно, отвечая на возражения, что подобная точка зрения приведет к отказу в значении книжной редкости "Путешествию из Петербурга в Москву" Радищева и даже инкунабулам и editiones principes ("первые издания") античных писателей, которыми почти всю жизнь он занимался, А. И. Малеин прибавил малоубедительные доводы о роли прижизненных изданий классиков, - как будто последующие перепечатки не улучшают, а только ухудшают авторский текст.
Статья М. Г. Флеера интереса не представляет, так как он фактически отказывается от определения: "…в понятие редкости надо ввести интерес, но учесть этот интерес, конечно, нет никакой возможности".
Попытка А. И. Малеина, исходившего из своих особых позиций и интересов филолога-античника, сразу же вызвала с разных сторон возражения и новые опыты в том же направлении. Особенную настойчивость в попытках определить понятие "книжная редкость" проявил московский книговед-библиофил А. И. Кондратьев. В ноябре 1925 г. он прочел в Русском библиографическом обществе доклад "Основные предпосылки учения о книжных редкостях", тезисы которого на четырех страницах были напечатаны как "издание автора" в 100 экземплярах красно-коричневой краской листовкой большого формата. Основные положения доклада А. И. Кондратьева делятся на три части: историческую, социологическую и теоретическую. Несмотря на наличие отдельных правильных тезисов, в целом "Основные предпосылки" А. И. Кондратьева представляют нагромождение наукообразных рассуждений, вроде следующего: "5. Редкие книги делятся: а) на фактические редкости или библиологический нуль и б) на библиологические (библиографические) редкости". Автор приходит к отказу от каких-либо выводов. "7. В виду чрезвычайной субъективности, проявляемой при оценке библиологических редкостей, необходимо отказаться от теоретического установления степеней редкости или категорий, ограничившись лишь определением основных признаков, образующих библиологические редкости". Таким "основным признаком" А. И. Кондратьев, вслед за М. Г. Флеером или независимо от него, считает "наличие библиологического интереса". В результате он приходит к бессодержательному, тавтологическому выводу: "12. Библиологической редкостью следует считать то издание, которое, в силу его фактической редкости, вышло из обычного гражданского оборота и имеет тот или иной библиологический интерес".
По-видимому, доклад А. И. Кондратьева в Русском библиографическом обществе не был принят благоприятно, потому что автор продолжал работать над этой темой и через шесть лет, в декабре 1931 г., выступил с новой редакцией своего труда - на этот раз в Секции собирателей книг и экслибрисов Московского отдела Всероссийского общества филателистов. Доклад его назывался "Эволюция учений о книжных редкостях. (Опыт марксистского анализа предмета и литературы)". Содержание доклада напечатано в форме памятки в 60 экземплярах. А. И. Кондратьев пользуется здесь двумя понятиями "подлинная книжная редкость" и "мнимая книжная редкость" и свою позицию в интересующем его вопросе формулирует следующим образом: "Только те книги могут претендовать на звание подлинной книжной редкости, которые имели то или иное общественное значение и в настоящее время еще не потеряли своей действенности. Книги же, отличающиеся лишь тем, что они напечатаны или сохранились в абсолютно малом числе экземпляров, являются лишь мнимыми книжными редкостями. Это всего лишь общественная фальсификация".
Вопрос о понятии "редкая книга" волновал в 20-е годы и других советских библиофилов, и некоторые из них в разной форме выступали со своими соображениями по этому поводу. Так, московский библиофил Н. Ю. Ульянинский, двоюродный брат выдающегося русского библиофила-библиографа Д. В. Ульянинского, в статье "О библиофилии (факты и мысли)", помещенной в Ленинградском "Альманахе библиофилов" (1929), вновь стал поддерживать "количественный" признак в определении понятия "книжная редкость" в противоположность признаку "качественному" или "ценностному". "Прямое значение слова редкий - писал Н. Ю. Ульянинский, - противоположно слову частый. Таким образом в слове редкий заключается признак количества. Привнесение сюда признака ценности есть уже суживающая частность, позволяющая из категории редких по числу предметов отделить предметы, пригодные для данного времени или для данной цели. Признак редкости есть понятие объективное, всегда неизменное и устойчивое, признак же пригодности и ценности - понятие неустойчивое, субъективное и стало быть имеющее временной характер". "В том и состояло обаяние "книжной редкости" для библиофила, - замечает Н. Ю. Ульянинский, - что он гнался за тем, чего в действительности было мало".
Таким образом, определяя понятие "книжной редкости", Н. Ю. Ульянинский в дальнейшей части своей статьи приводит описание пяти редких книг своей библиотеки: анонимной брошюры (автором ее был М. А. Новоселов) "Григорий Распутин и мистическое распутство" (М., 1912), магистерской диссертации Н. И. Костомарова "О причинах и характере унии в Западной России" (Харьков, 1841), книги П. А. Плетнева "Хронологический список русских сочинителей и библиографические замечания о их произведениях" (СПб., 1835) и двух книг петровского времени - "Апофтегмата, то есть кратких, витиеватых и нравоучительных речей книги три" (М., 1712) и "первенца русской гражданской печати" - "Геометрия словенски землемерие" (М., 1708). И Н. Ю. Ульянинский то ли не замечает, то ли не хочет заметить, что все описанные им "редкости" имеют то больший, то меньший "субъективный" научный интерес; иными словами, ратуя в теории за "количественное" определение понятия "книжной редкости", он практически переходит на позиции "качественного" определения.
Статья Н. Ю. Ульянинского представляла доклад, прочитанный им в московском Русском обществе друзей книги в 1925 г. В апреле 1927 г. в том же обществе сделал доклад известный антиквар-библиофил П. П. Шибанов, работавший, как указывалось выше, с 1922 г. в "Международной книге". Доклад назывался "Desiderata русского библиофила. Редчайшие книги и их современная расценка". К докладу в качестве корректурного издания была напечатана в 200 экземплярах брошюра под тем же названием. Так как сам доклад нигде не был опубликован и даже содержание его не было изложено в печатной форме, судить о нем приходится только по упомянутой брошюре. В ней П. П. Шибанов не делает попытки определить понятие "книжная редкость", а практически перечисляет "исключительные библиографические редкости, не утратившие и до настоящего времени своего значения и ценности", сопровождая почти каждое библиографическое описание ценой. Только в немногих случаях, когда речь шла об оценке "книг чрезвычайно редких, никогда не появлявшихся на рынке", установить на которые "какие-либо цены было бы совершенно голословно", П. П. Шибанов ставил вопросительный знак. Это относится к девяти книгам: четырем церковным книгам XV–XVI вв., к трем музыкальным журналам конца XVIII - начала XIX в. ("С. Петербургский музыкальный магазин для клавикордов", 1794; "Журнал С. Петербургского италианского театра", 1795; "Журнал отечественной музыки", 1806), к "Истории французской революции в медалях и монетах", 1806 (опечатка: должно быть - 1816) и к книге В. И. Ленина "Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов" (3 чч., l894). Из остальных книг самой дорогой в оценке П. П. Шибанова является "Библия руска выложена д-ром Франциском Скориною" (Прага, 1517–1519, 22 книги), которая оценена в 2000 руб. По 500 руб. цена назначена краковской "Псалтири со восследованием", "Первым русским ведомостям" (за 1703 г.) и "Примечаниям на Ведомости", почему-то не с 1729, а с 1732 по 1742 г. "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева оценено всего лишь в 250 руб., "Ганц Кюхельгартен" Гоголя (В. Алова) (1829) - 75 руб., "Мечты и звуки" Н. Некрасова (Н. Н., 1840) - 10 руб., "Библиографический словарь питомцев Московского университета" 25 руб. и т. д. Совсем непонятно дешево определена цена "Езды в остров любви" Тредиаковского (1730) - 5 руб. Из 378 номеров списка Шибанова 28 оценено по 5 руб., 105 по 10 руб., 15 по 15 руб., 83 по 25 руб., 6 по 30 руб., 41 по 50 руб. и т. д. Таким образом, более 3/4 "редчайших русских книг" было оценено Шибановым от 5 до 50 руб., что не может не вызвать удивления, даже если учесть тогдашнюю стоимость рубля.
П. П. Шибанов предупреждал в предисловии к брошюре, что не включает в свой перечень описаний фейерверков, од, летучих изданий, книжных росписей XVIII в., календарей, генеалогических произведений Ювеналия Воейкова и Бороздина, манифестов и указов первой половины XVIII в. Но в его список не попали безусловные редкости, вроде "Опыта исторического словаря о российских писателях" Новикова (1772), "Путешествия критика" С. Ф. Ф[ерельтца] (1807), "Энциклопедического словаря" С. Селивановского (1823–1825), "Карманного словаря иностранных слов" И. Кирилова (1846–1848), "Примечаний к Русским драматическим произведениям" Н. С. Тихонравова (1872), "Эротопэгний" В. Я. Брюсова (1912) и др.
Все эти недоумения, вызванные невысокой оценкой одних книг и высокой других, введением в список некоторого количества третьестепенных книг (например, "Трех западников сороковых годов" В. Богучарского, 1901, и др.) и невключением заведомых редкостей, объясняются не случайностью, а определенной "антикварной политикой" Шибанова, которая позднее была разоблачена ленинградским книжником Ф. Г. Шиловым.
Доклад Шибанова в Русском обществе друзей книги имел успех, и прения по нему заняли два вечера, как сообщает в своих "Записках старого книжника" Ф. Г. Шилов. Однако подробности этих заседаний нам неизвестны. В июне 1927 г. Шибанов повторил свой доклад в Ленинграде в Ленинградском обществе библиофилов. В хронике Общества, помещенной в "Альманахе библиофила" (1929), отмечено, что "на запросы присутствующих о неравномерной и субъективной расценке некоторых из редких книг, П. П. Шибанов вынужден был признать, что данное издание является как бы каталогом "Международной книги", содержащим спрос и предложения, и что в скором времени выходит однотипный каталог под более точным названием "Ищем купить" (М., 1927, изд. "Международная книга")". Из заключительной части отчета о докладе П. П. Шибанова в Ленинградском обществе библиофилов явствует, что докладчик не ограничился простым перечислением редких книг и их оценкой, а поднял вопрос, "какую книгу следует считать "редкой", так и оставшийся, - по словам составлявшего хронику Общества В. К. Охочинского, - точно не установленным".