Дискуссия об обеих немецких диктатурах
Различие между обеими немецкими диктатурами вполне очевидно из-за того смертоносного насилия, которое было нацелено нацистским государством как внутрь себя, так и вовне, против соседних стран и "расовых" меньшинств, прежде всего – против европейских евреев. Несомненно и структурное различие. От национал-социалистической диктатуры, которую избрали себе немцы, они не смогли освободиться сами. Новое начало стало для них возможно лишь благодаря союзникам по антифашистской коалиции, как на востоке, так и на западе. Напротив, в ГДР народ сам освободился от навязанной ему диктатуры, которую он себе не выбирал.
Однако за последние двадцать лет неоднократно появлялись свидетельства того, что в сознании немцев имеет место коллизия между национал-социалистической диктатурой и диктатурой СЕПГ. Одним из таких примеров стала дискуссия вокруг спецлагерей для военнопленных и политзаключенных, которые были созданы после войны советскими спецслужбами и действовали до 1950 года на территории бывших концентрационных лагерей Бухенвальд и Заксенхаузен. Гетерогенность воспоминаний, связанных с двумя разными историческими фазами, превратила каждую из этих топографических точек в исторически сложное, противоречивое и спорное "место памяти". "Двойная боль" – так была озаглавлена статья о скандале, причиной которого послужило выступление бранденбургского министра внутренних дел Йорга Шенбома в Бухенвальде по случаю годовщины освобождения Аушвица; Шенбом вспомнил о политических заключенных, которые находились в Бухенвальде и после войны.
При всей однозначности различий между обеими немецкими диктатурами, переходя на уровень исторической памяти, весьма сложно осуществить их упорядочивание и сообразную репрезентацию. Это проявилось очередной раз на примере историко-политической дискуссии, имевшей место накануне двадцатилетия падения Берлинской стены. В конце 2008 года правительство ФРГ в лице министра культуры Бернда Науманна опубликовало проект "Перспективной концепции сохранения мемориальных комплексов". Критики усмотрели в этом проекте не столько развитие концепции сохранения мемориалов, которая реализовывалась прежним коалиционным правительством социал-демократов и "Зеленых", сколько заметный перекос в сторону "второй диктатуры". Дискуссия "о тоталитарных системах в Германии" была подвергнута критике Соломоном Корном, который указал на попытки "отождествить преступления режима СЕПГ с преступлениями национал-социалистов". В документе "Критическая память. Позиция "Зеленых"" Катрин Герлинг-Экардт, депутат бундестага от этой партии, высказала мнение, что перенос акцентов с национал-социалистической диктатуры на коммунистическую крайне проблематичен, как и нивелировка, которая содержится в самой формулировке – "обе немецкие диктатуры". Она выразила протест против смены парадигм в мемориальной культуре, когда усиленная проработка истории ГДР приводит к ослаблению памяти о национал-социализме. (Такое впечатление было вызвано, в частности, тем, что в проекте концепции, опубликованной Нойманном, семь с половиной страниц посвящены истории ГДР и лишь две страницы – национал-социализму.) По мнению Герлинг-Экардт, акценты расставлены неверно; она, в свою очередь, сформулировала десять тезисов о критическом историческом сознании, которые позволяют провести четкую границу исторической памятью о том и другом периоде.
Историк Бернд Фаульбах сумел найти решение для дискуссии об обеих немецких диктатурах, которая подытожила работу двух парламентских комиссий, созванных в 1990-е годы по поручению бундестага для проработки исторического наследия диктатуры СЕПГ. В этих комиссиях также шли споры, столкновения мнений о том, как воссоединенная Германия должна определить историческое место обеих немецких диктатур и какую дать им историческую оценку. Как охарактеризовать их общность и различия? Ведь табуировалось само их сравнение, – из-за опасений, что память о второй диктатуре, наслаиваясь на память о первой диктатуре, сделает первую диктатуру всего лишь достоянием истории. Фауленбах предложил дипломатичную формулу, позволяющую найти место для обеих диктатур в национальной истории и национальной идентичности, чтобы на этой основе продолжить работу парламентских комиссий. Формула состоит из двух частей:
Память о сталинизме не должна релятивироваться памятью о Холокосте.
Память о Холокосте не должна тривиализироваться памятью о сталинизме.
Сохранение прошлого и преодоление прошлого
В спорах о значении и оценке национал-социалистической диктатуры и диктатуры СЕПГ не следует забывать как о некоторых сходствах, так и о существенных различиях между ними. Относительно сходств сложился "антитоталитарный консенсус", который включает в себя представления о механизмах принуждения, действовавших в неправовом государстве, с одной стороны, и о готовности населения отказаться от индивидуализма, принять идеи коллективизма и подчиниться авторитарным структурам – с другой. Гораздо весомее различия. Для ГДР нет аналога Холокосту, который составлял основу нацистской диктатуры и одновременно выходил далеко за ее рамки. Планирование и осуществление этого исторически беспрецедентного геноцида ставит совершенно новые проблемы перед памятью о Холокосте. У памяти о ГДР нет такого "уникального отличительного признака". Она скорее стала частью общеевропейской памяти стран бывшего Восточного блока при всех имеющихся национальных различиях. Следует также учесть, что уцелевшие жертвы Холокоста и их родственники находятся преимущественно за пределами Германии и рассеяны по всему миру. Это придает памяти о Холокосте глобальный масштаб. Напротив, жертвы режима СЕПГ остались преимущественно на родине. Память о нем носит характер внутренней национальной проблемы: здесь немцы судят немцев и стоит задача общественной интеграции бывших жертв и преступников. После 1945 года немцы, почувствовав на себе всю тяжесть последствий развязанной ими войны на уничтожение, поначалу в основном считали жертвами самих себя и лишь спустя десятилетия стали испытывать сострадание к жертвам нацистского режима. После 1989 года бывшие граждане ГДР почувствовали себя "бенефициарами" режима СЕПГ (отсюда и их ностальгия), так и его жертвами; глубокая эмпатия западных немцев к жертвам этого режима отсутствует до сих пор.
Для прояснения вопроса о том, происходит или не происходит нивелировка обеих диктатур, следует учесть, что в объединенной Германии сложились две различные формы коммеморации об обеих немецких диктатурах. Я называю их "сохранение памяти" и "преодоление памяти". Форма коммеморации о национал-социализме и Холокосте представляет собой сохранение памяти. Она служит непосредственным ответом на беспрецедентное преступление против человечности и основывается на ключевых положениях, которые точно описываются цитатой из "Десяти тезисов" Катрин Геринг-Эккардт: "Проработка Шоа не имеет окончания и не может быть завершена. Преступления национал-социализма определяют немецкую идентичность, предполагая ответственность, от которой невозможно "избавиться". Эти преступления всегда будут вторгаться в современную немецкую действительность. У них нет срока давности в том смысле, что Германии и дальше придется нести ответственность, передавая "эстафету памяти" следующим поколениям".
В противоположность этому мемориальная культура, сложившаяся по отношению к ГДР, реализует принцип преодоления памяти. Такая мемориальная политика также опирается на исторически новые основы, которые возникли в 1980-е годы и используются ныне всюду, где вместо бывших преступных режимов устанавливается демократия. Подобные страны переживают глубокую трансформацию своей конституции, своих политических институтов, своих ценностей и – не в последнюю очередь – своих представлений об истории. Этот "транзит" сопровождается учреждением комиссий правды и примирения; в связи с их деятельностью историки изучают события, которые подвергались замалчиванию, и привлекают внимание общества к тем историческим событиям, которые оно предпочло бы забыть. Работа исследователей базируется на убеждении, что лишь освещение совершенных преступлений, признание жертв может заложить правовой фундамент и создать предпосылки для социальной интеграции. Речь при этом идет не о долгосрочной, принципиально незавершаемой мемориализации некоего "нормативного" прошлого, призванного стать составной частью политической и культурной идентичности, а о преодолении истории насилия ради открытости для общего будущего.
С учетом различия между сохранением прошлого и его преодолением кажется уместным упорядочить использование некоторых понятий, циркулирующих в мемориальном дискурсе. Религиозное понятие "избавление" (Erlösung), вошедшее в политический обиход благодаря речи федерального президента Рихарда фон Вайцзеккера – и тут Ульрике Юрайт совершенно права, – не должно иметь места в мемориальном дискурсе, поскольку оно отсылает к божественной инстанции, что не соответствует секулярному характеру этого дискурса. В контексте памяти о Холокосте следует заменить слово "избавление" выражением "совместная (или эмпатическая) память", сознавая, что память тех, кто являются потомками преступников, и тех, кто являются потомками жертв, имеет совершенно разный характер. В контексте памяти о ГДР предпочтительно заменить слово "примирение" словом "доверие". Данные предложения подразумевают не только исключение из политического лексикона понятий религиозно-христианского обихода, но и приглушение чрезмерных ожиданий, которые обусловлены ритуальным употреблением лексики высокого стиля.
"Коммуникативное умолчание" (термин Люббе) являло собой полную противоположность "транзиту", который характеризуется открытием архивов и самоотождествлением с преступниками. Назначенная бундестагом парламентская комиссия для изучения режима СЕПГ являлась своего рода "комиссией правды и примирения"; в мире насчитывается сегодня более тридцати таких комиссий. Они ставят перед собой цель привлечь преступников к ответственности, признать пострадавшими жертв совершенных преступлений и вернуть им право слова. Переход от диктатуры к демократии оборачивается не совместным забвением, а прохождением через угольное ушко совместной памяти о вине за совершенные преступления и о причиненных страданиях, что одновременно открывает перспективу общего будущего. На этой основе происходит интеграция общества, прокладывающая путь к совместному будущему.
Существуют различные мнения о "транзите", который никогда не может реализоваться полностью, а лишь с большим или меньшим успехом. Положительную оценку критической проработке истории ГДР дает Эккард Йессе, который указывает, что эта проработка выделяется на фоне других европейских стран: "Другим восточноевропейским демократиям не удалось создать такие парламентские комиссии. Дело со столь критикуемым преодолением прошлого обстоит в Германии не так плохо, как о том порой говорят. Имеющиеся материалы убедительно свидетельствуют: здесь "Запад" вовсе не сводит счеты с "Востоком". Те, кто утверждают нечто подобное, занимаются измышлениями".
Впрочем, мнение бывшей Партии демократического социализма (ныне "Левые") звучит совсем иначе: "Большинство членов комиссии бундестага сохраняет приверженность анахроничному, воинствующему антикоммунизму; их предубеждения, шаблоны, антилиберализм не способствуют вынесению справедливых исторических оценок и взаимопониманию. Огульные осуждения "ГДР как преступного государства", абсолютизация роли диктатуры и политических преступлений в истории ГДР, распространение заведомо ложных и недопустимых сравнений ГДР с национал-социализмом воздвигают новую Стену и фальсифицируют историю. Криминализуя бывшее восточногерманское государство, парламентская комиссия поддержала непрекращающиеся политические преследования, а также принятие законов, действующих с обратной силой, и продление срока давности. Комиссия дала новый повод для дискриминации и ущемления прав значительных социальных групп. Вместе с тем вновь упускается возможность для того, чтобы жертвы политических репрессий в ФРГ были наконец реабилитированы, а нанесенный им ущерб был возмещен".
Парламентскую комиссию винят в недопустимых сравнениях ГДР с национал-социализмом, но одновременно преодоление восточногерманского прошлого политически увязывается со временами национал-социализма. Характерна рефлекторная реакция на уголовное преследование бывших функционеров СЕПГ, которая приобретает вид упреков в недостаточной проработке национал-социалистического прошлого. В таком контексте вполне логично, что на выборах федерального президента в марте 2012 года "левые" выставили своим кандидатом Беату Кларсфельд против кандидатуры Йоахима Гаука.
Память о жертвах ГДР
Формирование памяти о ГДР происходит крайне противоречиво, и, хотя прошло уже более двух десятилетий, оно все еще переживает свое начало. Есть резкое отличие от 1989 года, события которого признаны первой успешной демократической революцией в истории Германии и охотно сравниваются с буржуазной революцией 1848 года. Этот год стал важной исторической датой для немцев, которые не захотели или не сумели самостоятельно освободиться от национал-социализма. Наряду с негативными воспоминаниями о травме 1945 года теперь появилось позитивное воспоминание об историческом триумфе 1989 года.
При всем единодушно эйфорическом отношении к этому поворотному событию европейской истории остаются неясными место и оценка сорокалетней истории ГДР внутри общегерманской памяти. Ее формирование началось медленно и продолжается до сих пор. Фундамент этой памяти закладывается мемориалами, которые документируют топографию государственного террора в бывшей ГДР. Сразу после создания ГДР было учреждено министерство государственной безопасности. МГБ стало неотъемлемой частью режима, который укреплял свою власть с помощью террора, держа собственное население под постоянным подозрением, криминализируя его, осуществляя неусыпную слежку за людьми, которых подвергали пыткам и бросали в тюрьмы без суда и следствия. Абсолютное недоверие государства к своим гражданам было непосредственно обусловлено дефицитом легитимности той власти, верхушка которой может сохранять ее лишь путем насилия, слежки и доносительства.
Бывшая берлинская тюрьма МГБ в Хоэншенхаузене или магдебургский мемориал Морицплац стали "местами памяти" и одновременно архивами, где хранятся документы и обличающие режим материалы. Большой заслугой гражданского комитета по контролю за прекращением деятельности "Штази" является воспрепятствование уничтожению этих документов. Ведь именно такое уничтожение происходит в переломные моменты истории при переходе от одной политической системы к другой; переживая свое крушение, насильственный режим стремится прежде всего ликвидировать следы собственных преступлений, чтобы не допустить их расследования. В качестве примера можно привести ЮАР, где режим апартеида уничтожил тонны архивных дел, поэтому понадобились устные свидетельства жертв пережитого насилия. Весной 2011 года, когда пало правительство, египетское министерство внутренних дел, где хранились материалы, изобличающие государство, устроило поджог, чтобы избавиться от компрометирующих документов (поджигателями были явно не протестующие демонстранты). В Магдебурге политический "транзит" ознаменовался обнародованием секретных материалов "Штази". Уже в 1990 году 23 тысячи посетителей получили возможность на протяжении шести недель посещать выставку в здании на Морицплац, чтобы ознакомиться с документами о судьбах политических заключенных. Из подобных подлинно революционных актов возникли инициативы снизу, направленные на создание многих мемориальных центров; бывшие жертвы режима СЕПГ энергично работали над тем, чтобы места их страданий не канули в небытие.