1) Путем сокращения конца слова (особенно безударного), ср. в устной разговорной речи: Пое(с) немного опаздывает (Поезд...); Ли(с) лиловый у осины... (Лист..,); Ско(к) о ненужных жерт(в). Конец слова представляет собой слабый артикуляционный участок в связной речи, если он неударяем и функционально не нагружен. Видимо, это связано с угасанием сенсорного восприятия и произношения звукового знака. По наблюдениям Б.А. Серебренникова [Серебренников 1974: глава 2], в истории разных языков сокращение конца слова происходило:
а) за счет сокращения либо конечных долгих гласных, либо превращения конечных полных гласных в редуцированные с последующим их исчезновением, либо замены более длительных по природе гласных менее длительными. К последнему типу сокращения относится тенденция к сужению гласных безударного конечного слога, когда гласные о, а в разных языках превратились в u, i, e [Там же: 66-70]: "Гласные, более узкие и образуемые при более высоком подъеме, обычно бывают короче других типов гласных" [Там же: 70]. В результате сужения конечных дифтонгов появились также монофтонги с высокими и узкими гласными;
б) за счет отпадения дифтонгических сочетаний с неслоговыми т, п, r, неустойчивости конечного п; устранения геминат (двойных согласных); отпадения ауслаутных согласных, упрощения групп согласных.
2) Слово сокращается за счет исчезновения в нем слабо-артикулированных звуков. Б.А. Серебренников приводит многочисленные примеры на исчезновение редуцированных гласных, утрату спиранта h, неустойчивость неслоговых и, w, i, кратких узких гласных в неударных слогах с превращением их в редуцированные и др. [Там же: 92-101].
3) Путем упрощения групп согласных, в которых утрачиваются функционально не отмеченные согласные: ср. устное чуствовать (чувствовать), серце (сердце), сонце (солнце), жеско (жестко) и др.
4) За счет монофтонгизации дифтонгов, см. [Серебренников 1974: 106-113] и др.
Касаясь причин "разрушения конца слова", Б.А. Серебренников выразил сомнение в убедительности двух высказанных по этому поводу соображений – И. Схрэйнена и А.М. Щербака. И. Схрэйнен связывал сокращение конца слова с уменьшением энергии артикуляции, а А.М. Щербак – с тем, что в начале слова сосредоточено наибольшее количество информации. Б А. Серебренников считает эти объяснения непонятными: по какой причине должна уменьшится энергия говорящего на конце слова и почему именно в начале слова должно быть сосредоточено наибольшее количество информации. Он предлагает несколько другое объяснение: по мере употребления слова уменьшается количество звуков, несущих информацию, что ведет к смещению границ слова (ср. древнегр. potamos и новогреч. диалектное potam – река). Остаточные звуки стали пустыми, а все, не имеющее никакой функции, в любом языке должно рано или поздно утратиться [Там же: 80-81]. Это объяснение тоже вряд ли можно принять, так как оно не отвечает на два вопроса: почему все-таки разрушается конец слова, а не его начало, и что понимается под функцией, которую теряют звуки.
На наш взгляд, И. Схрэйнен и А.М. Щербак все-таки правы: угасание артикуляционной энергии в конце слова вызвано самой природой произношения, а в начале слова сосредоточено больше информации потому, что оно выражает лексическую информацию, поскольку слово начинается с корневых элементов и его линейное восприятие не может быть с конца. Поэтому разрушение начала слова – это полное разрушение языкового знака. Что касается конца слова, то на него действительно уходит меньше артикуляционной энергии в связи с возможностью "отгадать" его и стремлением упростить его произношение, если он не имеет особой функции. Следует также обратить внимание на то, что согласные фонемы по сравнению с гласными в большей мере способны выполнять фонемные функции, поскольку они лучше способствуют распознаванию языковых единиц: ср., например, слово хороший, которое узнается по одним только согласным (х-р-ш-й). Поэтому чаще всего сокращение слов и происходит за счет гласных и их изменений и развиваются долгие, суженные гласные фонемы для увеличения фонемных ресурсов.
6.2. Принцип (15) упрощения произношения языковых знаков
Принцип упрощения произношения языковых знаков проявляется в "ослаблении участков напряжения", как называет эту тенденцию Б.А. Серебренников, т.е. "со звуками и их сочетаниями, произношение которых связано с большой затратой усилий" [Там же: 101]. Нам представляется, что ослабление участков напряжения объясняется не отказом от большой затраты усилий (до этого отказа эти усилия применялись), а общей тенденцией к устранению всего того, что мешало аллегровому произношению слова и при этом не затрагивало функциональных свойств языкового знака.
1) К указанной тенденции Б.А. Серебренников относит неустойчивость долгих гласных (их сужение, устранение путем дифтонгизации), дифтонгизацию ударных открытых гласных, монофтонгизацию дифтонгов, неустойчивость сочетаний, устранение долготы гласного перед сочетанием согласных, устранение скоплений открытых слогов, упрощение геминат, неустойчивость придыхательных смычных, групп согласных, звуков, имеющих дополнительную артикуляцию, межзубных спирантов, палатализованных согласных, аффрикат и др. [Там же: 101-141].
2) К действию принципа упрощения в произношении языкового знака можно отнести оглушение конечных звонких согласных в конце слова. Это фонетическое явление засвидетельствовано в разных языках. По мнению Б.А. Серебренникова, тенденция к оглушению конечных согласных является причиной того, что звонкие согласные в различных языках в абсолютном конце слова встречаются относительно редко, а в таких языках, как алтайский, шорский, тувинский, хакасский и якутский в конце слова выступают только глухие шумные согласные, в других тюркских языках глухие шумные явно преобладают [Там же: 79]. Такая же картина наблюдается и в русском языке. Так, поданным "Обратного словаря русского языка" [Обратный словарь русского языка 1974], существительные мужского рода, в которых происходит оглушение звонких согласных, количественно распределяются по конечному звонкому и глухому согласному следующим образом: на б - 155 / на п - 252, на в - 305 / на ф- 167, на г – 412/на к – 6573, на д - 694/на т - 2501, на ж - 169 / на ш- 151, на з – 333 / на с - 736. Всего на звонкий согласный оканчивается 2124, на глухой согласный – около 13 тысяч существительных мужского рода. Причем, оглушение звонких согласных создает лексическую омонимию в им. пад. в очень ограниченном количестве слов: столб/столп, сноб/сноп, маг/мак, стог/сток, луг/ лук, обед/обет, пруд/прут, плод/плот, род/рот.
Известно, что звонкие согласные увеличивают звук за счет участия дрожания голосовых связок, делают его более слышимым, т.е. усиливают произнесение согласного. Поэтому если звонкость конца слова не имеет специальной функциональной нагрузки, то звонкость ослабляется под влиянием динамического ударения и оглушается. Но если звонкость согласного в конце слова имеет специальную функциональную нагрузку, то она сохраняется. Например, в финском языке показателем мн. ч. сущ. служит -t (talo – дом, talot – дома), но в эстонском языке -d (рии – дерево, puud – деревья).
3) К проявлению рассматриваемого принципа относятся и все случаи изменения звуков в результате их ассимиляции в слове и шире – их аккомодации. Говоря о том, что ассимиляция звуков является общечеловеческой, Б.А. Серебренников считает ее наглядным подтверждением существования в языке тенденции к экономии произносительных усилий [Там же: 141-142). Известно, что в основе ассимиляции звуков лежит фактор удобства в быстроте перехода от одного звука к другому в потоке речи и тем самым сокращается время на произношение языкового знака. При этом, разумеется, происходит экономия произносительных усилий, но она вызывается не сама по себе в силу какого-либо физиологического критерия и его контроля со стороны говорящего, а стремлением к оперативности передачи коммуникативной информации. Примеры изменений звуков в результате их ассимиляции многочисленны и разнообразны, что отмечено в книге Б.А. Серебренникова. Это изменения смычных и спирантов перед гласными переднего ряда, изменения интервокальных смычных и спирантов и др., см. [Там же: 141– 156].
6.3. Принцип (16) минимальной самодостаточности признаков языковых единиц
Принцип минимальной самодостаточности признаков языковых единиц заключается в оптимальной редукции информации, содержащейся в знаке и в ее содержании, что обеспечивает оперативность и автоматизм передачи и понимания языковых единиц. На эту особенность языковых единиц уже давно обращали внимание, но, как правило, без попытки ее объяснения. В этом отношении большой интерес представляет работа А.А. Поликарпова [Поликарпов 1979], в которой развивается идея о принципе "намекательного" общения как одного из основополагающих принципов языкового общения, который дает "возможность значительной экономии времени и... коммуникативных усилий" [Там же: 14]. Этот принцип мы назвали несколько иначе и хотим подчеркнуть его связь прежде всего с оперативностью коммуникации, а не с экономией коммуникативных усилий.
В плане выражения данный принцип обнаруживается в фонемном составе языка. Фонемы представляют собой пучки инвариантных признаков, по которым они узнаются и которые формируют их оппозиции. Количественно этот набор признаков в каждом языке ограничен, он меньше, чем количество всех его фонем, являясь как бы их постоянными "намеками".
В плане содержания из таковых "намеков" состоит системное значение языковых единиц, не передающее всей информации о соответствующих реалиях. Эти семантические признаки входят в то значение, которое А.А. Потебня называл "ближайшим" ("народным") значением слова, отличая его от "дальнейшего" значения, которое подлежит ведению не языкознания, а других наук. Под "ближайшим значением" он понимал то значение, которое "составляет действительное содержание мысли во время произнесения слова" и "делает возможным то, что говорящий и слушающий понимают друг друга при разных представлениях о том, что они имеют в виду под обозначаемым" [Потебня 1958, I-II: 19-20]. .
Вслед за А.А. Потебней на разницу между двумя типами означаемых слова указывал С.Д. Кацнельсон, говоря о формальных и содержательных понятиях: "Формальным понятием мы будем называть тот минимум наиболее общих и в то же время наиболее характерных отличительных признаков, которые необходимы для выделения и распознания предмета. Содержательное понятие идет дальше формального и охватывает все новые стороны предмета, его свойства и связи с другими предметами. Легко заметить, что понятие второго рода отличается от первого только по содержанию, но не по объему. Это, в сущности говоря, две части одного и того же понятия" [Кацнельсон 1965: 18]. И далее он утверждает, что "значение слова в своем концептуальном содержании соответствует формальному понятию" [Там же: 19]. Отсюда С.Д. Кацнельсон выделяет критерий для различия между толковыми и энциклопедическими словарями: толковые словари призваны раскрывать "формальные" понятия, а энциклопедические – "содержательные". Причем он указывает на возможность наличия разных "содержательных" понятий у разных людей в силу различий индивидуального опыта, уровня образования, одаренности и т.д. [Там же: 23].
Наличие у человека минимума дифференциальных признаков объекта подтверждается психологическими наблюдениями: при первом восприятии объекта происходит его восприятие полностью, но при втором и т.д. восприятии человек руководствуется лишь "критическими точками", а остальные признаки редуцируются (ср., например, распознание букв).
После работ А.А. Потебни и С.Д. Кацнельсона в языкознании укрепляется мнение о том, что языковое означаемое представляет минимум признаков объекта. Например, В.М. Солнцев пишет о значении словакак "упрощенном понятии" [Солнцев 1977: 111]. Ю.Д. Алресян утверждает, что "наивная картина мира" "отражает материальный и духовный опыт народа – носителя данного языка" и "может разительным образом отличаться от чисто логической, научной картины того же участка мира" [Алресян 1995,1: 57]. Л.A. Новиков также полагает, что "в значение слова включаются не все, а только те признаки, которые позволяют нам "опознать" обозначаемый предмет" и что "основная функция языкового значения – отграничение, а основное содержание этого значения – набор необходимых дифференциальных признаков, взятых из признаков понятий" [Новиков 1982: 39].
Таким образом, большинство лингвистов уже не считает значение слова отличной от понятия формой отражения объектов действительности. Но так и остается открытым вопрос о том, имеем ли мы дело с двумя разными значениями или с одним значением, которое представлено "упрощенным" или "полным" понятием. Если "ближайшее" значение языковой.единицы – это минимум его "дальнейшего" значения (см. суждения С.Д. Кацнельсона, В.М. Солнцева и Л.A. Новикова), то остается неясным вопрос об их первичности / вторичности и границах их признаков. Думается, что решение этого вопроса зависит от истолкования понятия: является ли оно совокупностью всех знаний (суждений) об объекте или результатом обобщения и выделения объектов одного и того же класса. При признании разницы между понятием и суждением можно говорить о двух типах понятий. Один тип лучше называть выделительно-отличительным, служащим для отличия означаемых от других в системе данного языка. Генетически он является первичным и основан на описательных, чувственно воспринимаемых признаках объекта. Другой тип понятий основан на первом и представляет собой результат более глубокого, сущностного познания уже выделенного объекта и связан с суждениями. Он тоже выделяет и отличает объекты действительности, являясь научным понятием. Научное понятие – это новое, а не развитое продолжение языкового значения-понятия: оно представляет собой существующий концентрат знаний об объекте, не всегда совпадающий с обыденным знанием о нем, и опирается на суждения как особую форму человеческого мышления. Языковые единицы имеют дело с коммуникативными означаемыми, состоящими из минимального набора только необходимых инвариантных признаков, которые позволяют оперативно понять, о чем вдет речь. Их наличие доказывается в последнее время так называемым компонентным (семным) анализом означаемого, широко применяемым в современной лингвистике.
Принцип минимальной самодостаточности признаков языковых единиц связан с принципом инвариантности языковых единиц, отличаясь от последнего количественным аспектом. Этот принцип способствует автоматизму употребления и понимания коммуникативных единиц.
6.4. Принцип (17) экономии в употреблении языковых единиц
Принципу экономии в употреблении языковых единиц придавал большое значение Г. Пауль, который в своей классической работе "Принципы истории языка" [Пауль 1960] посвятил ему особую главу под названием "Экономия языковых средств". Вот как он характеризует этот принцип: "Более или менее экономное использование языковых средств для выражения мысли зависит от потребности. Нельзя, правда, отрицать того, что очень часто языковые средства используются излишне расточительно. В целом, однако, для языковой деятельности характерна определенная тенденция к бережливости.
В соответствии с этой тенденцией в языке для всех случаев вырабатываются способы выражения, которые содержат столько, сколько необходимо для понимания. Количество используемых средств зависит от ситуации, речевого контекста и от большего или меньшего сходства в духовном складе говорящих. При определенных условиях с помощью одного слова можно достаточно отчетливо передать мысль, для выражения которой при других условиях потребовались бы длинные предложения. Если же принять за основу форму выражения, содержащую все необходимое для того, чтобы мысль была бы понятна каждому при всех обстоятельствах, то другие формы выражения этой же мысли окажутся неполными" [Там же: 372]. При уточнении этих рассуждений Г. Пауля, а именно с учетом осуществления коммуникации во времени, становится очевидным, что принцип экономии языковых средств вызван фактором оперативности передачи и понимания коммуникативной информации.
Показательным отражением принципа экономии в употреблении языковых единиц является синтаксический эллипсис, которому грамматика обязана терминами "неполные предложения" или "супрессия" (от лат. suppressus – "скрываемый", термин О. Есперсена, под которым он понимал "то, что говорящий не дает, хотя мог бы дать" [Есперсен 1958:359]). Эллиптические предложения – это, по сути, количественный вариант полных предложений, основанный на умолчании в них того, что однозначно восстанавливается (или может восстанавливаться) из контекста или ситуации. Однако сводить эллиптические предложения только к сокращению времени коммуникации было бы их функциональным обеднением. Наблюдения показывают, что они служат для оперативной передачи рематической части предложения и являются одним из средств актуального членения предложения. С этой точки зрения представляется неадекватной интерпретация И.Ф. Вардуля "супрасинтаксического эллипсиса", которую он сводит к трем типам супрессии: а) содержания ремы, имплицируемой темой, б) содержания темы, имплицируемой ремой и в) содержания базы сообщения, имплицируемой ситуативно [Вардуль 1977: 306]. На наш взгляд, вряд ли можно допустить первый тип супрессии в принципе, так как рема всегда должна быть выражена частью предложения. Пример И.Ф. Вардуля – Вы знаете этого парня? – Нет. Я никогда не видела этого человека. – А вы?, в котором он усматривает рематическое эллиптирование, можно истолковать иначе: А вы?выражает рему при эллиптированной теме его знаете.
Эллиптические высказывания, в которых опущенные компоненты информации имплицируются ситуативно, Ш. Балли называл высказываниями с "ситуативными знаками". Это всякого рода воспринимаемые при коммуникации реалии, выступающие в качестве части высказывания: "например, при виде самолета нам достаточно указать на самолет и произнести Regarded Смотрите/, или при виде страшной автомобильной катастрофы кто-либо из свидетелей ее воскликнет Quelle horreur! Какой ужас!" [Балли 1955: 52]. "Ситуативным знаком" могут быть и все известные собеседникам обстоятельства. Так, если знакомый говорящего потерял близкого ему человека, то при следующей встрече говорящий может сказать "Мой бедный друг!" [Там же]. По сути дела, о "ситуативных знаках" в понимании Ш. Балли упоминает и И.Ф. Вардуль, который относит их к нулевым подлежащим. Таковы, по его мнению, все нулевые подлежащие, обозначающие "предмет, обладающий признаками единичности (= неповторимости) и пребывания в одной точке времени-пространства с соответствующим предложением" [Вардуль 1977: 311-312]. Например, ими являются все вывески и объявления, предложения типа Станция Волчья! Поезд стоит пять минут! – закричал кто-то... (Куприн); Сопляки! а не артиллеристы... Куроцапы! (Паустовский); Ты и жалкого водевиля написать не в состоянии. Киевский мещанин! Приживала! (Чехов).