(Л. Лундин "Жизнь городская")
Одеяло белоснежное –
Чистый, девственный покров,
Под тобою дева нежная
Спит в объятиях богов.
Ты, обвивши ноги стройные,
Грудь лилейную обняв,
Даришь ласки беспокойные,
Тело девы разметав.
Знойной негою разбитое,
Тело льнется и горит…
И глаза полузакрытые
Сладострастие томит.
Хочет вихря-наслаждения.
О! Как мучает жара!!
И тебе без противления
Отдается до утра.(А. Шамонин "Одеялу")
И обводили мутным взглядом
Певиц визгливые ряды,
Их бедра, груди и зады.(И. Эренбург "Воскресный вечер")
Им нагло брошенное семя
Уж укреплялось в глубине,
А он, довольный, в это время
Храпел на потной простыне.(Он же "Первая ночь")
Самые же "смелые" упивались подробностями любовных сцен и чувственных описаний. При этом разница между модернистами и массовыми поэтами, мастерами стиха и графоманами опять же оказывалась несущественной:
Приди с улыбкою наяды –
Тебя я жду в мерцанье свеч,
Приди и скинь свои наряды
И обнажи свой мрамор плеч.
Я расстегну шнуры на платье,
Я обнажу твой пышный стан,
И ты падешь в мои объятья,
В мой опьянительный вулкан.(А. Балагин "Приди! (Из цикла "Цветы иллюзий")")
Измяты пышные цветы,
Одежды белые прелестной красоты
Рассеяны кругом небрежно,
И упоение страстию мятежно
Здесь сладостный нашло приют.
Здесь мил сердцам немой уют,
В нем Лидия в сиянье красоты,
На юноши стальную грудь
Раскинув кудри золотисты,
Вдыхала запах лип душистый.(А. Барановский "Брызги")
И безупречный алебастр девических грудей,
То две лампады светят мне на празднестве страстей.Как кость слоновая – живот, и, торжество стиха,
Уводит грезу нежный грот, укрытый дымкой мха.(К. Бальмонт "Два венка")
Там поцелуи и вздохи объятий,
Тела бесстыдного радостный стон,
Горе отвергнутых смертных проклятий.
Бубна танцовщицы рокот и звон…(А. Барышев "Любовь")
Бесстыдно в нирване шелков утопая
Призывным волненьем роскошной груди,
Она разметалась, раскрылась на ложе
Непентой коварной, к безумьям спеша.
Сквозь гибкое, хищное тело слепая
Едва лишь украдкой дышала душа.(Н. Брандт "Он и она")
И снова ты, и на груди целованной
Мой поцелуй отметили сосцы.
Такой же юный, ты пошли уловы нам,
Твоей мы ночи ранние косцы.(К. Большаков "И снова ты, и на груди целованной…" – из книги "Сердце в перчатке")
Сорви с себя наряд свой празднично-крикливый,
Одежд последних ткань я сам с тебя сорву,
Я потушу огни; как воин торопливый
Я страсти натяну живую тетиву.
………………………………
И вот мы на костре. Кровавыми кругами
Нас обступила тьма. Змеями ног и рук
С тобой соплетены, как чарами, как снами
Мы тьмою опоясаны для ада мук.Мы сожжены, мы падаем в бессилье,
Как мира два сгорающих в друг друге мы…
Где пурпур нежных роз? Где свежесть белых лилий?
Где алость юных утр, рожденная из тьмы?(А. Ефременков "Сорви с себя наряд свой празднично-крикливый…")
В змеиных сгибах сладострастных
Вопьюсь в твой стан я вновь и вновь,
Из жил трепещущих и красных,
Как хмель, я жадно выпью кровь.(Кашталинская "Вампир")
она невинная нагая
и капли блуда
в пляске зноя желанием роняя
сильнее пью дым кальяна
закрыв глаза смотрю
молчаньем говорю
в пустых объятьях
ее сжимаю
немую нежную нагую(В. Каменский "она невинная нагая…")
Ты была черноглаза,
Шаловливая Катя.
Развязалися платья
Под защитою вяза.Покраснев, ты молчала,
Стало сонно и сладко.
Жадный миг отвращала,
Сдвинув ноги украдкой.Тонкий писк комариный,
Ты тепла и стыдлива.
Зеленеет крапива,
Жжет нам руки и спины.(Г. Мейер "Ты была черноглаза…")
В моих объятьях прижиматься…
Всем телом знойно… целовать…
Дыханью страсти отдаваться
И в наслажденье замирать.Волшебной силой вдохновенья
Дышу при встрече я с тобой,
И дышит силой обольщенья
Прелестный стан полунагой…И линьями, движеньем тела
Меня швыряла ты как пса…
Меня ты в страсть преобратила…
За то ж должна ты быть моя.(А. Неврастенный "В моих объятьях прижиматься…")
Я пальцы длинные целую,
Быть может рук, быть может ног…
Никто загадку их немую
Мне разгадать бы не помог…И в темных чарах смутной мари
Кружась, как листья на воде,
Округлость двух я полушарий
Ласкаю – и не знаю: где?Кругом обманны стали дали,
Обманны тени в терему:
К каким губам твоим припали
Мои уста – я не пойму…(С. Рафалович "Загадка")
Ты упала с томным стоном,
Звонко бросивши тимпан…
Тише, с шепотом влюбленным
К персям девы воспаленным
Припадает юный Пан.(С. Соловьев "Вакханка")
Поет душа, под осени berceuse,
Надежно ждет и сладко-больно верит,
Что он придет, галантный мой Эксцесс,
Меня возьмет и девственно озверит.(Игорь Северянин "Berceuse осенний")
Люблю тебя, страсти весталка,
Красивая, злая шатенка,
Смеясь, и качаясь, и плача,
Ты молвила с блеском оттенка:
"Мой папа уехал на дачу,
Нас могут подслушать сквозь стенку!"(А. Хоминский "В Одессе")
Вместо подведения итогов к этому разделу нашей работы попробуем сменить оптику и очень коротко показать, чтó может дать читателю и исследователю рассмотрение той или иной конкретной книги стихов на выявленном нами тематическом фоне.
Примером послужит первое издание "Камня" (1913) Осипа Мандельштама.
Эта маленькая двадцатидевятистраничная книжка была издана без портрета автора, предисловия и разбиения на разделы. Тем более важна в ней композиционная роль датировок, которыми снабжены все стихотворения. В книге прослеживается тяготение к точной календарной хронологии, лишь с двумя сбоями.
Общее впечатление от "Камня" как от поэтического дневника поддерживается неброским объединением всех стихотворений в пространственные группы (комната, лес, Петербург, внутреннее пространство великих соборов), а также дневниковыми зачинами некоторых из стихотворений ("Сегодня дурной день…"; "Уже светло…"; "Целый день сырой осенний воздух // Я вдыхал в смятенье и тоске…"; "Я на прогулке похороны встретил // Близ протестантской кирки, в воскресенье…").
Ключевые для 1913 года темы затрагиваются в первом издании дебютной мандельштамовской книги только в уже процитированном нами финале "Петербургских строф": "Летит в туман моторов вереница…" и т. д. Лишь с большой натяжкой можно усмотреть отражение темы "Трехсотлетие дома Романовых" в стихотворении "Царское Село":
Свист паровоза… Едет князь.
В стеклянном павильоне свита!..
И, саблю волоча сердито,
Выходит офицер, кичась, –
Не сомневаюсь – это князь…
Однако именно в 1913 году Мандельштам написал сразу несколько стихотворений, в которых последовательно и целенаправленно осваивал остросовременные темы, но в первое издание "Камня" эти стихотворения не включил. Вот эти темы и микротемы: кинематограф (стихотворение с одноименным заглавием), футбол и теннис (стихотворения "Футбол", "Второй футбол", "Теннис"), судьба династии Романовых (стихотворение "Заснула чернь. Зияет площадь аркой…"), гибель "Титаника" (строки: "Забыв "Титаника" совет, // Что спит на дне, мрачнее крипта" из стихотворения "Американка"), самоубийство (финал "Летних стансов": "И, с бесконечной челобитной // О справедливости людской, // Чернеет на скамье гранитной // Самоубийца молодой").
Правдоподобное объяснение подобной тактики Мандельштама как автора и в то же время составителя своей первой книги стихов, как кажется, лежит в области истории борьбы и взаимодействия тогдашних литературных группировок. Мы уже имели возможность убедиться, что самыми рьяными энтузиастами актуальных для 1913 года тем были футуристы. Будущий же автор "Камня" как раз в этом году всерьез задумывался о вхождении, вместе с Михаилом Зенкевичем и Владимиром Нарбутом, в кубофутуристическую группу "Гилея". Такой альянс в силу различных причин не состоялся, соответственно, Мандельштам и в "Камень" (1913) свои остроактуальные стихотворения не включил – в акмеистическую программу воспевание технического прогресса вписывалось не очень органично.
Иными словами, или, если угодно, под иным углом зрения: некоторые из перечисленных в предыдущем абзаце мандельштамовских стихотворений, вероятно, правомерно будет счесть его осторожной попыткой нащупать точки соприкосновения с футуристическим движением.
Тáк взглянуть на эти стихотворения Мандельштама позволило нам соотнесение их тем с главными темами русской поэзии 1913 года, намеченными и кратко проанализированными выше.
Вместо эпилога: русская поэзия в 1916 году – эпиграфы из модернистов
Теперь зададим себе еще один (и напрашивающийся) вопрос: чтó и как изменилось на панораме отечественной поэзии с течением времени?
Стремясь дать ответ, мы отыскали во все том же справочнике Тарасенкова – Турчинского описания поэтических книг, вышедших на русском языке в 1916 году – последнем году, когда отечественная словесность развивалась естественным путем, почти не испытывая мощного деформирующего воздействия государственного пресса. Таких книг мы насчитали 158 (34 авторов-модернистов и 117 авторов-немодернистов). 30 книг остались для нас недоступными.
Экономя собственные силы, а также время читателя, мы решили в эпилоге сопоставить книги стихов 1916 года с поэтическими сборниками 1913 года только по одному критерию: наличие / отсутствие эпиграфов из модернистов к стихотворениям, вошедшим в сборники поэтов-немодернистов (или, если угодно, массовых поэтов). Не модернистами (= массовыми поэтами) мы по-прежнему будем называть тех авторов, чьи произведения не печатались или почти не печатались в модернистских изданиях и издательствах.
Для начала стоит отметить, что в поэтических книгах 1916 года, так же как и в стихотворных сборниках 1913 года, с легкостью отыскиваются грубые нападки не модернистов на "декадентов". В качестве примера можно привести стихотворение оренбуржца Льва Исакова "В "декадансе"", описывающее одно из "злачных" мест этого города:
Голые ноги мелькают,
Голые плечи дрожат.
Юбки на воздух взлетают,
Юбки как листья шуршат.Словно цветами могила
Блещет наряд танцовщиц,
Но не скрывают белила
Язвы истасканных лиц.Зноем разгула трепещет
Шнуром затянутый стан.
Бурно толпа рукоплещет –
Зритель и весел и пьян!Ноги все выше мелькают,
Плечи сильнее дрожат,
Юбки на воздух взлетают,
Юбки как листья шуршат!
При этом массовые поэты, особенно провинциалы, явно не поспевали за стремительным развитием русского модернизма. Так, киевлянин Михаил Мукалов напечатал в своей книге 1916 года две пародии на Александра Блока, датируемые 1909 и 1912 (!) годами и в первой из них ничтоже сумняшеся обозвал автора "Стихов о Прекрасной Даме" и "Незнакомки" Алешкой Блохой.
Впрочем, одна из новейших поэтических модернистских школ в стихотворных книгах не модернистов тоже обличалась и высмеивалась.
В частности, уже цитировавшийся нами Мукалов поместил в своем сборнике такое задиристое стихотворение с посвящением "футуристу Давиду Бурлюку":
Футу – футуризм
Техникой стиха ужасной
Настоящий утопизм
Туфли бантом и атласный
Шарф – зеленый шарф
Задумали концерт для арф,
– Стихо – стихоплет
Рифмо – рифморот;
Все равно какой урод…
и т. п.
В прозаическом тексте Элеоноры Диксон, завершающем ее ташкентскую книгу стихов "Гюльхана", цинические барышни принимаются, "точно мячами, перебрасываться словами, которые можно услышать лишь среди извозчиков или… футуристов"; а А. Н. Фомин (отец) в своем харьковском сборнике "О поэтах и поэзии" гневно клеймил не называемого по имени поэта-эгофутуриста:
Многословно, многократно,
Все, что пишет он, ему
Одному лишь здесь понятно,
А другому никому!Но он в силе, но он в духе
Пропаганды, что кричит
Меж юнцами о разрухе…
Что великим здесь грозит!Что на их здесь пепелище
Царство, будто бы, создаст
Новой мысли… Жалкий нищий
Что в замен, он миру даст?("О современном поэте (О футуристе, эго-футуристе и проч.)")
Тем не менее в поэтических книгах не модернистов 1916 года, так же как в стихотворных сборниках не модернистов 1913 года, эпиграфы из модернистов встречаются несколько раз. Напомним, что в не модернистских книгах 1913 года мы выявили их у 18 авторов из 236 нами прочитанных (7,6 % от всего количества авторов-немодернистов). Чаще всего эпиграфы брались в том году у Бальмонта (эпиграфы из него встречаются у 9 авторов), затем следовали Брюсов (8 авторов) и Блок (5 авторов). По одному разу для эпиграфов использовались произведения Гиппиус, Городецкого, Гумилева, Мережковского, Парнок, Пяста и Сологуба.
В 1916 году эпиграфы из модернистов к своим стихотворениям взяли 14 авторов-немодернистов из 151 (9,2 % от всех не модернистов, то есть на 1,6 % больше, чем в 1913 году). Эпиграфы из модернистов мы находим в книгах, изданных в Петрограде, Москве, Орле и Симбирске.
По одному разу авторы-немодернисты в 1916 году взяли эпиграфы из произведений: Иннокентия Анненского (А. Биленкин "Роза во льду: Стихи"), Анны Ахматовой (А. Биленкин "Роза во льду: Стихи"), Андрея Белого (В. Городец "Пути души: Стихотворения"), Вячеслава Иванова (А. Гриневич "Стихотворения"), Ивана Коневского (Н. Ашукин "Скитания: 2-я книга стихов"), Марии Моравской (Б. Корнеев "Юность") и Федора Сологуба (Н. Ашукин "Скитания: 2-я книга стихов").
Дважды в качестве автора эпиграфа был выбран Александр Блок (А. Биленкин "Роза во льду: Стихи"; К. Арсенева "Стихи о жизни"), при том что отзвуки блоковской поэзии слышатся во многих стихотворениях авторов-немодернистов, вошедших в их книги 1916 года:
Прекрасной Даме мои лирезы
Помпезно в свертке подношу.
Я в сотни раз богаче Креза:
В груди моей огонь ношу!Для вас, людей, лирезы – ломка,
А за проломом – новый свет.
Она, как прежде, – Незнакомка
И для нее запрету нет.(Н. Черкасов "Лирезы")
По вечерам, когда волокнами
Ложится сумрак при луне,
Идут перед моими окнами
Чужие люди в тишине.