В этот период итальянское путешествие перестает быть чисто мужской прерогативой. Молодые женщины, девушки, хотя и непременно в сопровождении компаньонок, получают новую возможность прикоснуться к европейской культуре. Для их матерей такое путешествие было возможно только с семьей и, скорее всего, с практическими целями; юные героини обоих романов Форстера едут в Италию для того, чтобы познакомиться с произведениями искусства и получить уроки светской жизни. Помимо этого, после строгой морали викторианской эпохи европейское путешествие становится для представительниц слабого пола возможностью почувствовать себя хоть в какой-то мере свободными – от условностей, строгих принципов, традиций.
Викторианская эпоха настолько тесно сплотила английскую нацию, внушила такое сильное чувство национального превосходства, что стремление всегда держаться вместе, не смешиваясь с представителями других культур, стало печально знаменитой особенностью англичан-путешественников. Явление это не было новым.
Пансион сеньоры Бертолини во Флоренции, где живут герои романа "Комната с видом", является "маленькой Англией" в Италии. Все обитатели его – англичане, которые свято соблюдают все ритуалы английской жизни, весь набор приемов английских взаимоотношений ("нельзя общаться с человеком, если вы не представлены, даже если вы каждый день сталкиваетесь нос к носу"), на стене портрет королевы Виктории, и даже "сеньора", хозяйка пансиона, говорит на просторечье, выдающем ее принадлежность к лондонским низам. Люси разочарованно восклицает: "С тем же успехом мы могли бы быть в Лондоне".
В отношении англичан к Италии в начале XX в. ярко проявился двойственный и противоречивый характер. С одной стороны, это преклонение и восхищение – перед ее красотой, перед ее природой, перед ее культурой, перед ее историей. Главный герой романа "Куда боятся ступить ангелы" Филип, страстный поклонник Италии, с глубокой убежденностью говорит своей матери: "Я действительно верю, что Италия очищает и облагораживает всех, кто посещает ее. Она является школой, так же как и площадкой для игр, для всего человечества". Даже если любовь к Италии и не всегда была столь искренней, это не имело значения – восхищение ею было обязательным для каждого, кто считал себя культурным, светским человеком.
С другой стороны, итальянцы, их жизнь, культура, нравы вызывали полное непонимание, а чаще всего и неприятие. В итальянцах постоянно подчеркивалось детское начало (очевидно, что сами-то англичане в этом случае были "взрослыми"). Их описывали как людей непосредственных, наивных, импульсивных, искренних и вместе с тем по-детски жестоких, грубых и невоспитанных. Их разговор "полон детской непосредственности и мягкой мудрости, а через минуту – вопиюще груб". Их поведение непредсказуемо и непоследовательно, жестокость соседствует в них с чувствительностью и сентиментальностью: Люси, став случайной свидетельницей уличной драки, в результате которой погиб человек, восклицает: "И убийца пытался поцеловать убитого, – какие странные люди итальянцы! – а потом сдался в руки полиции!…я думаю, они просто дети".
Особенность восприятия Италии англичанами в начале XX века заключается прежде всего в том, что прекрасная южная страна стала для них своего рода мифом, красивым образом, преклонение перед которым, искреннее или нет, стало неотъемлемой частью элитарной культуры. Именно отсюда проистекает конфликт между восторженным приятием Италии в целом и высокомерным неприятием итальянцев. Еще английский поэт П. Б. Шелли в начале XIX века крайне резко писал, что "существует две Италии: одна состоит из зеленой земли, ясного прозрачного моря и могучих руин, оставшихся с древних времен… Другую составляют современные итальянцы, их работа и образ жизни. Первое представляет собой наиболее величественное и грандиозное создание, которое может представить себе человеческий разум; второе – самое упадочное и отвратительное". К началу XX века этот разрыв стал еще более заметен. Это был разрыв между идеей и действительностью.
В своих двух "итальянских" романах Форстер показывает, что происходит, если мечта смешивается с реальностью, – непонимание, страдание, гибель. Английская и итальянская культуры в его романах предстают как два европейских культурных полюса, антипода, представляющие собой полные противоположности. Смешение их в реальной жизни невозможно, утверждает английский автор. Героиня романа "Куда боятся ступить ангелы" Лилия, попав в Италию, поддавшись ее чарам и встретив молодого и прекрасного итальянца Джино, вообразила, что подобное возможно. Она вышла за него замуж, с удовольствием отреклась от скучных английских родственников и навсегда осталась в маленьком солнечном итальянском городке. На этом ее счастье и закончилось. Дальше – разочарование и смерть. Все ее поступки, так же как и поступки ее мужа, приходят в полное несоответствие с культурными традициями их стран. Когда она пытается устроить светские чаепития, его друзья воспринимают это как вздорную блажь, когда он пытается объяснить ей, что бродить одной по улицам неприлично, она ощущает себя ущемленной и несчастной. Для него многочисленные родственники в доме и общий денежный счет – явление естественное и единственно приемлемое, для нее – тягота и обида. В конце концов смерть при родах приходит к ней как единственный достойный выход из создавшейся ситуации. Прекрасная идея не должна становиться обыденной жизнью, т. к. это просто невозможно, – такова мысль автора.
Однако, несмотря на подобного рода противоречие в восприятии Италии, своеобразный конфликт между мечтой и реальностью, итальянское путешествие в начале XX века играет очень важную, может быть, более заметную, чем когда бы то ни было, роль в жизни посетивших ее англичан. Все герои романов Форстера проходят своего рода испытание Италией, и ни один их них не остается тем, кем он был до поездки. Италия поистине преображает их, будит в них то, что в течение долгого времени считалось неприличным в английском обществе, – откровенные, искренние эмоции, чувственную любовь, неконтролируемые порывы, душевную красоту, словом, во многом то, что составляет суть самой жизни. Герои как бы находятся во сне до своей поездки в Италию – в ней они просыпаются, и привычный мир рушится: пуританство викторианской эпохи, чопорность и приверженность традициям, нерушимость устоев, чай ровно в 5 часов – все это испаряется под лучами жаркого итальянского солнца. Люси, например, "вернулась домой с новыми глазами… так как Италия подарила ей наиболее ценный из всех даров – ее собственную душу". Привычная жизнь ее продолжается, но она уже никогда не сможет быть прежней.
Все главные герои обоих романов обретают в Италии, и благодаря ей, свою любовь. Обычная туристка Люси, "назойливая, незрелая и страждущая", внезапно преображается: "Италия совершила над ней чудо. Она дала ей свет и – что было еще важнее – она подарила ей тень". Сама же Люси, воспитанная в строгих принципах своей семьи, оказалась в объятьях почти незнакомого ей мужчины, опьяненная фиалками, солнцем, "светом и красотой". Так складывается любовный треугольник, "созданный" итальянскими чарами, в "Комнате с видом". Во втором романе ситуация еще более драматична: один из троих – итальянец, что делает ситуацию безнадежной. Любовь, чувства, жизнь – вот что находят герои в Италии, приехав в нее за культурой, искусством, образованием. Но именно в этом и нуждаются они в этот момент больше всего.
Однако только этим итальянское влияние не ограничивается. Подобного рода поездка представляется крайне важной для национального самосознания англичан, начавших утрачивать четкие жизненные ориентиры в поствикторианскую эпоху. Оказавшись в Италии, в инокультурной, чужой среде, они ощущают себя англичанами сильнее, чем в Англии. Пустое декларированное чувство превосходства и патриотизма, с которым они приезжают, сменяется искренней ностальгией и любовью к своей стране, когда они уезжают. Наиболее характерна судьба героини романа "Куда боятся ступить ангелы", которая тоскует в опостылевшем ей своей замкнутостью и консерватизмом провинциальном английском городке, где все знают, что, когда и где произойдет. Вырвавшись в Италию, страстно полюбив, она остается в этом солнечном мире только для того, чтобы, как было сказано выше, в скором времени осознать свою ошибку. Теперь далекий холодный туманный городок представляется ей самым желанным местом на земле, с его устоями и привычным ритмом, с его знакомостью и понятностью: глядя на часы, она даже пытается мысленно проследить за тем, что происходит там в тот или иной момент. Пробудившееся в ней, как и в других персонажах романов Форстера, глубокое чувство, имело бы благоприятные последствия только будучи возвращено на родную почву.
Таким образом, итальянское путешествие играло в английской культуре на разных исторических этапах весьма заметную роль. В XX веке, в новых исторических условиях, на первый план выходит не столько его эстетическое и образовательное воздействие, сколько духовное и морально-нравственное. Оно, с одной стороны, пробуждает дремлющие чувства, прежде всего – любовь, с другой, позволяет обрести самих себя, осознать собственное мировосприятие и национальные особенности. Италия перестает быть просто университетом, как это было в XVII–XVIII вв., или музеем, как в XIX в., – к началу XX в. она становится для англичан своеобразной школой жизни и любви.
В Италии сегодняшней есть одно заветное место, которое англичане, а теперь и американцы считают своим. И оно от этого не теряет присущего ему очарования, скорее говорит о хорошем вкусе выбравшей его нации. Это небольшой городок Белладжо на прекрасном озере Комо на севере Италии. Узкой полосой врезается Ларио, как его называли римляне, или сегодняшнее Комо, в Альпы, отдаленно напоминая узкие и глубокие фьорды. Сочетание воды, гор, облаков создает неповторимую красоту этих мест. Небольшие городки и деревушки, все со своей колокольней и центральной площадью, лепятся к обрывистым берегам озера. Связь между ними вот уже не первое столетие осуществляется с помощью небольших корабликов, перевозящих пассажиров. Конечно, сегодня вдоль всего озера проложена удобная, хотя и узкая местами и извилистая, дорога, но все-таки водный путь по-прежнему остается самым романтичным и приятным.
По радио выкликаются названия остановок, и шумные итальянцы выходят один за другим. Есть, однако, одна остановка, где всегда суматошной толпой выходят англоговорящие туристы с чемоданами. Это Белладжо.
Зимой и осенью сонный и ничем не отличимый от остальных итальянских городков, он расцветает весной и летом. Открываются гостиницы и уличные кафе, наполняются народом набережные, разукрашиваются маленькие магазинчики, распахивают свои двери музеи и парки. Здесь маленький оазис англосаксонской культуры на итальянской почве.
Исторически отдыхать в Белладжо начали очень давно. Не говоря уже о Плиниях, Старшем и Младшем, местом этим восхищалось не одно поколение. На вилле Сербеллони, построенной на холме над городом, отдыхали в разное время Леонардо да Винчи и английская королева Виктория, кайзер Вильгельм и Густав Флобер. На соседней вилле Мецци, по сей день сохранившей свой прекрасный сад, открытый для публики, собиралась не менее почетная международная компания: императрица Мария Федоровна, император Фердинанд с князем Меттернихом, писатель Стендаль. А композитор Ференц Лист, гуляя по парку, так восхитился находившейся там статуей Данте с Беатриче, что побежал домой и немедленно написал сонату.
Ироничный на грани цинизма американец Марк Твен остался не слишком "доволен" Европой. Большая часть увиденного здесь вызвала у него веселую или злую насмешку. Затхлой Европе было нечем особенно похвастать перед молодой, набирающей силу его родной страной. И вдруг в его дневнике европейского путешествия отчетливым диссонансом звучит щемящая, почти сентиментальная нота: "В сумерках, когда все погружается в дремоту, и музыка колоколов, созывающих к вечерне, медленно плывет над водой, начинает казаться, что такой рай светлого покоя можно найти только на озере Комо".
В XVIII веке сюда стали приезжать богатые итальянцы для отдыха, построили виллы, разбили сады. В середине XIX века открыли первую настоящую гостиницу. Характерно, что первый отель здесь назывался "Отель де ля Гран Британь", своим названием подтверждая, на какого туриста он был прежде всего рассчитан. У каждой гостиницы был свой причал, и гости могли в любое время дня и ночи кататься по озеру. Для того чтобы днем было не жарко гулять по набережной, посадили тенистую аллею. Вечером зажигали огни, а в 1880-х годах уже освещали улицы электричеством. Вокруг гостиниц стали открываться рестораны и кафе. Магазинчики торговали поделками из оливкового дерева и шелком. Надо заметить, что все это, практически в том же виде, сохранилось до сегодняшнего дня.
Сегодня Белладжо – единственное место в Италии, где вы можете нормально попить чай. Нет, конечно, по вкусу он будет столь же малоприятен, как и во всей стране, но весь "английский" антураж будет соблюден – чашки, чайники, сахарницы, молоко в молочнике и лимон в отдельном блюдце, ветки душистой акации, чайки, шум волн. Вокруг английский язык, расслабленные и спокойные люди. Сюда приезжают не для туристических или познавательных целей, а для удовольствия.
В середине XX века вилла Сербеллони была приобретена фондом Рокфеллера, который открыл здесь своего рода дом творчества для ученых из разных стран. Высоко на холме, закрытая для всех обывателей, расположена вилла с прилегающим парком (теоретически туда можно попасть по предварительной договоренности). Видимо, это стало одним из стимулов для американцев посещать эти места, во всяком случае, американский акцент сегодня здесь столь же распространен, как и британский. Более того, это место стало активным участником американских детективов и художественных фильмов – а это высший знак одобрения и отличия в Америке.
Италия и Россия
Тема русско-итальянских связей необъятна и вечна, как сама жизнь. Сколько существовало русское государство, столько жил в русских людях интерес к далеким итальянским землям. Интерес и восхищение, прежде всего, их художественными способностями. Закономерно, что возвышение и приукрашение Москвы в XV веке связано с именами итальянских мастеров – нужно было самое лучшее, чтобы показать подлинное процветание и величие. Благодаря итальянским архитекторам и строителям русский человек теперь, путешествуя по Милану, Вероне или небольшим городкам провинции Венето, с восхищением и радостью останавливается перед крепостными стенами и, узнавая, говорит: так ведь это же как наш Кремль!
Солнечной Италией пронизан весь золотой век русской поэзии. Тайны итальянских древностей смущали умы поэтов Серебряного века. Про русскую живопись и говорить не приходится: всякий настоящий русский художник должен был непременно пожить в Италии, поучиться, поголодать – только тогда из него могло что-то выйти. Когда в XIX веке двери Европы широко распахнулись для всех желающих, поездка в Италию стала совершенно необходимой для любого светского или просто интеллигентного человека. Италией восхищались, в нее рвались, ее смаковали, в ней учились, ею лечили души.
Даже в советское время Италия оставалась знакомой и близкой, может быть, больше, чем другие западноевропейские страны. Ее "разрешали". Женщины восхищались Софи Лорен и Джиной Лоллобриджидой, делали "под них" прически и подводили так же, как они, глаза. Интеллектуалы восторгались фильмами Феллини. Современная итальянская музыка проникала через "железный занавес": вспомним юную героиню старого фильма "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен", которая крутит хула-хуп, напевая популярную итальянскую песенку "Марина, марина, марина…". Марчелло Мастроянни любили все советские женщины. А как притягательно, хотя и совершенно абстрактно, звучало булгаковское "Мессир, мне больше нравится Рим". Никто его, этого Рима, не видел, но все чувствовали, что им бы он тоже наверняка понравился бы.
Италия была одной из немногих стран, куда регулярно совершались научные и туристические поездки. Профессор МРУ им. М. В. Ломоносова А. Ч. Козаржевский вспоминал, как в самое глухое советское время их делегация университетских преподавателей посетила Помпеи, и о том, как отдельные ее представители рвались посмотреть эротические росписи в древнем доме терпимости – Лупанаре. Но так и не решились, не потому, конечно, что боялись, а просто постеснялись своих же товарищей. До чего же мы были морально устойчивы!
А другой университетский профессор, искусствовед Е. И. Соколов, делясь опытом своего итальянского путешествия, объяснял студентам, что мало посмотреть на античную статую, надо обязательно обойти ее вокруг и еще лучше – потрогать. Только тогда можно в буквальном смысле почувствовать античность. Страшно подумать, сколько выпускников исторического факультета МГУ входило потом в конфликт с музейными работниками.
Забавное описание советских туристов в Италии дает итальянский журналист Луиджи Барзини: "…организованные группы экскурсантов, которые ведут себя как военные части, пересекающие территории, населенные опасными местными жителями… Русские туристы все носят одинаковую одежду, такую новую, как бывает у провинциальных новобрачных, и длинные плащи. Они выглядят хорошо накормленными, самодовольными и хорошо воспитанными. Они стремятся заполучить как можно больше культуры во всех ее проявлениях, при этом быстро и дешево".
Сегодня итальянское путешествие стало такой же непременной составляющей культурного человека, как и когда-то в XIX веке. Язык должен быть английский, море Средиземное, вино французское, а культура итальянская – так выглядит идеальная география современного русского.
Есть две особенности, отличавшие отношение русского человека к Италии в разные эпохи. Первую можно выразить одним словом – любовь. В Италию влюблялись, как в женщину. Самый яркий пример – страстный почитатель этой страны Н. В. Гоголь. Известно, что личная жизнь великого писателя складывалась непросто. Исследователи любят погадать, кого же любил писатель, называют разные имена.
Переписка Гоголя подсказывает ответ – его подлинной страстью была Италия. Он и пишет о ней как о любимой женщине: описывает "ее тайную прелесть", обращается к ней "мой обетованный рай", "душенька моя, красавица", "моя красавица, моя ненаглядная земля", приехав в нее, он "весь впился в ее роскошные красы", "гляжу как исступленный на все и не нагляжусь до сих пор". Он пишет, что Италия "заменила мне все". "Кто был в Италии, тот скажи "прости" другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю. Словом, Европа в сравнении с Италией все равно, что день пасмурный в сравнении с днем солнечным". Он скучает в разлуке, он стремится к ней всей душой, с нею он весел и спокоен, без нее – уныл и печален.
Его раздражают другие – "Летом еду в Мариенбад на один месяц. Вы не поверите, как грустно оставить на один месяц Рим и мои ясные, чистые небеса, мою красавицу, мою ненаглядную землю. Опять я увижу эту подлую Германию, гадкую, запачканную и закопченную табачищем".
Что это, если не любовь?
Возлюбленная писателя через много лет ответила на его любовь – в Риме в парке виллы Боргезе в 2002 году был установлен памятник Н. В. Гоголю.