И когда я однажды сидел в ней, по обычаю, о повелитель правоверных, вдруг подошла ко мне девушка, лучше которой не видели глаза, и спросила: "Это ли комната Абу-ль-Хасана-али-ибн-Ахмеда хорасанца?" И я ответил: "Это я". И мой разум был ошеломлен ее крайней прелестью, о повелитель правоверных. И девушка села и сказала мне: "Скажи мальчику - пусть он отвесит мне триста динаров". И я приказал отвесить ей это количество, и мальчик отвесил деньги, и девушка взяла их и ушла, а мой разум был смущен. И мальчик спросил меня: "Знаешь ли ты ее?" И я ответил: "Нет, клянусь Аллахом!" И тогда он спросил: "Почему же ты сказал мне: ‚Отвесь ей!‘" "Клянусь Аллахом, - сказал я, - я не знал, что говорю, так как меня ослепила ее красота и прелесть".
И мальчик поднялся и последовал за девушкой, без моего ведома, но потом вернулся, плача, и на его лице был след удара. "Что с тобой?" - спросил я: И он сказал мне: "Я последовал за девушкой, чтобы посмотреть, куда она пойдет, и она почуяла меня, и вернулась, и ударила меня этим ударом, так что едва не погубила и не выбила мне глаз".
И я провел месяц, не видя девушки, и она не пришла, и я потерял от любви к ней разум, о повелитель правоверных, а когда наступил конец месяца, она вдруг пришла и поздоровалась со мной, и я едва не улетел от радости. И она спросила, что со мной было, и сказала: "Может быть, ты говорил в душе: ‚Что делает эта хитрая? Как это она взяла у меня деньги и ушла?‘" - "Клянусь Аллахом, о госпожа, - сказал я ей, - мои деньги и душа - в твоей власти". И она открыла лицо и присела отдохнуть, и украшения и одежды переливались на ее лице и груди. "Отвесь мне триста динаров", - сказала она потом. И я молвил: "Слушаю и повинуюсь!" И я отвесил ей динары, и она взяла их и ушла. И я сказал мальчику: "Пойди за ней следом!" И он последовал за девушкой и вернулся ко мне ошеломленный. И прошло некоторое время, и девушка не приходила, и когда я сидел в какой-то день, она вдруг пришла ко мне и поговорила со мной немного, а потом сказала: "Отвесь мне пятьсот динаров - они мне понадобились…" И я хотел ей сказать: "За что я буду тебе давать деньги?" - но крайняя страсть помешала мне говорить, и всякий раз, как я ее видел, о повелитель правоверных, у меня дрожали поджилки и желтел цвет лица, и я забывал то, что хотел сказать, и был таким, как сказал поэт:
И только красавицу увижу внезапно я,
Сейчас же смущаюсь и едва отвечаю.
И я отвесил ей пятьсот динаров, и она взяла их и ушла, и я встал и шел за ней следом сам, пока она не дошла до рынка драгоценных камней. И она остановилась возле одного человека, и взяла у него ожерелье, и, обернувшись, увидела меня и сказала: "Отвесь мне пятьсот динаров". И когда владелец ожерелья увидел меня, он поднялся и оказал мне уважение.
И я сказал ему: "Отдай ей ожерелье, и цена его будет за мной!"
И торговец сказал: "Слушаю и повинуюсь!" А девушка взяла ожерелье и ушла…"
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Девятьсот шестьдесят первая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-ль-Хасан хорасанец говорил: "И я сказал: ‚Отдай ей ожерелье, и цена его будет за мной!‘" И девушка взяла ожерелье и ушла. И я следовал за ней, пока она не дошла до Тигра, и тогда она села в лодку, и я указал рукой на землю, как бы целуя ее перед ней, и она уехала, смеясь. А я остался и стоял, смотря на нее, пока она не вошла в какой-то дворец, и я всмотрелся в него и вдруг вижу, что это дворец халифа аль-Мутаваккиля!
И я вернулся, о повелитель правоверных, и опустилась мне на сердце вся забота мира, - ведь девушка взяла у меня три тысячи динаров! И я говорил про себя: "Она взяла мои деньги и похитила мой разум, и, может быть, моя душа погибнет от любви к ней". И я вернулся домой и рассказал моей матери обо всем, что со мной случилось, и она сказала: "О дитя мое, берегись попадаться ей после этого - ты погибнешь". И когда я пошел в лавку, ко мне пришел поверенный с рынка москательщиков - а это был престарелый старец - и сказал мне: "О господин, почему это, я вижу, твое состояние изменилось, и видны на тебе следы грусти? Расскажи мне о твоем деле". И я рассказал ему обо всем, что у меня случилось с девушкой, и поверенный сказал: "О дитя мое, эта девушка - из невольниц дворца повелителя правоверных, и она любимица халифа. Считай же, что деньги ушли ради Аллаха великого, и не занимай ею своей души, а когда она к тебе придет, остерегайся, чтобы она тебе не повредила, и осведоми меня об этом, а я придумаю что-нибудь, чтобы не постигла тебя гибель".
И затем он оставил меня и ушел, а в моем сердце было пламя огня. И когда пришел конец месяца, девушка вдруг явилась ко мне, и я обрадовался ей до крайней степени, и она молвила: "Что побудило тебя за мной следовать?" - "Меня побудила к этому крайняя любовь, которая в моем сердце", сказал я и заплакал перед нею, и она тоже заплакала из жалости ко мне и воскликнула: "Клянусь Аллахом, в твоем сердце нет любви, больше которой в моем сердце! Но что же мне делать? Клянусь Аллахом, нет мне пути ни к чему, кроме как видеться с тобой один раз каждый месяц!" И затем она дала мне бумажку и сказала: "Снеси ее к такому-то, торговцу тем-то - он мой поверенный - и получи с него столько, сколько тут написано". А я воскликнул: "Нет мне нужды в деньгах, и мои деньги и душа - выкуп за тебя!" "Я придумаю для тебя дело, в котором будет твое сближение со мной, хотя бы был в этом для меня труд", - сказала девушка. И затем она простилась со мной и ушла, а я пришел к старику москательщику и рассказал ему о том, что случилось.
И он пришел со мной к дворцу аль-Мутаваккиля, и я увидел, что это то самое помещение, в которое вошла девушка, и старик москательщик растерялся, не зная, какую устроить хитрость. И он посмотрел по сторонам и увидел портного, напротив окна дворца, выходившего на берег, и подле него были работники. "С помощью этого человека ты достигнешь того, чего хочешь, - сказал москательщик. - Распори карман, подойди к портному и скажи, чтобы он тебе его зашил, и когда он зашьет его, дай ему десять динаров" "Слушаю и повинуюсь!" - сказал я и отправился к этому портному, захватив с собой два отреза румской парчи, и сказал ему: "Скрои из этих отрезов четыре одежды - две фарджии и две нефарджии".
И когда он кончил кроить одежды и шить их, я дал ему плату, гораздо большую, чем обычно, и он протянул мне руку с этими одеждами, и я сказал: "Возьми их для себя и для тех, кто у тебя находится". И я стал сидеть у портного, затягивая пребывание с ним, и скроил у него другие одежды и сказал: "Повесь их перед твоей лавкой, чтобы кто-нибудь их увидел и купил". И портной сделал это, и всякому, кто выходил из дворца халифа и кому нравились какие-нибудь одежды, я дарил их, даже привратнику.
И в один день из дней портной сказал мне: "Я хочу, о дитя мое, чтобы ты рассказал мне правду. Ты скроил у меня сто драгоценных одежд (а каждая одежда стоила больших денег) и подарил большую часть их людям, а это не дело купца, так как купец рассчитывает каждый дирхем. Каков же размер твоих основных денег, раз ты делаешь такие подарки, и какова твоя нажива каждый год? Расскажи мне истину, чтобы я помог тебе в том, что ты хочешь, заклинаю тебя Аллахом, - сказал он потом, - не влюблен ли ты?" "Да", - ответил я. И он спросил: "В кого?" И я сказал: "В невольницу из невольниц дворца халифа". "Да обезобразит их Аллах! - воскликнул портной. - Сколько они еще будут соблазнять людей!" И затем он спросил: "Знаешь ли ты ее имя?" И когда я ответил: "Нет", - портной сказал: "Опиши ее мне". И я описал ему ту девушку, и он воскликнул: "О горе, это лютнистка халифа аль-Мутаваккиля и его любимица! Но у нее есть невольник. Сведи с ним дружбу, и, может быть, он будет причиной того, что ты достигнешь девушки".
И когда мы разговаривали, вдруг этот невольник подошел, выйдя из ворот халифа, и он был подобен луне в четырнадцатую ночь. А передо мной лежали одежды, которые сшил для меня портной (они были парчовые, разных цветов), и невольник стал смотреть на них и разглядывать их, а затем он подошел ко мне, и я поднялся и приветствовал его, и он спросил: "Кто ты?" - "Человек из купцов", - ответил я. И невольник спросил: "Продаешь ли ты эти одежды?" "Да", - ответил я. И он взял пять из них и спросил: "Почем эти пять?" "Это подарок тебе от меня, чтобы заключить дружбу между мной и тобой", - ответил я, и невольник обрадовался. А затем я пошел домой и взял для него платье, украшенное драгоценными камнями и яхонтами, ценой в три тысячи динаров, и отнес его к нему, и он принял от меня платье, и потом взял меня и привел в комнату внутри дворца, и спросил: "Как ты зовешься среди купцов?" "Я один из них", - ответил я. И невольник молвил: "Твое дело внушило мне сомнение". "Почему?" - спросил я. И он сказал: "Ты подарил мне много вещей и покорил этим мое сердце, и я уверен, что ты Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла".
И я заплакал, о повелитель правоверных, и невольник спросил: "О чем ты плачешь? Клянусь Аллахом, та, из-за которой ты плачешь, больше и сильнее влюблена в тебя, чем ты влюблен в нее, и среди всех невольниц во дворце стало известно ее дело с тобой. Что же ты хочешь?" - спросил он меня потом. И я сказал: "Я хочу, чтобы ты помог мне в моей беде", - и невольник условился со мной на завтра. И я отправился домой, а на следующее утро я пошел к невольнику и вошел в его комнату, и невольник пришел и сказал: "Знай, что, когда она вчера кончила службу у халифа и пришла в свою комнату, я рассказал ей всю твою историю, и она решила с тобой сблизиться. Посиди у меня до конца дня".
И я остался сидеть у невольника, и когда наступила ночь, он вдруг пришел и принес рубашку, сотканную из золота, и платье из платьев халифа и надел их на меня, и окурил меня благовониями, и я стал похож на халифа. А затем он привел меня в помещение, где были комнаты в два ряда, по обе стороны, и сказал: "Это собственные комнаты невольниц, и когда ты будешь проходить мимо них, клади у каждой двери один боб - у халифа обычай делать так каждый вечер…""
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Девятьсот шестьдесят вторая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольник говорил Абу-ль-Хасану: "И когда ты будешь проходить мимо них, клади у каждой двери один боб - у халифа обычай делать это, - пока не дойдешь до второго прохода, что будет от тебя с правой руки. Ты увидишь там комнату, дверь которой с мраморным порогом, и когда ты дойдешь до нее, пощупай порог рукой, а если хочешь - считай двери, их будет столько-то, и войди в дверь, у которой такие-то и такие-то приметы, - твоя подруга увидит тебя и возьмет к себе. А что касается твоего выхода, то Аллах облегчит его для меня, хотя бы мне пришлось вынести тебя в сундуке". И затем он оставил меня и вернулся, а я пошел, считая двери, и клал у каждой двери боб, и когда я дошел до средних комнат, я услышал великий шум и увидел блеск свечей, и этот свет двигался в мою сторону, пока не приблизился ко мне. И я посмотрел, что это, и вдруг вижу - халиф, и вокруг него невольницы, а у невольниц свечи. И я услышал, как одна из них говорила своей подруге: "О сестрица, разве у нас два халифа? Ведь халиф уже проходил мимо моей комнаты, и я почувствовала запах его духов и благовоний, и он положил боб у моей комнаты, по обычаю, а сейчас я вижу свет свечей халифа, и вон он сам идет". "Поистине, это удивительное дело, - сказала другая невольница, - так как перерядиться в одежду халифа не осмелится никто".
И потом свет приблизился ко мне, и у меня задрожали все члены, и вдруг евнух закричал невольницам: "Сюда!" И они свернули к одной из комнат и вошли, а потом вышли и шли до тех пор, пока не дошли до комнаты моей подруги. И я услышал, как халиф спросил: "Эта комната чья?" И ему сказали: "Эта комната Шеджерет-ад-Дурр".
И халиф молвил: "Позовите ее!" И девушку позвали, и она вышла и поцеловала ноги халифа, и тот спросил ее: "Будешь ты пить сегодня вечером?" "Не будь это ради твоего присутствия и взгляда на твое лицо, я бы не стала пить, потому что не склонна пить сегодня вечером", - ответила девушка. И халиф сказал евнуху: "Скажи казначею, чтобы он дал ей такое-то ожерелье".
И затем он велел всем входить в ее комнату, и перед ним внесли свечи, и халиф вошел в комнату моей подруги, и вдруг я увидел, впереди других, невольницу, сияние лица которой затмевало свет свечи, бывшей у нее в руке. И она подошла ко мне и сказала: "Кто это?" И схватила меня, и увела в одну из комнат, и спросила: "Кто ты?" И я поцеловал перед ней землю и сказал: "Заклинаю тебя Аллахом, о госпожа, сохрани мою кровь от пролития, пожалей меня и приблизься к Аллаху спасением моей души!" И я заплакал, боясь смерти, и невольница сказала: "Нет сомненья, что ты вор!" И я воскликнул: "Нет, клянусь Аллахом, я не вор. Разве ты видишь на мне признаки воров?" - "Расскажи мне правду, - сказала она, - и я оставлю тебя в безопасности". - "Я влюбленный, глупый дурак, - сказал я. - Любовь и моя глупость побудили меня к тому, что ты видишь, и я попал в эту западню". - "Стой здесь, пока я не приду к тебе", - сказала она и, выйдя, принесла мне одежду невольницы из своих невольниц, и надела на меня эту одежду в той же комнате, и сказала: "Выходи за мной!"
И я вышел за ней и дошел до ее комнаты, и она сказала: "Входи сюда".
И когда я вошел в комнату, она подвела меня к ложу, где были великолепные ковры, и сказала: "Садись, с тобой не будет беды. Ты не Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла?" - "Да", - сказал я. И девушка воскликнула: "Аллах да сохранит твою кровь от пролития, если ты говоришь правду и не вор! А иначе ты погибнешь, тем более что ты в облике халифа и в его одежде и пропитан его благовониями. Если же ты Абу-ль-Хасан-али хорасанец, меняла, то ты в безопасности и с тобой не будет беды, так как ты друг Шеджерет-ад-Дурр, а она - моя сестра. Она никогда не перестает говорить о тебе и рассказывать нам, как она взяла у тебя деньги, а ты к ней не переменился, и как ты пришел следом за нею на берег и указал рукой на землю из уважения к ней, и в ее сердце из-за тебя огонь больше, чем в твоем сердце из-за нее. Но как ты пробрался сюда, - по приказанию ее или без ее приказания, подвергая опасности свою душу, и чего ты хочешь от встречи с нею?" "Клянусь Аллахом, госпожа, - сказал я, - я сам подверг свою душу опасности, а моя цель при встрече с нею - только смотреть на нее и слышать ее речь". - "Ты отлично сказал", - воскликнула невольница. И я молвил: "О госпожа, Аллах свидетель в том, что я говорю. Моя душа не подсказала мне о ней ничего греховного". "За такое намерение пусть спасет тебя Аллах! Жалость к тебе запала в мое сердце!" - воскликнула невольница. И затем она сказала своей рабыне: "О такая-то, пойди к Шеджерет-ад-Дурр и скажи ей: Твоя сестра желает тебе мира и зовет тебя. Пожалуй же к ней сегодня ночью, как обычно, - у нее стеснена грудь".
И невольница пошла, и вернулась, и сказала: "Она говорит: "Да позволит Аллах насладиться твоей долгой жизнью и да сделает меня твоим выкупом! Клянусь Аллахом, если бы ты позвала меня не для этого, я бы не задержалась, но у халифа головная боль и это меня удерживает, - а ты ведь знаешь, каково мое место у него". И девушка сказала невольнице: "Возвращайся к ней и скажи: "Ты обязательно должна прийти к ней сегодня из-за тайны, которая есть между вами"". И невольница пошла и через некоторое время пришла с девушкой, лицо которой сияло, как луна. И ее сестра встретила ее, и обняла, и сказала: "О Абу-ль-Хасан, выходи к ней и поцелуй ей руки!" А я был в чуланчике, внутри комнаты, и вышел к ней, о повелитель правоверных, и, увидев меня, она бросилась ко мне, и прижала меня к груди, и сказала: "Как ты оказался в одежде халифа с его украшениями и благовониями?"
И затем она молвила: "Расскажи мне, что с тобой случилось". И я рассказал ей, что со мной случилось и что мне пришлось вынести, - и страх, и другое, и девушка молвила: "Тяжело для меня то, что ты из-за меня перенес, и хвала Аллаху, который сделал исходом всего этого благополучие, и в завершение благополучия ты вошел в мое жилище и в жилище моей сестры". И потом она увела меня в свою комнату и сказала сестре: "Я обещала ему, что не буду с ним сближаться запретно, и так же, как он подверг свою душу опасности и прошел через все эти ужасы, я буду ему землею, чтобы он попирал меня ногами, и прахом для его сандалий…""
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Девятьсот шестьдесят третья ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала своей сестре: "Я обещала ему, что не буду сближаться с ним запретно, и так же, как он подверг свою душу опасности и прошел через все эти ужасы, я буду ему землею, чтобы он попирал меня ногами, и прахом для его сандалий". И ее сестра сказала ей: "Ради этого намерения да спасет его великий Аллах". И Шеджерет-ад-Дурр молвила: "Ты увидишь, что я сделаю, чтобы соединиться с ним законно. Я обязательно пожертвую своей душой, чтобы ухитриться для этого".
И когда мы разговаривали, вдруг раздался великий шум, и мы обернулись и увидели, что пришел халиф и направляется к ее комнате, - так сильно он ее любил. И девушка взяла меня, о повелитель правоверных, и посадила в погреб, и закрыла его надо мной, а потом она вышла навстречу халифу и встретила его. И когда халиф сел, она встала перед ним и начала ему прислуживать и велела принести вино. А халиф любил невольницу по имени Банджа (а это мать аль-Мутазза биллаха), и эта невольница порвала с ним, и он порвал с ней, и она гордая своей прелестью и красотой, не мирилась с ним, а аль-Мутаваккиль, гордый властью халифа и царя, не мирился с нею и не сломил себя перед нею, хотя в его сердце горело из-за нее огненное пламя, и старался отвлечься от нее подобными ей из невольниц, и заходил в их комнаты. А он любил пение Шеджерет-ад-Дурр и велел ей петь, и девушка взяла лютню и, натянув струны, пропела такие стихи:
Дивлюсь, как старался рок нас прежде поссорить с ней, -
Когда же все кончилось меж нами, - спокоен рок,
Я бросил тебя - сказали: "Страсти не знает он!"
Тебя посетил - сказали: "Нету в нем стойкости!"
Любовь к ней, усиль же с каждой ночью ты страсть мою.
Забвение дня - с тобою встречусь в день сбора я.
Ведь кожа ее - как шелк, а речи из уст ее
Так мягки - не вздор они и не назидание,
И очи ее - сказал Аллах: "Пусть будут!" И созданы
Они, и с сердцами то, что вина, творят они.
И, услышав ее, халиф пришел в великий восторг, и я тоже возликовал в погребе, о повелитель правоверных, и если бы не милость Аллаха великого, я бы вскрикнул, и мы бы опозорились.
И затем девушка произнесла еще такие стихи:
Его обнимаю я, и все же душа по нем
Тоскует, а есть ли что, что ближе объятий?
Целую его уста я, чтобы прошел мой жар,
Но только сильнее от любви я страдаю.
И, кажется, сердца боль тогда исцелится лишь,
Когда ты увидишь, что слились наши души.