Ленин явился на землю с наказом не только угнетенных россиян, но обездоленных колоний. Постыдно задним числом возмущаться миссией вождя революции, изображать его даже и во время болезни безумным, как в фильме Сокурова "Телец". И приписывать ему паранойю, не принимая во внимание то, что в 1923 г., незадолго до смерти, он написал ряд стратегически важных статей – и среди них "Завещание" с мастерской оценкой психических и политических достоинств и недостатков своих ближайших соратников Троцкого и Сталина, с рекомендацией заменить на посту Генерального секретаря грубияна Сталина, который успел подчинить себе многих местных партийных руководителей. Говорят, что уже в 1923 г. половина мозга Ленина утратила структуру извилин и плавала в какой-то странной суспензии. А ведь именно в 1923 г. Ленин написал статью "О кооперации", в которой предостерег от кошмаров насильственной коллективизации, от физического уничтожения кулачества. Пусть медицина объяснит, наконец, этот феномен мышления гения. Находясь в здравом рассудке, Ленин был садистски жесток с актуальными и потенциальными врагами революции.
Мы родим,
пошлем,
придет когда-нибудь
человек,
борец,
каратель,
мститель! (6: 242, 243)
Речь шла, конечно, не о Ленине, а о ком-то еще не ведомом, еще не родившемся. Мстить "труждающиеся и обремененные" взывали не таким же беднякам, не такой же голи, как они сами, а угнетателям, истязателям, палачам. Но пришел не кто-то неведомый, а Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Человек-борец. Но также и каратель, и мститель. Он карал врагов рабочего класса и трудового крестьянства, царскую династию, царедворцев, тюремщиков, капиталистов, жандармов, духовенство, дурачащее простонародье, чиновников и бюрократов, но, бывало, и социалистов-инакомыслов и других друзей народа.
Параграф четвертый
Болезнь
Когда Ленина в марте 1923 г. разбил паралич и газеты стали ежедневно печатать бюллетени о состоянии здоровья Владимира Ильича, сообщая, что он потерял дар речи, что его, такого неугомонного, подвижного, как ртуть, паралич приковал к постели, Маяковский не выдержал. Он знал, что ему нет замены. Его беспокоило, что будет с революцией, если Ленин умрет. Врачи – врачами. А он решил защитить его от смерти словами заклинания христианского апостола.
МЫ НЕ ВЕРИМ!
…Нет!
Не надо!
Разве молнии велишь
не литься?
Нет!
не оковать язык грозы!
Вечно будет
тысячестраницый
грохотать
набатный
ленинский язык.
Разве гром бывает немотою болен?!
Разве сдержишь смерч,
чтоб вихрем не кипел?!
………………………….
Разве жар
такой
термометрами меряется?!
Разве пульс
такой
секундами гудит?!
Вечно будет ленинское сердце
клокотать
у революции в груди. (5: 17,18)
Как будто речь шла о сверхчеловеческом существе. Больному Ленину оставался неполный год жизни. Поколения, еще не рожденные, никогда не забудут, изучая Маяковского, как старые большевики восприняли слова Калинина о смерти Ильича.
Параграф пятый
Смерть
Потолок
на нас
пошел снижаться вороном.
Опустили головы -
еще нагни!
Задрожали вдруг
и стали черными
люстр расплывшихся огни. (6: 296)
Тут в Маяковском заговорил тринадцатый апостол, знающий про инфернальные мистификации. "Потолок, снижающийся вороном" – это черный траурный саван, накрывший весь съезд большевиков. Он, конечно, из преисподни.
В улицы
и в переулки
катафалком
плыл
Большой театр. (6: 297)
"Если б / был он / царствен и божествен, / я б / от ярости / себя не поберег, / я бы / стал бы / в перекоре шествий, / поклонениям / и толпам поперек".
Но он не был божествен. Он был человек. Ему было 53 года. "Самый человечный человек", – говорит Маяковский. Если бы это понятие покрывали слова поэта:
Он
к товарищу
милел
людскою лаской.
Он
к врагу
вставал
железа тверже (6: 239),
тогда Маяковский был бы прав.
Но Маяковский знал о бесчеловечном отношении Ленина к Плеханову – своему учителю, о смерти сосланного в провинцию и умершего в нищете и забвении старейшего революционера, анархиста-коммуниста князя Кропоткина. Знал, что Ленин ничего не предпринял, чтобы спасти их.
Он знал о бессудных расстрелах меньшевиков, только за то, что они понимали Маркса не так, как Ленин. Но каково бы ни было его происхождение – божественное или дьявольское – Ленин был жестоким гением, но гением, равного которому не было ни рядом с ним, ни после него. Разбитый параличом Ленин пытался руководить партией. Не мог. А то, что и мог, отклоняли. Сталин изрек: "Это говорит не Ленин, это говорит болезнь Ленина". С вождем его соратники перестали считаться. Как Ленин ни болел, он успел, преодолевая несогласие многих своих соратников, ввести новую экономическую политику. Это была самая смертоносная ошибка вождя пролетарской революции. Смерть не дала Ленину исправить эту ошибку. Горевал народ, понимая, что вместе с Лениным он хоронит революцию.
Стихи на смерть вождя написали все, кто держал в руках поэтическое стило, но, кроме Маяковского, только стихи Есенина заслуживают внимания:
И вот он умер…
Плач досаден.
Не славят музы голос бед.
Из меднолающих громаден
Салют последний даден, даден.
Того, кто спас нас, больше нет.
Его уж нет, а те, кто вживе,
А те, кого оставил он,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.Для них не скажешь:
"Ленин умер!"
Их смерть к тоске не привела.
……………………………………
Еще суровей и угрюмей
Они творят его дела."Ленин". Отрывок из поэмы "Гуляй-поле", 1925
Есенин мягче, снисходительней, чем Маяковский, говорит о делах Ленина, но с тем же тревожным предчувствием об ожидающих страну испытаниях.
Параграф шестой
Мавзолей
Ленину соорудили гробницу на манер восточных зиккуратов, как трибуну для ленинских наследников. С ельцинских пор "демократы" требуют вынести ленинскую мумию из мавзолея и захоронить останки воинствующего атеиста по-христиански. Не нелепо ли? А Маяковский изначально был против мавзолея. Он не заходил в него:
Но в эту
дверь
никакая тоска
не втянет
меня,
черна и вязка, -
души
не смущу
мертвизной… (8: 317)
Это строчки 1927 г. из поэмы "Хорошо", а в 1924 г., сразу после смерти вождя, Маяковский поспешил написать поэму о Ленине, чтобы предупредить поток словоблудия, крокодиловы слезы. Поэма о Ленине – не славословие вождя, а жизнеописание активного рабочего пропагандиста. Она – реквием по Ленину и реквием по революции, ибо вместе с Лениным умерла и революция.
Часть одиннадцатая
Революция не удалась (нэп)
Параграф первый
Откат от революции
Переход к новой экономической политике был прямым отступлением от Октября, ведущим к возрождению капитализма, к формированию нового господствующего класса – партийной и советской "номенклатуры" и нового городского среднего класса, к расслоению деревни на кулаков, середняков и бедняков и к расслоению интеллигенции на обслуживающих "номенклатуру" и мещанский средний класс и на интеллектуальную. В соответствии с социальным происхождением писателей "поделили" на пролетарских, крестьянских и на попутчиков. Маяковский был "зачислен" в попутчики.
Параграф второй
Проклятие нэпу
Дорога, которую наметил Маяковский в "Мистерии-буфф", позволила бы избежать возрождения капиталистических порядков. Дорога, предложенная поэтом, не обсуждалась. Ее как бы вовсе и не было. Что политику считаться с поэтом?! А между тем, если введение нэпа было необходимостью, чтобы "заработала" деревня, чтобы покончить с голодом, чтобы снабдить деревню необходимыми ей промтоварами, следовало подумать, что от нэпа дорога ведет к перерождению, установлению власти "социалистического диктатора", который насилием ликвидирует нэп и проведет политику внешне социалистическую, а внутренне капиталистическую, тоталитарную и имперскую. Так и произошло. Введение нэпа разочаровало тысячи наиболее активных участников Октября. Социальный инфаркт поразил сердца их коммунистической надежды. Увольнения, безработица, бесприютность стали уделом рабочей молодежи и ветеранов труда. Партийно-советская элита жила в реквизированных помещичьих усадьбах и дворцах заводчиков, банкиров и крупных купцов, а "простой народ" ютился в бараках, в коммуналках, в помещениях для "полюдья" – по пять человек на девяти квадратных метрах. Это не домыслы – так жила школьница Таня Колобашкина, моя будущая жена. И при этом чадило мещанство – даже в скособоченных дощатых строениях XII в. Об этих домишках Маяковский не писал. Он сам жил примерно в таком же помещении. Маяковский был обеспокоен другим, наблюдая в развороченном бурей быте массовые всходы мещанства и меркантильности. Вот когда сатира стала излюбленным жанром поэта и драматурга. Литературоведы проходят мимо сатирических творений Маяковского на том основании, что они будто бы не характерны для поэта, что они умоляют его значение трибуна революции, одописца, а между тем Маяковский был и ювеналом – его сатира была гневной, злой, изничтожающей. Что скажет, например, эстет о такой его "вещи" с длиннющим названием "Спросили раз меня: "Вы любите ли нэп?" – "Люблю, – ответил я, – когда он не нелеп"". Поскольку нэп был не только нелеп, но безобразен и опасен и политически, и нравственно, и поэтически, Маяковский нэп не только не любил, но разоблачал его буржуазную и мелкобуржуазную сущность и осуждал. Он не ханжил. Самое название стихотворения – переделка шутки Козьмы Пруткова: ""Вы любите ли сыр?" – спросили раз ханжу. – "Люблю, – он отвечал, – я вкус в нем нахожу"" – свидетельствует об этом. Он сказал о нэпе все, что он думал, выбиваясь из хора славословящих новую политику партии.
Параграф третий
Капут Октябрю!
Вспомним теперь, что в годы гражданской войны и весь восстановительный период в России свирепствовал голод. Маяковский плакатами РОСТА боролся с голодом. "Когда мы побеждали голодное лихо, что делал патриарх Тихон?" – "Тихон патриарх, / прикрывши пузо рясой, / звонил в колокола по сытым городам, / ростовщиком над золотыми трясся: / "Пускай, мол, мрут, / а злата – не отдам! /… Родных погибших вспоминая лица, / знайте: / Тихон / патриарх / благословлял убийцу" (5: 13). Как тут не вспомнить Ивана Грозного, который предал казни попов, не пожелавших отдать свою казну голодающим, своими поборами созданные сокровища на оборону России. Маяковский поддерживал мероприятия против церкви, против Тихона, но не против Христа, не против исполнения христовых заповедей, не против любви к ближнему, не против милосердия. Но поборы поборам рознь. Одно дело требовать налоги с церкви и совсем другое отбирать зерно вплоть до посевной у голодающих крестьян. Если бы Маяковский дожил до 1932–1933 гг., он бы узнал, что такое не "тихоновский голод", а голодомор, организованный Советским правительством и Коммунистической партией на Украине по инициативе Сталина. Крестьянам, обреченным на голодную смерть, не давали выйти из солдатского кольца оцепления. Умирали старики, женщины, дети. Началось людоедство. И не было силы остановить геноцид.
Каков народ! Не восстал. Не скинул правительство палачей. Когда об ужасах голода писал Маяковский, ничего подобного не было. Народ тогда еще верил, что хозяйство будет восстановлено и голод побежден. И наступит изобилие. Не ясно было только, какой будет жизнь без голодухи:
Въезжаем в Поволжье,
корежит вид его.
Костями устелен.
Выжжен.
Чахл.
Но будет час
жития сытого,
в булках,
в калачах.
И тут-то вот
над земною точкою
загнулся огромнейший знак вопроса.
В грядущее
тыкаюсь
пальцем-строчкой,
в грядущее
глазом образа вросся.
Коммуна!
Кто будет пить молоко из реки ея?
Кто берег-кисель расхлебает опоен?
Какие их мысли?
Любови какие?
Какое чувство?
Желанье какое?
………………………….
Свистит любой афиши плеть:
– Капут Октябрю!
Октябрь не выгорел! -
……………………………
К гориллам идете!
К духовной дырке!
К животному возвращаетесь вспять!
От всей
вековой
изощренной лирики
одно останется:
– Мужчина, спать! (4: 100–101)
Параграф четвертый
За что боролись?
Эти слова нет-нет да и всколыхнут нашу историческую память. А в 1927 г – чем ободрить молодых людей (а, скорей, себя в первую очередь): "Сменим их, гранит, догрызя. / Нас дело должно пронизать насквозь":
Слух идет
бессмысленен и гадок,
трется в уши
и сердце ёжит.
Говорят,
что воли упадок
у нашей
у молодежи.
Говорят,
что иной братишка,
заработавший орден,
ныне
про вкусноты забывший ротишко
под витриной
кривит в унынье.
Что голодным вам
на зависть
окна лавок в бутылочном тыне,
и едят нэпачи и завы
в декабре
арбузы и дыни.
Слух идет
о грозном сраме,
что лишь радость
развоскресенена,
комсомольцы
лейб-гусарами
пьют
да ноют под стих Есенина.
И доносится до нас
сквозь губы искривленную прорезь:
"Революция не удалась…
За что боролись?.."
Маяковский приписывает слова "Революция не удалась" молодежной массе, но сам-то думает, – если не так, то похоже.
И свои 18 лет
под наган подставят -
и нет,
или горло
впетлят в коски.
И горюю я,
как поэт,
и ругаюсь,
как Маяковский.
Я тебе
не стихи ору,
рифмы в этих делах
ни при чем;
дай
как другу
пару рук
положить
на твое плечо.
Знал и я,
что значит "не есть",
по бульварам валялся когда, -
понял я,
что великая честь
за слова свои
голодать.
Из-под локона,
кепкой завитого,
вскинь глаза,
не грусти и не злись.
Разве есть
чему завидовать,
если видишь вот эту слизь? (8: 31, 32)
Кисло оправдывая необходимость нэпа, имущественного и классового расслоения общества тем, что нэпманы строят нам дома и клозеты и бойцов обучают торгу, призывает – уговаривает! – молодежь и, собственно, себя самого, что нэп – это всего "деловая малость" и преодолеть ее будет нетрудно. И завершает обращение к молодежи ободряющими словами:
Над пивом
нашим юношам ли
склонять
свои мысли ракитовые?
Нам
пить
в грядущем
все соки земли,
как чашу,
мир запрокидывая. (8: 34)
Это строки – приговор нэпу. Через приписанное молодежи собственное заключение о том, что Октябрь не удался, он утешает и себя, и других верой в грядущее. А какова метафора "земля как чаша" – чудо!
1927 год – нэп в разгаре. Но еще в начале нэпа в поэме "Про это" (1923) поэт рисует картину отвратительного семейного быта нэпача средней руки, обывателя, мещанина, самодовольного, равнодушного ко всему, кроме своего благополучия, очень знакомого нам сегодня по образцам поведения массивной прослойки современных нуворишей.