Бесконечно запутанные сценарии
В отличие от предыдущих романов Пинчона сюжет "Вайнленда" держится не на заговоре. Роман "V" сталкивает друг с другом две главные темы: разворачивающийся "заговор, которому нет имени" и движение битников в 1950-х годах в Нью-Йорке. Роман "Выкрикивается лот 49" написан в форме детектива, в котором подбираются ключи к раскрытию заговора Тристеро. Хотя повествование в "Радуге тяготения" и дробится из-за нагромождения различных дискурсов и бесконечно ускользающего сюжета, все же автору удается рассказать связную историю о законспирированном контроле "Фирмы" над довоенной промышленностью, и Tyrone Slothrop в частности. А "Вайнленд" состоит из нескольких связанных между собой историй, действие в которых из настоящего переносится в прошлое, но только они не объединены в одну теорию заговора.
В настоящем действие романа разворачивается летом 1984 года. Перед нами предстают уцелевшие шестидесятники Зойд и Френеси и их дочь Прерия. Их уже долгое время преследуют давние враги - агенты из отдела по контролю за наркотиками Брок Вонд и Гектор Суньига. По мере развития сюжета мы постепенно узнаем о событиях из жизни Народной республики рок-н-ролла, происходивших в конце 1960-х, а также о подготовке ниндзя в послевоенной Японии, которой занимается ДЛ Честейн, о жизни родителей Френеси в Голливуде эпохи маккар-тизма и профсоюзной работе ее прадедушки с прабабушкой в 1930-х годах. В романе присутствует несколько "пинчоновских" приемов, например, загадочный гигантский след какого-то существа, под ногами которого гибнут лаборатории "мрачного всемирного конгломерата Chipco", или зловещий маршевый налет неизвестных сил, происходящий в тот момент, когда Зойд ночью добирается до Гавайев, - хотя вообще-то эти эпизоды ближе к историям про Годзиллу и научно-фантастическим фильмам, чем к сюжетам первых apex романов, написанных в духе Джона Бьюкенена и Реймонда Чэндлера. Однако в "Вайнленде" описание событий так и не уступает место всепроникающему заговору, который связал бы всех персонажей и разворачивающиеся в романе события в одно целое. Если первые три книги Пинчона были написаны в традициях детектива и триллера, хотя и с опенком сатиры, то четвертая по структуре оказалась именно романом. Если детективное расследование Эдипы Маас грозит вобрать в себя все наследие Америки, то Прерия Уилер ищет свою мать. Эдипа отказывается от домашней жизни и уходит в политику, тогда как Прерия должна узнать политическую подоплеку деятельности Френеси в конце шестидесятых, чтобы обрести семью. Классическая развязка романа (когда выясняются настоящие родители главной героини) в "Вайнленде" оборачивается фарсом. В финальной сцене, которая должна обеспечивать решительную развязку, Брок Бонд спускается с небес в своем новом обличье, словно "Смерть откуда-то сверху", и говорит "дочери", кто он на самом деле, но потом его забирает вертолет. Откровения Бонда заводят Прерию в тупик, ибо, как она хладнокровно ему возражает, "вы не можете быть моим отцом, г-н Бонд, у меня группа крови А, а у вас сплошной "Препарат Н"" (VL, 376). Больше не осталось никаких секретов - вот единственный секрет, который открывается в финале романа.
В отличие от теории заговора, нацеленной на то, чтобы распутать ходы и раскрыть какой-нибудь один заговор, повествование в "Вайнленде" строится по принципу Исправления Кармы, которому следуют ДЛ и Такеши. Согласно этому принципу, нужно избегать "опасности сводить [все] к одной проблеме" (VL, 365). Эстетическим принципом Пинчона в романе "Вайнленд" становится процесс запутывания. В романе показано, как каждый из героев - ДЛ, Зойд и Прерия - в разное время "неуклюже собирают историю по кусочкам" (VL, 282). То же самое приходится делать и читателю. В этой запутанной головоломке множество отдельных элементов, в том числе и многочисленные короткие зарисовки о том, что происходило с каждым из героев после 1960-х. Чтобы рассказать историю жизни одного персонажа, автор вынужден рассказать истории всех действующих лиц. Вместо нескольких связанных между собой зацепок, которые ведут к крупному разоблачению, в "Вайнленде" используется несколько "бесконечных запутанных сценариев" (VL, 284). Так, мы узнаем, что Френеси и ее новый муж Флэш оказываются "втянуты в непрекращающиеся мелкие аферы, которые с каждым разом становятся все отвратительней" (VL, 72). В компьютерных файлах, хранящихся в штаб-квартире "Сестринства Куноичи", записаны цифровые версии Френеси и ДЛ, "которые переплелись в лабиринте обманных шагов, сделанных и пересмотренных обещаний" (VL, 115). Старый учитель ДЛ, сэнсэй Иноширо готовит ее к тому, чтобы она "унаследовала его запутанные связи с миром" (VL, 180). Точно так же история с деньгами двух торговцев, Вато и Влада, переплетается с "запутанной финансовой сагой Призрака" (VL, 182). На развлекательном Шоу Танатоидов’84 "жены Танатоидов смело делали свое дело, чтобы запутать и без того сложные семейные узы" (VL, 219). В Голливуде мать Френеси Саша оказалась "втянута в тонкие детали городской политики того времени" (VL, 289). А когда ДЛ и Такеши наконец приходят в себя в каком-то пентхаусе высоко над Амарилло, этот момент окружен "фрактальным ореолом путаницы, которая могла продолжаться бесконечно" (VL, 381).
Запутанные переплетения всегда были отличительной чертой творчества Пинчона. Так, в романе "Выкрикивается лот 49" Мецгер объясняет, что "наше преимущество состоит как раз в этой приспособляемости к поворотам" (CL, 21), а на первой странице "Радуги тяготения" утверждается, что "это не выпутывание из, а постепенное впутывание в" (GR, 3). Но если в первых трех книгах Пинчона все нити повествования стягиваются к "виртуозной интриге века", хотя и невероятным образом и сквозь призму сатиры, то в "Вайнленде" мы видим лишь бесконечное усложнение. Точно так же Пинчон последовательно демонстрирует свой талант запутывания с использованием синтаксической структуры предложений. Впрочем, мы могли бы сравнить часто цитируемую концовку "Лота 49" с финальными сценами "Вайнленда". В первом случае предложения, как и описываемый в них выбор, словно в каком-то компьютерном языке, выстраиваются в подобие четкой бинарной структуры: "Либо Эдипа пребывает в орбитально-полетном экстазе паранойи, либо Тристеро существует" и т. д. (CL, 126). Зато в "Вайнленде" беспорядочный, запутанный синтаксис сохраняется до конца:
Быть может, единственный затерявшийся в ночи, туристический автобус стоял с невыключенным мотором в облаке дизельного выхлопа и ждал своих пассажиров, кое-кому из которых предстояло открыть, что они уже были Танатоидами, не осознавая того, и в конце концов решить не возвращаться в автобус. Для всех была бесплатная еда, хотя порции были небольшие, - мини-энчилада и креветки-терияки, а также приятные напитки по приятным ценам. А группа Holocaust Pixels нашла щель, или аттрактор, что было бы неплохо для всего ночного переезда и после, даже если потом Билли Барф и Vomitones не появились бы для замены, приведя с собой Алексея, оказавшегося русским Джонни Б. Гудом, который мог переиграть обе группы зараз даже без усилителей (VL, 384).
Придаточные предложения в "Вайнленде" нарастают, как снежный ком, вторгаясь в поток главного предложения; фирменные названия и отсылки к поп-культуре скапливаются в скучные до оскомины нагромождения, которые еще нужно доводить до ума, а фразовые глаголы отделены от своих предлогов и вызывают ощущение разрядки, когда наконец появляется предлог. Короче говоря, стремление к разоблачению, наблюдаемое в предыдущих романах Пинчона, в "Вайнленде" сменяется нескончаемым загромождением текста.
Запутанность повествования имеет смысл как структурирующий принцип "Вайнленда", ибо удерживать манихейское противопоставление "Их - Нам", образующее структуру традиционного конспирологического мышления, уже невозможно. Перспектива того, что Мы в рамках контркультуры в конце концов можем начать работать на Них, поднималась в финале "Радуги тяготения", однако в "Вайнленде" предательство становится ключевой темой. Параноидальные границы между Ними и Нами размываются, возникают вновь и снова стираются на фоне политического компромисса и предательства на протяжении трех поколений. Наряду с главными историями о вступлении Френеси и остальных в сеть стукачей, что знаменует собой гибель параноидальных представлений о противостоянии контркультуры правительству, в "Вайнленде" прослеживается несколько повествовательных параллелей и отголосков, усиливающих этот момент, но не связывающих отдельные истории в единый конспирологический сюжет. Поэтому многие мужские персонажи, фигурирующие в романе (Зойд, Гектор, Брок, Такеши, Вид Атман, Хаб Гейтс), отделены от своих вдов/любовниц независимо от того, какую сторону они занимают. Под политической фабулой образуется объединенное символическими связями пространство семейной жизни: супружеские и дружеские узы и даже давняя вражда тесно переплетаются, связывая героев обязательствами и сопричастностью. В этом же ряду стоит Брок Бонд: он не только является воплощением разрушающейся системы наблюдения, созданной Ими, но и сам находится под надзором своих начальников. Ирония судьбы в том, что именно участие Бонда в экономике паранойи способствует обесцениванию ее политической валюты. На политическом ландшафте "Вайнленда" рождается множество неправдоподобных альянсов и временных сближений, работающих против системы прозрачных ориентиров, которым хранило верность параноидальное поколение шестидесятых. Таким образом, простая контркультурная форма паранойи, изменившая язык борьбы с заговорами и приспособившая его к своим нуждам, переросла саму себя в мире, где противоборствующие стороны неразрывно переплелись.
Не такой уж секрет
В "Вайнленде", отмеченном ощущением запоздалости, видно, что время параноидальных озарений прошло, тогда как, например, роман "Выкрикивается лот 49" оставляет читателей в неизвестности, когда Эдипа (а вместе с ней, быть может, и все поколение шестидесятых) ждет в зале для аукционов грандиозного и конспирологического разоблачения, которое радикальным образом изменит привычную жизнь американских обывателей. Ко времени "Вайнленда" конец шестидесятых и какой бы то ни было "трансцендентный смысл" (CL, 125), принесенный ими, уже давно исчерпали себя. Чего бы ни ожидала Эдипа, это уже произошло. Начинаясь со слова "позже", "Вайнленд" во всех смыслах отталкивается от этого "позже": уже после того, как аукционист выкрикнет лот 49, после ядерного апокалипсиса, нависшего над финалом "Радуги тяготения". К тому же сам роман опубликован почти через пять лет после того года, в котором происходит его действие, и даже после апокалиптического 1984 года и страхов перед планом "Рекс 84", якобы разработанным Федеральным агентством по чрезвычайным ситуациям (FEMA) и предписывающим согнать всех диссидентов в концентрационные лагеря после введения военного положения.
Сравнивая первые абзацы "Лота 49" и "Вайнленда", мы можем получить наглядное представление о том, как перспектива паранойи парадоксальным образом устаревает и становится привычной. Первый из них начинается следующим образом:
Однажды летом, вернувшись с домашней презентации новинок для домохозяек - устроительница переборщила, пожалуй, с киршем в фондю, - миссис Эдипа Маас узнала, что ее назначили душеприказчиком, или, подумала она, уж скорее душеприказчицей, некоего Пирса Инверарити, калифорнийского магната-риэлтера, который хоть и спустил как-то на досуге пару миллионов, но все же оставил состояние достаточно крупное и путаное, чтобы сделать разборку наследства делом более чем почетным. Эдипа стояла посреди гостиной в фокусе зрения мертвенно-зеленого телевизионного глаза, повторяла имя Господа и пыталась быть пьянее, чем на самом деле (CL, 5).
Новость о том, что Эдипе предстоит разобраться с наследством Пирса Инверарити, выглядит таинственным и анонимным вторжением в ее размеренную жизнь калифорнийской домохозяйки. Что примечательно, каким образом эта информация попадает к ней (узнает ли об этом Эдипа по телефону или из обычного письма, или посредством более скрытого способа связи), так и остается неизвестным. Загадочное появление этой информации, пожалуй, можно считать примером того, что Хесус Аррабаль (анархист, с которым Эдипа знакомится во время своих ночных странствий) называет "чудом", одним из "вторжений иного мира в этот" (CL, 86). Поиски подсказок в завещании Пирса позволит Эдипе увидеть отблески тех миров и слов, которых она не знала в своем герметически закупоренном мире "Кинерета-Среди-Сосен". До сих пор ее жизнь с презентациями новинок для домохозяек была лишена параноидального смысла, ей было свойственно "отсутствие глубины" (CL, 12). В то же время ничто не сравнится с "обломками лю-минисцентных богов среди замызганной листвы обоев" (CL, 87), которые Эдипе так захочется увидеть вместе со старым моряком после того, как однажды у нее "обострится чувствительность". Эдипа прибегает к трем доступным успокоительным средствам из ее привычной жизни - телевизору, религии и алкоголю, но они ничего ей не дают. А паранойя предложит Эдипе некое утешение, хотя и непростое, за утрату "ясного, эпилептического Слова" (CL, 81) в виде "предвестия богоявления" заговора Тристеро (CL, 20).
"Вайнленд" гоже начинается с новости, заявляющей о себе летним калифорнийским днем лет двадцать спустя:
Летним утром 1984 года Зойд Уилер, проснувшись позже обычного, смотрел на солнечный свет, пробивавшийся сквозь вьющееся фиговое дерево, свисавшее в окно, пока по крыше топал эскадрон синих соек. В приснившемся ему сне это были почтовые голуби, летевшие откуда-то издалека через океан, спускавшиеся на землю и вновь взлетавшие в небо один за другим, и каждый нес какое-то послание для него, но ни один из них, с пульсирующим светом на крыльях, никак не долетал до него вовремя. Он понимал, что это, должно быть, был еще один таинственный толчок от невидимых сил, почти наверняка связанный с письмом, которое пришло с последним чеком, полагающимся ему как психически больному, и напомнило о том, что если он не выкинет на людях какую-нибудь сумасшедшую штуку до определенного срока, до окончания которого оставалось меньше недели, то он уже не сможет претендовать на пособия. Вздыхая, он слез с кровати (VL, 3).
Хиппи и полный неудачник, Зойд Уилер страстно хочет получить своеобразное откровение в своем сне о почтовых голубях, пожалуй, страдая от той же неспособности, что и его быстроногий приятель Ван Метер, который "все свою жизнь искал трансцендентные возможности из разряда тех, которые дети [чьи сны подобны реалистичным сказкам] принимают на веру, но каждый раз, когда он подбирался к ним, это было похоже на то, когда не можешь посрать или возбудиться - чем больше ерзаешь, тем меньше шансов, что у тебя это получится" (VL, 223). Возможно, "пульсирующий свет" на крыльях почтовых голубей отсылает нас к "пульсирующему, усыпанному звездами Смыслу" (CL, 56), который Эдипа чувствует на пороге раскрытия тайны, но только вот параноидальный момент озарения в случае с Зойдом так и остается вне фокуса. Он рассказывает, как "все еще старается выяснить" местонахождение Френеси при помощи психокинеза и "попытки читать вывески, устанавливать ориентиры, да что угодно, что дало бы ключ, но - ну, вывески висят на углах улиц и в витринах магазинов, - но только [он] не умеет читать" (VL, 40). Новость о смерти Пирса предоставляет Эдипе возможность открыть для себя "тайное богатство и сокровенную насыщенность мечты" (CL, 117), пусть даже если эти поиски наведут ее на ложный след, тогда как Зойд получает "таинственный толчок от невидимых сил" во сне, который он автоматически начинает считать смутным пророчеством. Но потом оказывается, что никакой тайны нет и все оборачивается проверкой нетрудоспособности Зойда, которая служит ежегодной гарантией соблюдения договоренности с агентом из управления по контролю за наркотиками Броком Бондом, по условиям которой Зойд должен держаться подальше от своей бывшей жены Френеси.