Именно после смерти матери начались ее испытания, которые, как мы знаем по житийным традициям, являются непременным атрибутом жизни и становления будущего святого. Перед нами проходят события легендарно-сказочного характера: несправедливые наказания по навету мачехи, нападение на Дуню бодливой тёлки, которая "катала ее рогами по двору". Приют Дуня нашла в доме крёстной матери, она и вылечила сироту от "испуга и побоев". Затем отец решил отправить Дунюшку в соседнее село "работать в людях".
В фольклорной биографии Дуняши значимым оказывается эпизод, когда она оказывается у разбойника. Этот эпизод со слов самой Евдокии записала Серафима Васильевна Головина (мы приводим его почти полностью, с незначительными сокращениями):
"И вот однажды возвращалась она из дома, и по пути через лес на нее напал разбойник-бродяга. Он притащил ее в глухую лесную избушку, над дверью которой Дуня увидела икону святителя Николая. Девочка просила отпустить ее, но бродяга сказал: "Будешь мне варить еду и в избушке прибирать, а когда вырастешь, возьму тебя замуж".
Через день, уходя "на промысел", он привязал Дунюшку к березе, а сам не возвращался дней пять. Все тело ее было изъедено комарами, мошкой, оводами, оно распухло, веревки врезались в кожу. Однажды ночью к Дуне подбежал волк, сел перед ней и завыл. Потом попытался перегрызть веревку, но откусил пальчик на руке девочки. Дуня громко закричала, волк отскочил, сел перед ней, роняя слезы. Девочка просила: "Съешь меня!" – но волк завыл и убежал.
Вернувшийся разбойник ложечкой разжимал ей зубы и вливал воду в рот, чтобы она оклемалась. Через несколько дней она поправилась и однажды ночью вдруг проснулась. Ей показалось, что потолок избушки как бы раскрылся и она услышала какой-то странный, неземной голос: "Дай обет, раба Божия".
Она еще и не знала, что такое обеты, но что-то подсказало ей обратиться к святителю Николаю, чья икона была в избушке: "Век замуж не выйду, мясо не буду есть и к тебе схожу!" (Она исполнила все обеты, в том числе побывала и в итальянском городе Бари, у мощей Николая Чудотворца).
Дуня потихоньку стала тянуть подол сарафана из-под разбойника (он подкладывал край подола под себя, чтобы она не убежала). Освободив сарафан, она вышла за дверь, положила поклоны на все четыре стороны и побежала по дорожке при свете зарождающейся зари. Добежав до развилки, она в замешательстве остановилась и услышала топот – разбойник гнался за ней. Она упала на землю под березой и затаилась. Разбойник побежал в одну сторону, а она побежала в другую.
Выбежав из леса, увидела нескольких мужиков, собиравших хворост. Они приняла их за разбойников и хотела убежать, но они успокоили ее. Она рассказала, что с ней было, и тут из леса выбежал разбойник, искавший ее. Мужики схватили его, хотели бить, но Дунюшка пожалела его, просила отпустить.
Увидев, что девочка в синяках и ранах, в рваной одежде, они отвезли ее в деревню. Там люди ее обмыли, перевязали гноившиеся раны. Родители с трудом узнали Дуню" (с. 9-10).
Столь объемный текст нужен нам для того, чтобы показать, что этот эпизод жизни героини изображается информантом в сказочно-балладных традициях: нападение разбойника-бродяги, затворничество в глухой лесной избушке, помощь волка и т. д. Перед нами вариант сказочного сюжета об обряде женской инициации, с элементами легендарных мотивов о трудности испытаний и желании смерти как освобождения от мук; принятие обета безбрачия и самоограничение в еде. Побег Дунюшки изображается в традициях сказочного повествования: погоня, помощь природы, укрытие под деревом и спасение. Важен момент, когда местные мужики, спасшие Дуняшу, схватили разбойника и "хотели бить, но Дунюшка пожалела его, просила отпустить". Таким образом, обряд инициации свершился, героиня приобрела необходимые качества святого: милосердие, подвижничество, терпеливость. В результате она так изменилась, что родители узнали ее "с трудом".
Еще одним испытанием для Дуни стало похищение ее киргизами, повествование об этом также облечено в фольклорную форму: "Мачеха послала Дуню собирать ягоды вместе с другими девочками. Увлекшись ягодами, Дуня потеряла подружек из виду, наткнулась на хорошую полянку, полную ягод. Вдруг к ней подъехали верхом на конях два киргиза, схватили ее, привязали веревкой к лошади и поволокли по пыльной дороге, по целику и кустам. Но, по Божьему произволению, ячменовский пристав с дороги увидел, что кирзгизы поволокли девочку, и послал погоню. Киргизов догнали и привели в деревню, а Дуню, изуродованную и в беспамятстве, узнали только по откушенному волком пальчику. Киргизов хотели посадить в тюрьму, но их многочисленные детишки просили за них. И Дуня вновь простила обидчиков и просила отпустить их с миром".
Информанты стремятся подчеркнуть, что телесные страдания усугублялись непониманием людским: "Раны, полученные в этих испытаниях, долго гноились, в них завелись черви. Она болела до 11 лет. Запах от ран был тяжелый, и даже священник гнал ее из храма: "Что ты тут пришла! Вылечись и приходи". Она частенько стояла на паперти перед иконой и плакала".
За все эти страдания героине послано новое чудо, которое излагается в легендарных традициях: "…ее взяла к себе жить вдова просфорница. Священник и ей сделал выговор: "От нее такой запах, а ты просфоры печешь. Если не уберешь ее, я не разрешу тебе стряпать". Вдова ответила: "делай, как хочешь, но я ее никуда не выгоню". В тот же вечер ее дом посетила Пресвятая Троица. Вечером сели ужинать, вдова налила по чашке молока, а Дунюшка говорит: "А дяденькам?" Вдова посмотрела на нее и говорит: "А им налей сама". Дунюшка налила три чашки и поставила. Потом поклонилась вдове и сказала: "Дяденьки говорят, кто воспитывает сиротку, тот строит себе храм на небе" (с. 11).
Небесное покровительство продолжалось, стало ясно, что ей помогает сама Богородица: "На обратном пути ей встретилась большая рыжая корова, вышедшая из леса, на рогах у которой были икона и булка хлеба с солью. Услышав странный голос, Дуня остановилась. Голос велел ей совершить три крестных знамения с поклонами и взять хлеб с солью. Потом так же – икону. Это оказалась икона Божией Матери. Голос сказал ей: "Я твоя небесная мать". Дуня увидела будущее: "кровавые войны, большие стихийные бедствия, великое запустение, огрубение сердец". Когда о происшедшем стало известно батюшке, он засомневался, так как кроме следов коровы на месте не нашли ничего необычного, но "тут услышал голос: "Это дочь моя возлюбленная" (с. 12). Подтверждением истинности рассказанного служит факт нахождения иконы Божией Матери "Знамение" в храме Дмитрия Солунского в Троицке Челябинской области (который приводится в тексте).
По рассказу другой информантки, М. Н. Лебедевой, небесная мать помогла убрать девочке лен и излечила ее от ран, язв, болезней и увечий: "Женщина провела рукой по лицу Дуняши – и у девочки рот встал на место (он был свернут, когда киргизы тащили ее лошадью на аркане). "Тетенька, у меня рот встал на место!" – "Благодари Бога". Потом женщина провела рукой по спине Дунюшки и вылечила все язвы, кроме одной. На спине спать Дунюшка всю жизнь не могла" (с. 13).
Традиционными для фольклора являются следующие использованные в повествовании о Дуняше мотивы:
1) мотив испытаний: обливание ледяной водой, неверие в ее святость (цельность), душевные страдания, испытание смертью (странник, пришедший за Дуней, святитель Николай);
2) мотив обретения знаний и умений по исцелению душевных и телесных недугов людей ("умерев", побывала в Раю и в Аду, по примеру апокрифического хождения Богоматери по мукам);
3) мотив узнавания – вариативен в рассказах о Дуняше (мачеха и отец с трудом узнают ее после жизни в лесу у разбойника; изуродованную, находящуюся в беспамятстве после похищения киргизами узнают по откушенному волком пальчику; бабушка и дед, у которых жила и работала Дуняша после ее встречи с небесной матерью, видят, как Дуняша ест, а "над соседней тарелкой ложка в воздухе поднимается и опускается. "Не простая, видать, девочка-то"… и с того дня отношение к Дунюшке улучшилось");
4) мотив предвидения – Дунюшка обладала знанием о грядущих исторических событиях и владела "сокровенными" знаниями о судьбе конкретных людей (она предсказала революцию в России, лишение Николая II трона и жизни, гонения на церковь, а в годы войны предсказывала родным, жив или мертв близкий им человек).
"Жизнь вне святости и веры православной, – говорила Дунюшка, – ад кромешный, усыпление греховное". Жизнь Дуняши – это воплощенное служение людям, миру: "Жизнь Евдокии была – всегда народ, каждый день поток скорбей и печалей, помощь больным людям, утешение и духовное исцеление их. Пожалеет, поможет святостью своею, и люди уходили, как на крыльях улетали. А вечерами она, обессиленная, только тихо вздыхает и молтися ночи напролет" (с. 24). В этом служении она сама находила гармонию и покой, и все рядом ней гармонизировали свой внутренний мир в ответ на жизненные обстоятельства и события.
В подобной жизни соборность и софийность равно представлены и равнозначимы. И это важно прежде всего для фольклорного сознания современного человека, жизненные обстоятельства которого ввергли его в сомнения и духовный кризис.
Повествование о Дуне содержит черты жития или, что более точно, соединяет в себе традиции фольклорные и книжные, что характерно для образной устной речи. Такое взаимовлияние отмечали многие исследователи древнерусской литературы: "Некоторые жития вступили во взаимодействие с фольклором, со сказкой (например, "Житие Петра и Февронии Муромских"). Многие жития сами оказали влияние на устное творчество – так возникали народные легенды, стихи, созданные на основе жанра жития [Еремин 1968: 14].
Близость фольклорных жанров, например легенды, и книжного жития, во многом предопределена единством художественной задачи, а именно созданием идеального образа носителя человеческих добродетелей, в нашем случае – милосердия, смирения, посвящения себя людям. Дунюшка стала воплощением соборности, в которой растворены представления о высшей мудрости, в буквальном смысле неземной. Мудрости, которая рождает красоту и христианскую любовь к человеку.
В заключение еще раз подчеркнем, что эволюция фольклорного сознания наиболее отчетливо проявляется в эволюции фольклорных жанров, в их формальных и содержательных трансформациях, взаимопереходах и взаимодействиях.
Анализ современных записей сказок говорит о том, что наиболее продуктивными, наиболее воспроизводимыми являются сказки, связанные с семейными коллизиями, что отвечает потребностям простого человека. Семейная тема в волшебных сказках раскрывается не без участия древнейших, мифологических образов и мотивов, которые позволяют найти ответы на самые сокровенные вопросы: жизнь и смерть, замужество, рождение ребенка, отношения детей и родителей, таинство взросления.
Из явления массового фольклорная сказка превратилась в явление исключительное – с точки зрения сохранения художественной ценности. Сказочные тексты нередко существуют в фольклорном сознании в виде некой сюжетной схемы, "ждущей" своего заинтересованного слушателя и талантливого рассказчика.
Исследование уральских записей волшебной сказки позволяет утверждать, что для данной жанровой разновидности сказочного эпоса характерно отражение критического отношения к чудесному, в результате чего происходит стирание жанровых границ волшебной сказки, она приобретает черты сказки бытовой. Поступки героев социально и психологически мотивируются, что обусловлено стремлением сказочника в нарушение традиционной эстетики сказки с ее условностями представить изображаемые события с реалистических позиций.
Уральская сказка, продолжая общерусскую традицию, испытывает на себе значительное влияние тенденции к демифологизации, которая проявляется и на образном уровне, и на уровне структуры сказки, и на уровне ее языкового оформления.
Судьба жанров русской народной исторической прозы также связана с эволюцией фольклорного сознания. Постепенное движение фольклорного сознания от мифа к истории изменило основную функцию преданий: акцент перемещается с истории общества на историю человека. Фольклор современной эпохи все активнее фокусирует внимание на личном, индивидуальном, внутрисемейном. Отсюда нарастающая популярность таких форм жанра преданий, как семейные предания, мемораты. Если раньше поиск ответов на вопросы бытия, выбор моделей поведения был связан с "большой" историей, то теперь, на рубеже ХХ – XXI вв., этот поиск ограничен рамками истории двух-трех поколений и событиями жизни в пределах "ближнего" пространства.
Актуализация образов и мотивов легендарной прозы связана с попытками современного человека осмыслить мир и свое место в нем. В легенде отражен внутренний мир человека, его поиски идеала, соотнесения себя, своей жизни, жизни своего духа с идеальным миром, миром духовных ценностей и констант. Обращение к легендарным образам и мотивам служит целям духовной идентификации человека. В быличке зафиксирована история чувств, ощущений, переживаний простого человека, актуализация его подсознания.
"Вспомогательные" жанровые формы несказочной прозы – мемораты, фабулаты, "слухи и толки" – выполняют важную в данной системе кумулятивную роль: в них накапливается, отбирается, осмысляется тот жизненный материал, который в дальнейшем получит закрепление в текстах преданий, легенд и быличек.
Современное состояние словесного творчества позволяет говорить об актуальности процесса мифологизации, а точнее, ремифологизации. Современные мифы являются компенсаторным психологическим механизмом, позволяющим снимать напряжение, возникшее под давлением жизненных проблем. С помощью мифологических мотивов и образов восполняются ограниченные возможности рационального описания состояния человека.
Типологический аспект проблемы ремифологизации сознания позволяет утверждать, что этот процесс обусловлен эсхатологическими субъективными переживаниями современного человека, предчувствием катастрофы на рубеже веков.
Для нашего исследования важно, что в сохранении значимости фольклорного сознания в современном социокультурном пространстве значительную роль играют средства массовой информации. Публикации журналистов доводят до читателей те или иные события, возбуждая их воображение и творческую фантазию. Через медийные тексты "эксплуатируются", приводятся в движение существующие в дремлющем состоянии архетипы сознания современных читателей.
В главе выделены пять основных циклов, в рамках которых традиционно реализуются мифо-фольклорные мотивы, в центре внимания каждого цикла статей оказываются "пограничные" темы: жизнь – смерть, счастье – несчастье, здоровье – болезнь, что объясняется особенностями психологии человека.
В целом обращение к мифо-фольклорным мотивам объясняется тягой сознания современного человека к непознанному. Именно они позволяют удовлетворить интерес к необычному, снять страхи, которые охватывают современного жителя городов и мегаполисов, в том числе страх перед будущим как результат осознания "неправильного" хода событий в прошлом.
В уральских региональных СМИ для удовлетворения тяги людей к удивительному, необъяснимому характерно обращение к местным достопримечательностям – тайнам Аркаима, Таганая, Невьянской башни и других. В осмыслении данных локусов наука нередко дает основу для возникновения "слухов и толков", а фольклорное сознание определяет место этих слухов в системе представлений.
Важной особенностью жизни современного носителя фольклора является фольклоризация событий текущей истории, в том числе имеющих частный, локальный характер. В круг переживаемого и осмысляемого им включаются многочисленные факты его собственной жизни, жизни его родных и знакомых, отдельного населенного пункта. Рассказы о событиях личной и местной истории часто принимают форму мемората или фабулата в рамках жанра былички. И это не случайно: быличка относится к числу самых продуктивных жанров традиционного фольклора в сегодняшних условиях.
Создавая в произведениях художественный мир, носители фольклорного сознания не дублируют действительность, а постигают ее смысл. Новые поколения рассказчиков, сохраняя "старые" сюжеты, вводят в них новые имена, насыщают художественное пространство современными реалиями и обстоятельствами жизни. В результате прежние образы замещаются новыми, но система мотивов, с ними связанных, сохраняется.
Продуктивными для современного Урала сюжетами фольклорной несказочной прозы являются повествовования о кыштымском Алешеньке, о чебаркульском "новом святом" Славике и чудиновской Дуняше. Эти образы объединяет актуализация на рубеже веков.
В работе выявлены типичные механизмы зарождения, развития и распространения "слухов и толков" в условиях недостаточной информации о событиях, изначальной их странности и необычности. Так возникают новые сюжеты, которые включаясь в систему традиционных фольклорных образов и мотивов, начинают жить по законам фольклорного произведения, обрастают вариантами.
Использованные для анализа самозаписи информантов носят фольклорный характер и опираются на традиционные приемы и образы народного сознания. Установка на достоверность оказывается следствием собственной веры информантов в то, о чем рассказывается, и составляет непреложный закон бытования фольклорных текстов несказочной прозы.
Длительность бытования фольклорных текстов, группирующихся вокруг образа Дуняши, способствовала актуализации и переплетению в них ряда фольклорных мотивов – легендарных, сказочных, балладных, объединения книжной и фольклорной традиций. Фольклоризация образа Алешеньки актуализировала пространственные константы, значимые для образов быличек.
В век глобального прагматизма особенно актуальными оказываются легендарные мотивы жертвенности, посвящения своей деятельности служению людям. Образы местночтимых святых, Богородицы становятся образцом для подражания и примером объективации народных надежд на заступничество и милосердие. Наиболее важными для сознания современного носителя фольклора, судя по живой устной традиции – рассказам о Дуняше и Славике, – являются константы соборности и софийности, непреложная значимость которых возрастает в связи с реальными условиями современной жизни: страхом перед будущим и духовным кризисом.
Заключение
Проблема отражения в русском фольклоре коллективных представлений, знаний, оценок и особенностей народного мировидения рассматривается в настоящем исследовании через введение в фольклористический анализ научной категории "фольклорное сознание", позволяющей адекватно воспринять и во всей полноте оценить художественное содержание произведений фольклора.
Под фольклорным сознанием в настоящей работе понимается идеальный объект как совокупность представлений, образов, идей, получающих свою репрезентацию в произведениях фольклора. Фольклорное сознание выступает качественно особой духовной системой, которая живет относительно самостоятельной жизнью и которую невозможно анализировать изолированно от других явлений бытия носителей фольклора.
Фольклор служит специфической формой художественного освоения действительности, в соответствии с чем фольклорное сознание имеет образную природу. Вокруг образов, составляющих основное содержание фольклорного сознания, группируются мотивы, стереотипы, представления. Фольклорный образ не только отражает, но и обобщает действительность и является результатом ее идеализации.